Род-Айленд блюз - Фэй Уэлдон

Теперь, когда распоряжение собственностью передано его праправнуку, доктор Бронстейн утратил право сам выписывать чеки. Но что, если все пациенты в Западном флигеле, еще сохранившие способность разбирать цифры и пользоваться кредитными картами, вздумают делать покупки по электронной почте? Куда же это годится?

— Это мне мисс Фелисити подарила, — ответил доктор Бронстейн. — Она заглядывала сюда ко мне раза два.

— Вот как, — поджала губы сестра Доун. Обитателям Главного корпуса не рекомендовалось заглядывать в Западный флигель. На них это может произвести тяжелое впечатление. — Я думаю, в будущем мисс Фелисити не придется ходить так далеко. В скором времени она тоже переселится к вам, в Западный флигель.

— Мисс Фелисити здесь может не понравиться, — сказал доктор Бронстейн. — Ведь она не пишет книгу.

— Ей, возможно, не придется особенно выбирать, — заявила сестрица Доун. — Принимая во внимание ее последние поступки, ни один суд на свете не признает ее способной самостоятельно принимать здравые решения.

Уходя, она захлопнула за собой дверь и велела дежурному по этажу прикрутить свет у доктора Бронстейна.

49

Доктор Грепалли направился в “Атлантический люкс” переговорить с мисс Фелисити относительно полотна Утрилло. Надо, чтобы она либо сдала его на хранение в банк и сама платила страховые взносы, либо подарила кому-нибудь из родных, чтобы не пришлось вносить налог на наследство, или же просто продала, а деньги положила в банк. Нельзя допустить, чтобы картина висела на стене якобы как копия, а материальную ответственность несла “Золотая чаша”.

Он постучал в дверь, но, к своему удивлению, не получил ответа. В “Золотой чаше” не принято, чтобы постояльцы покидали свои номера во время тихого часа. Он справился у дежурной при входе, и оказалось, что мисс Фелисити не показывалась в одиннадцать на занятиях “Гармонизацией с помощью звуков”, не выходила к обеду и не заказывала обед в номер.

— Она могла уйти через боковую дверь, — высказала предположение дежурная. — Иногда она так уходит.

— Вы бы заметили автомобиль, верно? — возразил доктор Грепалли.

— Если Чарли парковался за углом, то не видно.

Девушка была новенькая и неважно говорила по-английски. Она встала, подошла к окну и потянулась на цыпочках закрыть фрамугу. Хорошенькая, подумал доктор Грепалли: большие черные глаза на приятно-смуглом цыганском личике, сама высокая, фигуристая, держится самоуверенно, длинные крепкие ноги и белые туфли на высоком каблуке. Удивительно, как это сестра Доун взяла ее на работу, обычно она если и нанимает женский персонал, то каких-нибудь худосочных дурнушек. Новая девушка сказала, что ее зовут Амира. Работает неполный рабочий день. И по собственному почину вызвалась показать документы, дающие право на работу в Соединенных Штатах. Он ответил, что этого не надо, и спросил, где, по ее мнению, может сейчас быть мисс Фелисити.

— В казино со своим дружком, — ответила Амира.

Доктор Грепалли опять почувствовал себя ребенком в мире, где любой знает больше, чем он, где от него все скрывают и объяснения приходят лишь тогда, когда он меньше всего к ним готов. Ты закрываешь глаза, погружаясь в сон, и именно в это мгновение взрываются семейные ссоры; когда лежишь дома больной корью, из спальни на цыпочках выходят чужие дядьки, совершенно посторонние; вся жизнь сотрясается и переходит на другую скорость, и голова болит сильнее прежнего. Амира положила ладонь доктору на локоть и сжала вполне чувствительно.

— А он очень плохой человек, — сказала Амира. — От него забеременела моя племянница. Вы — добрый и мудрый мужчина. Вы доктор. Мистер директор, моя просьба: велите ему жениться на моей сестре. А то ее отправят обратно домой, и как она тогда будет жить?

Но доктор Грепалли уже раздумал договариваться с Амирой, чтобы она зашла попозже к нему в кабинет, он хотел было дать ей совет насчет английских уроков, но сказал только, что не имеет власти вмешиваться в чьи-либо личные дела, натянуто улыбнулся и вышел.

С директорским ключом он пошел в “Атлантический люкс”. Но ключ вообще не понадобился. Дверь оказалась не заперта — еще одно свидетельство безответственного поведения. Мисс Фелисити по-детски доверчива. Напрасно он возражал сестре Доун: если предоставить Фелисити поступать как ей заблагорассудится, дело так или иначе обязательно кончится каким-нибудь громким скандалом. Ну, просто не старуха, а пушка на палубе, сорвавшаяся с тросов во время шторма. “Золотая чаша” жива своей репутацией. На самом деле у дежурной при входе, вернее всего, нет никаких разрешительных документов. Но попробуй вычеркнуть ее из платежной ведомости и оставить без жалованья — она как обиженное работодателем лицо может сильно навредить. Она — или ее сестра — тут же побежит звонить с жалобами в местную газету. А тут еще кто-нибудь узнает мисс Фелисити при входе в казино. То-то будет находка для местной прессы. Запестрят газетные заголовки:

Фоксвудский Донжуан

От казино до приюта для престарелых, от двадцати трех до восьмидесяти трех ни одна женщина не может чувствовать себя в безопасности.

Понаедут журналисты. Кто может поручиться, что не разыщут еще какие-нибудь нарушения? Учреждения вроде его “Золотой чаши” всегда страдают от газетчиков в первую голову.

Каким же должен быть ответ? Попросить Фелисити уехать? Плохо для бизнеса. Разойдутся слухи. А кто из стариков, продав дом и землю и перебравшись в интернат для престарелых интеллектуалов, был бы согласен подвергнуться изгнанию ни с того ни с сего, просто по какой-то совершенно неосновательной причине? Из-за того, что им, видите ли, посчастливилось завести роман. И против азартных игр тоже нет закона, а только предубеждение! На них обрушится лавина судебных исков. И если мисс Фелисити действительно попала в лапы бессовестного негодяя, за это тоже спросят с них. Так что же делать? Освидетельствовать ее и оформить документ о недееспособности? Поместить в Западный флигель? Держать под транквилизаторами? Соблазнительно. Но в то же время весьма рискованно. Перевод доктора Бронстейна в Западный флигель был, возможно, преждевременным. Если кто-нибудь пожелает услышать еще чье-то мнение на этот счет, авторитет их консультирующего психиатра может пошатнуться. Лично он, Джозеф, вполне разделяет взгляд сестры Доун. Она смотрит на ситуацию широко и располагает всеми данными, чтобы судить о настроениях и психическом состоянии пациентов, чье спокойствие она стремится поддерживать любой ценой. Иногда нескольких человек приходится отправить в Западный флигель до срока, для того чтобы большинство дольше оставалось на свободе. В некоторых случаях права личности должны отойти на второй план перед благом группы. Родные доктора Бронстейна и сами были рады поскорее его туда переправить, они из тех, кто готовы опередить события, лишь бы потом обойтись без лишних хлопот. А некоторые вообще ценят физический комфорт выше эмоционального и интеллектуального богатства, этот взгляд как раз, к сожалению, торжествует в Западном флигеле.

Нет, если вернуться к разговору о мисс Фелисити, тут решение может быть только одно: разорвать эту связь. Доктор Грепалли по своему служебному положению находится in loco parentis[21]. Здешние дети, может быть, и старше его в добрых два раза, но все равно с каждым годом их ум становится все более инфантильным. Здравый смысл, как и тело, достигает какой-то высшей точки, а потом постепенно идет на спад. И со старым приходится обращаться так же, как с малым.

Доктор Грепалли пересек комнату и стал разглядывать картину Утрилло. Он признался себе, что, узнав ее стоимость, острее чувствует теперь, как она хороша. Сонный французский городок, залитый солнечным светом. Нигде ни одного человека, только каменные домики, и между ними выглядывают купы деревьев. Искусство способно угнетать. Но эта маленькая картина в золотой рамке не смущает покой, не оскорбляет взгляд. Тут, наверно, и секрет ее успеха, ее цены на мировом рынке. Отцовская выставка “Живопись душевнобольных”, устроенная после его кончины, успеха не имела. Из тридцати мрачных полотен были куплены три, да и те — родственниками. Но все-таки едва ли человечество понесет такую уж тяжелую утрату, если это светлое произведение искусства будет лежать в банковском хранилище, а не висеть на стене. Тут он заметил в просторном кресле съежившуюся человеческую фигурку. Это Клара Крофт, специалистка по “Гинденбургу”. Он рад, что помнит ее имя. Не так-то он оторван от своих пациентов, как утверждает сестра Доун.

— Разве вам не полагается сейчас находиться у себя в комнате? — спросил он нарочито ласково, потому что из ее расширенных глазах смотрел испуг и видно было, как на тощей шейке бьется жилка.