Грани (СИ) - Нелин Дмитрий

Сегодня они вернулись измотанные и мокрые. Каким бы совершенным ни был вертолёт, вести его в такой ветер да к тому же в сумерках, очень тяжело. Ахмед прямо у площадки снял шлем и сунул косматую голову в снег. Потом, размазывая по лицу тающие снежинки, сказал:

— Тридцать километров на юг, командир. Во, здесь, — он ткнул в карту. — Большой полевой лагерь. Видели много железноголовых и техники. Более двадцати тяжёлых ходунов. Точно не сосчитать, много замаскированных машин. Есть другие машины, не как обычно у них. Скорее всего, кто-то с ними ещё будет. Всего, думаю, около десяти тысяч человек при ста пятидесяти единицах техники, да. В моторизованной броне более пяти тысяч.

Эвис кивнула, достала планшет и протянула мне.

— Посмотри. Такие машины у них видели мы.

Лёгкими движениями карандаша были нарисованы три ранее незнакомых гусеничных и один колёсный аппарат. Первые походили на армейские тягачи, которые таскали тяжёлые орудия или вытягивали подбитые машины, а колёсное чудовище о четырёх мостах больше всего напоминало мобильную ракетную установку.

— Эв, вот у этого сверху было что-нибудь?

— Н-нет, по-моему, — озадаченно сказала эльфиня. — Сверху точно ничего не было.

— Слушайте, а как вы их с боков рассмотрели, а? — прищурился я. — А ну колитесь, оба.

Они переглянулись. Ну, блин, заговорщики… Потупив глаза, Ахмед признался:

— Мы сели в сторонке после первого пролёта над лагерем. Ну, вроде как пролетели дальше и без интереса. Километрах в полутора сели в лесу, там она поляну высмотрела почти без снега. А как смеркаться стало, подобрались ближе. Там, представляешь, никакого охранения не было.

— Ясно всё с вами, — я ухмыльнулся. — Влепить бы вам по строгачу, да некогда. Марш отдыхать, и чтобы до утра вас видно не было. С подвесками мы сами разберёмся.

— Ест, камандыр! — осклабился Ахмед, хотя по-русски говорил совершенно чисто.

— Всё, кто ничем не занят, идите спать. Олег, останься. Проверим, что там в мастерской сделали для вертолёта.

Из мастерских, они были на первом уровне, я вернулся уже за полночь, уставший как ездовая собака. Даже душ не смог полностью освободить меня от утомления, накапливавшегося все эти дни. Фрези не спала — она сидела у окна в кресле, не зажигая свет, и смотрела в вертящуюся снежными трассерами ночь.

Я с порога почувствовал, что она не в духе и определённо настроена на какой-то серьёзный разговор. Когда-то давно мы условились — между нами не должно быть никаких недомолвок. Это всегда помогало нам находить решения в спорных случаях. Сейчас, похоже, как раз такой.

Фрези встала, посмотрела на меня. Тусклый свет, проникавший из вентиляционного отверстия в стене, отразился в её глазах. Тоска и безысходность. Подруга взяла со столика возле кровати чашку, подкинула её в воздух, подставила раскрытую ладонь. Чашка осталась висеть как приклеенная.

— Видишь?

— Вижу. Что случилось-то?

— Вот это и случилось. Давай присядем, Валера. Я хочу поговорить с тобой о нас. Что дальше будет, если мы завтра останемся живы? Я меняюсь, и мне это не по нраву. Ты сам только что видел. Ещё месяц назад я была обычной женщиной.

— Ты никогда не было обычной.

Она слабо улыбнулась.

— Я знаю. Я о другом сейчас. Вот, полюбуйся.

Фрези повела ладонью, сжала пальцы, потом протянула мне маленький, тускло светящийся голубоватый шарик. Он с тихим шипением схлопнулся, когда я коснулся его пальцем.

— Холодная плазма. Я только сегодня обнаружила это у себя — способность управлять материей. Сегодня чашка и игрушечный фаерболл, а что завтра? Если я завтра смогу свернуть в такой шарик силу крылатой ракеты? Я не понимаю откуда это. Я боюсь этой силы. И не только это.

Я был в некотором, но искреннем недоумении.

— А что ещё?

Фрези вздохнула:

— Всё-таки ты непробиваемый… Ты вообще не понимаешь, о чём я?

— Конечно нет.

— Молодые эльфки слушают меня порой чаще, чем Нессу. Не просто слушают, когда я говорю что-то как твой зам по тылу, а вообще. По имени меня называют почти только те, кто с нами с самого начала, а новенькие вместо "Фрези" обращаются ко мне "госпожа". Понимаешь?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я помотал головой:

— Ну мало ли? Всё же ты в авторитете.

— Значит, не понимаешь. Ладно, попробую объяснить доступными тебе словами. Твои слова среди нас и среди всех, кто к нам присоединился, решающие. Тебя слушают люди и не-люди. Завтра ты будешь среди них, в бою, и они выполнят всё что ты прикажешь и сверх того. Они закроют тебя от выстрела, от смерти, ты их лидер. Давно ты смотрел на себя в зеркало?

— Утром.

Всегда спокойная Фрези взвилась.

— Ну и что ты там видел?! Ты видишь себя? А я вижу Жукова с картины Васильева, где он в шинели стоит, только что с бородкой и без орденов. Бесстрастно ухмыляющийся бог войны, Тор с пулемётом. Мне страшно, ты это осознаёшь или нет?! — Фрези ударила меня обоими руками в грудь и прижалась.

— Мне страшно. Я понимаю — те капли чёрного дождя постепенно изменяли меня всё это время, но я не хочу быть такой. Ведь это власть, — понизила голос подруга. — Это маленькое начало огромной власти. И я её не желаю.

— Мы меняемся, хотим мы того или нет. Однажды может случиться так, что ты или используешь свою силу, или умрёшь. Я знаю, какой выбор сделаю. А знаешь ли ты?

Глаза Фрези намокли.

— Нет. Я не знаю.

Глава 12. Война и мир

Глава XII. Война и мир

Штурм. Фрези

Среди ночи метель стихла. Ледяное звёздное небо стало прозрачным и хрупким. Где-то на востоке светилась морозная заря. Поёживаясь и кутаясь в плащ, я шла среди укреплений. Здесь каждый знал, что он должен делать, не было суеты. Среди обваловок множество глубоких гнёзд, позади, прикрытые каменными глыбами, укрытия миномётчиков и артиллеристов. Харальд тоже где-то здесь, он ушёл ещё затемно. Кто знает, может, это была наша последняя ночь, и мы постарались провести её поярче.

На меня оглядывались, замолкали, глядя вслед. Встретилась эльфка из недавно появившихся в поместье, почтительно опустила взгляд. Мне было не по себе — я оказалась не готова к такому статусу. Вчера я наговорила Харальду разного; он, как всегда, не стал забивать себе голову большей частью услышанного, и это хорошо. В чём в чём, а в таких делах он проявлял поразительную выдержку. Наверное, он был прав, когда сказал, что всегда знает свой выбор, многое он для себя решил давно и никакие обстоятельства не могли это изменить. По правде говоря, ещё ни одного обстоятельства не было, чтобы он не смог повернуть его как надо. Как в прошлой жизни, так и здесь, в Зоне. Зона проявила в каждом из нас что-то скрытое. Он всегда в душе был варваром в лучшем смысле этого слова. Прямым, без заморочек, без морализаторства. Его коробили рассуждения о слезинке ребёнка, свойственные нашей "образованщине", как он именовал высоколобых интеллигентов; всё верно, дети сплошь и рядом канючат, особенно невоспитанные. Что теперь, ловить каждую их слезинку? Заунывные вопли о "правах человека", особенно озвученные европейцами, вообще вызывали у него желание дать в рыло такому рассуждателю.

Во мне же, оказывается, таилось что-то ограждающее от радикальных действий. Душа требовала другой обстановки, спокойной, размеренной. Дом, дети… Женское преобладало над простыми и жестокими законами выживания. Всё это было бы совсем скоро — не приди в наш мир Грани. Сколько миров они ещё раскололи, создав связывающую их все Зону? Никто этого не узнает, наверное. И одновременно я получила? Вырастила внутри, сама того не осознавая, мощь, способную, наверное, потягаться с природой. Рано утром, когда Харальд уже ушёл к войскам, я решилась на небольшой эксперимент — и за доли секунды подняла в комнате температуру градусов на пятнадцать одним движением руки. Повинуясь, энергия то пульсировала плотным, видимым шариком, следующим за ладонью, то растекалась по комнате. Я поспешила вернуть её на место — куда, интересно? — и пошла в душ.