13 ведьм (сборник) - Елена Щетинина

– ПОЙДИ И СДЕЛАЙ.

17

Вокруг по-прежнему был морг – привычный, уютный, почти домашний. Вот кто единственный и настоящий друг, вот кто не предаст, подумал Шурик в отчаянии. Не порежет ножом… Я ж теперь – больно сказать… как же больно…

Впрочем, больно ли? Он быстро ощупал себя: никаких ран, никакого кровавого боди-арта! Одежда тоже цела. Обмирая, залез рукой в трусы… и пришло облегчение космического масштаба. Потеря, которую слез не хватит оплакать, оказалась дурным сном. Что может сравниться по значимости с этим событием?

Приснится же…

Пробуждение было настоящим, без обмана. Однако цепочка видений, вложенных одна в другую, – как к этому относиться? Наплевать и забыть? Вряд ли получится: слишком уж неотличимы от реальности были оба эпизода: они вошли в память так прочно, будто все случилось на самом деле.

Кощей, медленно потягиваясь, вставал со стула. Тоже кемарил – на пару. Тоже проснулся. Шурик, вспомнив вдруг сон во всех подробностях, испытал острейший укол ненависти. А Кощей почему-то загоготал, показывая на него пальцем:

– Хорошо я тебя!

– Чего – хорошо?

– Яйца отрезал, чего. Чтоб не мучился.

Опа! Они видели один сон на двоих, каждый со своей стороны; осознавать это было страшно унизительно, учитывая фабулу. Делая вид, что ему по хрен, Шурик спросил:

– Что за знак ты мне там нарисовал?

– Не нарисовал! – ржал Закатов. – А вырезал!

– Зачем?

– Не знаю. Для стеба. – Кощей посерьезнел. – Жмурило, сбегай в реанимацию, разведай обстановку.

Нет бы в ответ врезать: «Катись ты на…» Вместо этого Шурик вымучил жалкое:

– Почему я?

– Ты же понимаешь, мне туда нельзя.

– На хрена вообще?

– Надо. Просто пойди и сделай, – сказал Кощей.

«Пойди и сделай…»

Какая причина помешала Шурику послать товарища подальше, что за ватная покорность? И почему у него вдруг зажглась кожа на груди – хоть водой туши этот костер? Что-то с ним произошло, что-то сделал с ним впитанный во сне кошмар… А может, не во сне? В какой-то иной реальности, отличающейся от нашей лишь деталями?

Этот паразит меня и правда кастрировал, думал Шурик, отправляясь на задание.

Он сам себя презирал.

18

Реанимация располагалась на третьем этаже: вход на отделение – сразу возле грузового лифта. Кабина лифта, как обычно, стояла с распахнутыми створками. Пробираясь по ночной больнице, Шурик не уставал удивляться: персонал не спал, сестры и врачи нервно курили на лестницах, даже больные бродили по этажам и разносили слухи. Известно было, что дочь Плаксина увезли-таки из морга, но по требованию бабули оставили в той же больнице – до выхода из комы. Могли бы и в Военно-медицинскую академию, и даже в Москву самолетом, так ведь не нашли ничего лучше нищей душегубки. Что еще? Бабушке разрешили неотлучно находиться при внучке (попробовали бы не разрешить). Состояние у пациентки стабильно тяжелое…

В большом предбаннике перед реанимацией сидела охрана, двое в пиджаках. Они пропустили Шурика без звука, наверное, имели насчет него инструкции.

Кабинет заведующего был открыт, оттуда разносился по коридорчику знакомый голос. Бабушка Татьяны разговаривала по телефону. О том, что под дверью появился слушатель, она не догадывалась. Шурик застыл.

– …Ваши что, хотят новой войны?.. Да, все так серьезно, уважаемая Раиса Максимовна… Чернобаевы совсем, прости господи, оборзели, как вы любите выражаться… Дитя еще не родилось, но оно уже всем вам – что кость в горле… Дитя – не ваше шакалье дело. Мы же как-то терпим вашего супруга, не посягаем на его жизнь… При чем тут амбиции Романова? Перемирие на волоске, уважаемая Раиса Максимовна! Перемирие!.. Слава Богу, защищаться мы умеем, и на ваших волков у нас найдутся свои псы, о чем вы знаете. Еще одно такое покушение – и… Я драматизирую? Сначала Чернобаевы погубили мою Яну, хоть мы и не может этого доказать. А сегодня они пытались убить Танюшу, и на сей раз улики веские, смешно отрицать прямое участие вашей фаворитки… Вы правильно поняли, это ультиматум. Гонцы скачут. Да, эти тени – именно от них. Верьте глазам своим, уважаемая, и подумайте о последствиях… Добра вам.

Положила трубку. Шумно вздохнула и вдруг позвала:

– Зятек, родной! Пошто мнешься, не проходишь?

Оказывается, старушка была в курсе, кто здесь находится. Может, слышала, как замок на входе щелкнул, может, сквозь стену видит (ха-ха). При этом – разговаривала свободно. Доверяет, короче… Кому, интересно, звонила? Кому-то серьезному – с этакими разворотами… Она сидела за столом, устало подперев голову. Шурик встал на пороге комнаты:

– Здрассте.

– А звонила я в Москву, голуба моя, – молвила она, будто на вопрос отвечала. – Госпоже-руководнице, бесовке кремлевской. Эта знатница двигает своего мужика – только головы хрустят под ногами. Ну ниче, Григорий Васильевич его осадит, Бог даст… с нашей помощью, вестимо… хотя рано об этом думать-гадать. Пошли-ка лучше к Танюше…

Она вылезла из-за стола, взяла молодого человека под руку и повела за собой.

Татьяну Плаксину разместили в ординаторской, превратив помещение в палату интенсивной терапии. Навезли оборудование, которого в Волошинской отродясь не видали. Прикрепили к этой суперпалате отдельную, специальную, медсестру. Врачом-реаниматологом стал какой-то доцент из Первого медицинского. Но главной все равно оставалась бабушка пациентки.

Стараясь не натыкаться взглядом на восковое личико молодой жены, Шурик спросил напрямик:

– Вы ведьма?

Бабуля удивилась. Почему – ведьма? Как только ее, добрейшую Эмилию Аркадьевну, не клеймили, но чтобы так… Неправильно это и обидно. Таких, как она, исстари на деревне звали «бабками» – вот самое точное слово. Она ведь, бабка Мила, родом из деревни. Принять роды, подправить погоду, найти вора – все это она, естественно, умеет. Знает все травы. С первого взгляда определяет, что у человека внутри. И тому подобное: много чего может… Но! С нечистой силой не якшается, это совершенно исключено. Потому что любая селяница – ведунья, повитуха, бабка, – не разрушает, а созидает. Лечит. Если кто-то приходит с плохой просьбой – отговаривает. Никаких приворотов-отворотов, боже упаси! Найти человека, ребенка излечить – это да. Маленькие дети часто путают день с ночью, засыпают в пять утра – бабка поправит. А еще – подскажет людям, где и когда высаживать семена, где будет лучше расти. Какие цветы поставить на подоконник, какие убрать… Есть красивое растение, называется «мужегон», так вот, зятек, его Танюша никогда не заведет в вашей с нею квартире…

– Значит, вы – светлые, – констатировал Шурик. – А они – темные.

Мы – сельские, сказала бабка Мила. Зачем опошлять? Мы – от природы. Тогда как они – городские, они берут от нечистот человеческих, от всего того, что когда-то назвали цивилизацией и прогрессом. Нет деления на темных и светлых – навыдумывали бессмыслицу! Только на сельских и городских. На Божьих и бесовских. А нравственный компонент определяется применяемыми средствами… Городские ведь как? Покупают расположение слетевшихся бесов – кровью, жертвами, растаптыванием запретов, гадостями ухищренными. А то и врага призывают. Одно слово – нечистые. Тогда как селяницы добиваются результатов с Божьей опорой в сердце и с молитвою в душе. Конечно, и те и другие произносят заговоры, просят о помощи и получают ее, но адреса у просьб разные – вот в чем главное отличие… Ну и мелкие отличия есть, вроде того, что никакая сельчанка не станет занимается подобной деятельностью после заката. Оттого-то нынешней ночью Эмилия Аркадьевна была бессильна, ничего не могла сделать для родной внучки…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});