Хроника рядового разведчика. Фронтовая разведка в годы Великой Отечественной войны. 1943–1945 гг. - Евгений Фокин

Впервые перед предстоящей операцией испытывали одновременно щемящее чувство беспокойства и душевный подъем. С чего бы это? Но пока отдыхает про каленное на солнце тело, мозг разведчика в работе. Надо еще раз все взвесить, все предусмотреть, проработать мысленно предстоящий ход операции — от подготовки к поиску и до отхода разведгруппы с объекта атаки. Усталое тело требовало отдыха, поэтому спать легли рано. Казалось, только уснули — дневальный уже будил нас. Мы поднимались без суеты. Сполоснув лицо холодной водой, надевали на себя подготовленное с вечера снаряжение и бесшумно ушли из расположения роты. Только дневальный приветливо похлопывал по плечу и напутствовал: «Ни пуха ни пера! Ни пуха ни пера!» И в ответ тринадцать раз получил: «К черту! К черту!»

Вечерняя рекогносцировка позволила быстро сориентироваться и уверенно двигаться в район расположения заставы.

Ночь довольно темная. Идем по опушке леса, по невидимой в темноте, по набитой, хоженой тропе. Впереди — Канаев, за ним гуськом вся группа. Свежо, зябко, и каждый нет-нет да передернет плечами, поглубже засунет руку в карман.

И здесь, и по ту сторону границы — сонная тишина. Здесь еще неведомо, что такое война. Как-то даже непривычно — идем на задание, а вокруг ни стрельбы, ни ракет. Обычно подходишь к переднему краю и обязательно где пригнешься и сделаешь перебежку, где переждешь артналет, то есть уже внутренне готовишься, настраиваешь себя психологически на поиск, на бой. А сейчас все не так, вокруг — звенящая тишина. Лишь слышно: ширк-ширк-ширк — это возникающий за спиной шорох, производимый сапогами при ходьбе по высокой траве.

Так идем минут двадцать пять — тридцать. Но вот Канаев останавливается у дерева, лежащего поперек тропы, и мы подходим к нему.

— Все, пришли, — бросает он шепотом, — справа, прямо перед нами — застава.

— Который час? — интересуется Иван, пытаясь рассмотреть показания стрелок. Кто-то подсвечивает ему зажигалкой.

— Так, — неопределенно тянет Неверов, — минут двадцать — тридцать есть еще в нашем распоряжении. Дневальный чересчур заботливым оказался, поднял нас раньше времени. Идем в балку.

Иван с Юрой начинают медленно спускаться вниз по склону, под густой полог деревьев и подлеска. Мы следуем за ними. Пройдя метров сорок — пятьдесят, останавливаемся. Прислушиваемся. Тихо. Лес встречает абсолютным молчанием лишь тех, кто не слышит в нем звуков. Вот, вспорхнув, быстро хлопая крыльями, взлетела птица. Кто-то шуршит в кустах, наверное, еж.

— Перекурим, что ли? — предлагает Канаев.

— Можно и покурить, — соглашается Неверов, — только с огнем аккуратнее.

— Да здесь, в этой чащобе, черт ногу сломает. В трех шагах ничего не видно. Да и туман вокруг.

— Пусть так, но все-таки аккуратнее, — настаивает Иван.

— Граница, ее уважать надо, — назидательно добавляет Юра.

Курили молча. Выкурив по одной, принимаемся за другую папиросу. Все молчат, словно языки проглотили. Чувствуется, что у всех как-то неспокойно на душе. Это проявляется в нервных, больших затяжках, в разговоре вполголоса. Скоро идти в сторону противника, а обстановка непривычная.

Раньше приходили на передний край и договаривались об огневой поддержке с минометчиками или артиллеристами, пулеметчиками. Знали, хорошо знали — вот здесь, где стоим, — наша траншея, впереди — ощерившаяся огнем — вражеская. Между ними — нейтральная земля, нашпигованная подчас всем: от малозаметных препятствий до мин. А здесь этого нет. Но все-таки в душе волнение. Чем черт не шутит? Всякое может случиться.

Неужели эта застоявшаяся тишина расколется взрывами гранат, злым треском автоматных очередей? Признаться, этого так не хотелось! Уж слишком все вокруг было безмятежно, спокойно…

— Скоро уже рассвет, роса что-то сильно пала, — произносит с сожалением Константинов. — Мы идем, а ведь нас никто не прикрывает.

— Ну, это ты загнул, тезка, — парирует шепотом Канаев, — у нас за спиной целая страна. Родина!

И снова тихо.

— Не пора ли, командир? — предлагает Юра, выводя Неверова из раздумий.

— Кончай курить! — И через несколько секунд сам, тщательно загасив самокрутку, снял с плеча автомат, привычно перекинул его в левую руку и, обращаясь ко всем, спросил: — Все готовы? Хорошо! Действуем, как договорились!

Канаев снова трогается первым, мы следуем за ним. Осторожно проходим кусты и выдвигаемся на опушку. Останавливаемся и из-за кустов, присев на корточки, наблюдаем. Возле кустов трава высокая, хоть и редкая, и тяжелые капли росы при прикосновении холодят лицо, руки. Ткань костюмов, как губка, обильно принимает ночную влагу. Теперь все мы смотрим на лежащее перед нами поле, на которое из балки наплывает белый туман. С каждой минутой его становилось все больше, туман густел, волнами полз из кустов, словно кто-то выгонял его из низины. Тихо. Ни звука, ни шороха. А настороженное ухо по привычке старается уловить присутствие чего-то враждебного, и надо быть ко всему готовым. Тишина режет ухо, и рассудок не хочет с ней смириться. Кажется, что в любой момент что-то должно произойти. Но бегут, бегут секунды, спрессовываются в минуты — и по-прежнему тихо.

Даже не верится — возможно ли такое? Темнота спадает. Еще немного, и померкнут над головами последние звезды. Уже начинает сереть небосвод. Скоро рассвет. Вблизи уже стали различимы лица.

Застава перед нами, но пока ее не видно. Не выходя из-за кустов, буравящими взглядами пытаемся прощупать впереди лежащую местность. Но взгляд вязнет в волглом тумане. Но вот Неверов поднимается, еще раз оценивающе смотрит в сторону заставы, облизывает пересохшие от напряжения губы, затем резко взмахивает рукой, отчего на его груди как-то обиженно звякают медали, и шагает впереди.

Взяв на изготовку автоматы, вся группа устремляется за ним. Движемся слегка согнувшись в тумане, который, как белой пелеринкой, укрыл нас от постороннего глаза почти по самые плечи.

Теперь для нас не существует ничего, кроме притаившейся где-то поблизости за кустами заставы. Идем, готовые в любой миг встретить раскатистую скороговорку пулеметов.

Нервы от напряжения словно превратились в одну струну, которая хотя и не звенела, но ощущалась всем сердцем, всем существом.

Идем споро, соблюдая осторожность, развернувшись в плотную цепь по направлению к выплывающему, как при проявлении фотоотпечатков, сначала нечеткому, размытому, но с каждой секундой наливающемуся сочностью, контрастом изображению.

Вот, наконец, из-за кустов проглянуло и здание погранзаставы. Подходим все ближе, ближе. Идем так тихо, что не слышим шороха своих шагов. Росная трава гасит все звуки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});