Ночной поезд в Мемфис - Элизабет Питерс

— Его нельзя винить. Он хочет защитить себя, своих друзей, свою семью, — сказал Джон. — Значит, они знают, что мы на этом берегу.

— Похоже, они потеряли след, — все еще сердито сказал Фейсал. — Наверное, стараясь обогнуть блокпосты, мы где-то возвращались по собственным следам, это сбило их с толку еще до того, как они узнали про джип. А может, они потеряли нас, когда мы направились в пустыню. Но пользоваться джипом больше нельзя, они знают номер и у них есть описание машины.

— А мы можем купить другую машину? — спросила я.

Джон бросил на меня взгляд. Он ничего не сказал, но я знала этот взгляд, и еще раз убедилась, что он всегда просчитывает на один ход дальше меня. Если он собирался сойти здесь с теплохода, значит, заранее позаботился и о средстве передвижения.

После короткой паузы — надо отдать должное нашему хозяину, пауза была действительно недолгой — Кейт прочистил горло и сказал:

— Вы можете взять мой «лендровер». Полагаю, это наименьшее, что я могу для вас сделать, поскольку машина арендована на ваши деньги, мистер Тригарт.

Неуловимая улыбка сошла с лица Джона, и он резко сказал:

— Вы слишком умны, Кейт, чтобы уже не догадаться, что все было подстроено. Я не ожидал, что события будут разворачиваться так, как они разворачиваются, и мне очень жаль, поверьте, что пришлось вас использовать, но не настолько жаль, чтобы отказаться от вашей помощи. Не думаю, что у вас из-за этого будут серьезные неприятности. Но если кто-нибудь — полиция или кто-то другой — узнает, что мы здесь были, не вздумайте строить из себя героя или пытаться их обмануть. Скажите, что мы вас ограбили, наврали вам, угрожали оружием — придумывайте что хотите. Мы вас поддержим.

— Будем надеяться, что до этого не дойдет, — сказал Кейт. — Я ни черта не понимаю, что происходит, но, как говаривала моя бабушка, когда-нибудь кому-нибудь надо верить. Вы дадите мне знать, что будет дальше?

— Вы услышите об этом по радио, — сказал Джон. — Что-нибудь да услышите. Ну ладно, выезжаем завтра утром. Фейсал, вы со Шмидтом возьмете «лендровер». Вы будете выглядеть совершенно невинно со своей дорогой старушкой матерью на заднем сиденье. Мы с Вики направимся в Эль-Минью и...

Фейсал покачал головой:

— Не пойдет, Джонни.

— Но у нас будет больше шансов...

— Согласен, разделиться надо, но ни один из вас не говорит по-арабски. А Шмидт говорит.

— Его знаний хватает на то, чтобы выругаться да скабрезно пошутить, — вставила я.

Шмидт покраснел, а Фейсал сказал:

— Этого может оказаться достаточно. Нет, Джонни, мне очень жаль, но Вики поедет со мной или со Шмидтом.

Лучше со мной. Тогда в каждой группе будет по одному дееспособному мужчине.

— Послушайте вы, мужской шовинист... — начала я. Шмидт был возмущен не меньше моего:

— Ха! Вы считаете, что я не смогу защитить себя и Вики? Да я лучший в Европе фехтовальщик!

Я похлопала Шмидта по руке и промурлыкала что-то утешительное, но смотрела при этом на Джона и видела, как он изменился в лице, встретив неподвижный взгляд Фейсала.

— Фейсал прав, — сказал он медленно. — Так будет лучше. Он знает дороги, а если Вики забьется в угол на заднем сиденье, наденет арабскую одежду, которая так удачно скрывает фигуру, и будет скромно молчать... Надеюсь, Вики, это не будет слишком тяжелым испытанием?

— Иди к черту! — сердито заорала я. — Если ты думаешь, что я не знаю, почему Фейсал это предложил, ты горько ошибаешься. Женщин и детей в спасательную шлюпку сажают первыми, да? Они будут обшаривать все вокзалы, а ты нужен Лэрри прежде всего, к тому же ты сам сейчас недееспособен и...

Шмидт взял обе мои руки в свои, сжал их и сказал ласково, но твердо:

— Они оба правы, Вики, думайте головой, а не сердцем, и не усложняйте положение еще больше.

Джону или Шмидту принять такое решение было не легче, чем мне, я это понимала. Они будут так же тревожиться обо мне, как я — мучиться страхами за них. Но они были правы, черт бы их побрал. Я нужна Лэрри так же, как Джон. Если я попаду к ним в руки, он придет выручать меня, он сам это сказал. Так же поступит и Шмидт, мой маленький герой.

Мое молчание они приняли за знак согласия. Фейсал встал.

— Базар еще работает, — сказал он, — что нам может понадобиться?

Шмидт обменял свои дорожные чеки, так что денег у нас теперь было столько, что мы могли делать из них костры. Фейсал удалился со списком в руке, а мы остались его ждать. Кейт отклонил мое предложение помыть посуду, и я села на пол рядом с Джоном, а Шмидт начал петь собаке песни.

Не спрашивайте меня зачем. Вероятно, пение успокаивает ему нервы. Собаке это понравилось. Джону тоже.

— Давайте споем «Объезд на пути к небесам», Шмидт, — предложил он.

Третий куплет — «Если ты когда-нибудь сойдешь со скоростной дороги...» — так понравился Кейту, что он присел на корточки возле собаки и попросил его повторить. Под завывания Шмидта (и собаки) я тихо сказала:

— Ты подлый обманщик. Значит, ты знал все эти песни.

— Я знаком со всем спектром западной музыки, — скромно ответил Джон. Он обнял меня, а я склонила голову ему на плечо.

— Зачем же ты притворялся, что никогда их не слышал?

— Я не притворялся. Просто в исполнении Шмидта я их не сразу узнал. Всю жизнь мечтал услышать, как он поет «Ангелов притона создал не Бог».

Шмидт просвещал Кейта насчет дорожных песен:

— В разных песнях используются одни и те же мелодии. В той, что я только что спел, та же мелодия, что и в нежных любовных песнях.

«Сегодня ночью я думаю о Моих Голубых Глазах...»

— Шмидт, только не эту, — взмолилась я.

— Да, нашу не надо, — согласился Джон. Он радовался, как ребенок. — Давайте «Большую пеструю птицу», Шмидт.

— Да, да, очень хорошо. Вы знаете эту песню, Кейт? «Большая пестрая птица» — это церковь, понимаете? А другие птицы, хлопая крыльями, вьются вокруг нее.

Лицо Джона озарилось каким-то адским ликованием:

— Я подарю ему гитару. Нет — гармонику!

Я зарылась лицом в его плечо. Я смеялась. Смеялась до слез.

Мы с Фейсалом отбыли на рассвете. Шмидту и Джону предстояло сесть на пассажирский паром позже, когда соберется побольше народа. Шмидт был самым сообразительным маленьким шейхом на свете. Поскольку на него возлагались обязанности, связанные с необходимостью говорить, он надел мужскую одежду, а поскольку его акцент оказался весьма силен, было решено, что он выдаст себя за туриста из какой-нибудь другой арабской страны. Конечно, он плакал при расставании, простер руки мне навстречу, и я сердечно его обняла.

— Увидимся в Каире, Шмидт. Берегите себя.

— Да, да, — Шмидт распрямил плечи и утер слезы. — Не бойтесь, Вики. Я защищу вашего возлюбленного, если...

— Заткнитесь, Шмидт! — Я поцеловала его и повернулась к Джону.

Шмидтова краска была не столь высококачественной, как та, которой пользуются мои приятельницы. Волосы Джона стали прямыми и тусклыми. На загорелом лице глаза выглядели и вовсе уж неправдоподобно голубыми.

Прошлой ночью я не отнимала у Джона жизненных сил, честно говоря, мы и наедине-то были считанные минуты. Слишком многое предстояло сделать, и по настоянию Шмидта Джон все же принял какое-то снотворное.

— Береги себя, — сказала я.

— Ты тоже.

Мы пожали друг другу руки, что, догадываюсь, выглядело абсурдно, но в присутствии Шмидта и Фейсала и при том, что черные одежды прикрывали меня сплошь, включая и большую часть лица, любые другие проявления чувств произвели бы еще более комичное впечатление. Фейсал расплылся в улыбке, потряс головой и что-то тихо произнес по-арабски. Шмидт только подозрительно часто моргал.

Поскольку на восточном берегу участок дороги к северу от Амарны еще не был закончен, нам пришлось погрузиться на автомобильный паром. (Когда Джон спросил, не существует ли здесь какой-нибудь объездной дороги вроде той, по которой мы приехали в Амарну, Фейсал побледнел, и Джон деликатно оставил эту тему). Доехав до Эль-Миньи, мы должны были переправиться обратно на восточный берег, где меньше городов и не такое интенсивное движение, ехать здесь можно быстрее.

Когда Фейсал вышел на палубу поболтать и покурить с другими ранними пташками, я забилась в угол и притворилась слабоумной старухой. Переправа длилась всего минут пять, так что никто со мной не заговорил.

Мысли у меня были невеселые. Все ли мы предусмотрели? Не забыли ли о каких-нибудь необходимых мерах предосторожности? Насколько можно было судить, не имея градусника, температура у Джона сегодня утром была нормальная, но он еще отнюдь не поправился и некоторые раны упорно не заживали. Поскольку Шмидт был шейхом с кучей нефтедолларов в карманах, они могли путешествовать по крайней мере с комфортом. Предполагалось, что Джон исполнит роль секретаря, компаньона или кого-нибудь в этом же роде (когда Фейсал предложил еще один вариант, Шмидт побагровел от смущения и гнева). Джон надел единственную белую сорочку бедного Кейта и его лучший костюм, разговаривать он должен был только по-немецки, что не составляло для него никакого труда, — он владел этим языком свободно.