Главная улица - Синклер Льюис

Кэрол была огорчена, услышав, что царь вернется, но ничего не сказала. У остальных, по-видимому, не возникло никаких представлений при упоминании о такой далекой стране, как Россия. Они сдвинулись плотнее, стараясь узнать мнение Брэзнагана об автомобилях паккард, о помещении денег в техасские нефтяные скважины, о том, где молодежь лучше — в Миннесоте или в Массачусетсе, о сухом законе, о будущей цене на автомобильные шины и о том, правда ли, что американские летчики заткнули за пояс французов.

К своему удовольствию, они нашли, что он согласен с ними по всем пунктам.

Когда Брэзнаган заявил: «Мы охотно будем разговаривать со всяким избранным рабочим комитетом, но не потерпим, чтобы агитаторы со стороны вмешивались в наши дела и указывали нам, как мы должны руководить нашими заводами!» — Кэрол вспомнила, что Джексон Элдер (в эту минуту скромно приобщавшийся к новым идеям) говорил то же самое теми же словами.

В то время как Сэм Кларк выкапывал из недр своей памяти длинную и неимоверно подробную историю о том, как он срезал одного носильщика по имени Джордж, Брэзнаган покачивался, охватив руками колени и наблюдая за Кэрол. Уж не заметил ли он, с какой искусственной улыбкой она в десятый раз слушала не очень деликатное повествование Кенникота о том, как она «отличилась», забыв присмотреть за Хью, потому что слишком «яростно барабанила по ящику», что в переводе на обыкновенный язык означало «увлеклась игрой на рояле»? Она была уверена, что Брэзнаган видит ее насквозь, когда она притворялась, будто не слышит приглашения Кенникота сыграть партию в криббедж. Она боялась замечаний Брэзнагана и сердилась на себя за этот страх.

Сердилась Кэрол и тогда, когда машина возвращалась по улицам Гофер-Прери, и она поймала себя на том, что ей приятно купаться в лучах славы Брэзнагана. В его честь люди махали руками, а Хуанита Хэйдок высунулась из окна. Кэрол сказала себе: «Очень мне надо, чтобы меня видели вместе с этим толстым граммофоном!» И тут же подумала: «Все заметили, как Уил и я близки с мистером Брэзнаганом».

В городе только и говорили, что о его приветливости, о его анекдотах, о его памяти на имена, о его костюмах, о его рыболовных мушках и о его щедрости. Он дал сто долларов католическому священнику, отцу Клабоку, и сто — баптистскому пастору Зиттерелу на дело американизации.

В галантерейном магазине Кэрол слышала, как портной Нэт Хикс, захлебываясь, рассказывал:

— Вот здорово наш Перси отделал этого типа Бьернстама, который постоянно дерет глотку. Мы надеялись, что, женившись, он остепенится, но, видно, такие люди, воображающие, что они знают все, никогда не меняются. Ну вот «Красному шведу» и досталось поделом. Он имел наглость подойти в аптеке Дэйва Дайера к Перси и сказать ему: «Мне всегда хотелось взглянуть на человека, заслуживающего, чтобы ему платили миллион долларов в год», — а Перси тут же и ответил ему: «Вот как? А я хотел бы найти метельщика, заслуживающего, чтобы я платил ему четыре доллара в день. Не хотите ли взять эту работу, друг мой?» Ха-ха-ха! Ну, вы знаете, Бьернстам за словом в карман не лезет, но тут и он растерялся и не знал, что сказать. Он попробовал вывернуться и начал о том, какой это дрянной городишко, но Перси и тут сейчас же осадил его: «Если вам не нравится наша страна, вы бы лучше уехали назад в Германию, где ваше настоящее место!» Вы можете себе представить, как мы хохотали над Бьернстамом! О, Перси у нас молодец!

V

Брэзнаган одолжил у Джексона Элдера автомобиль. Он остановился против дома Кенникота и крикнул Кэрол, качавшей на крылечке Хью:

— Поедем кататься!

Ей захотелось оборвать его:

— Благодарю, но я занята своими материнскими обязанностями.

— Возьмите парнишку с собой! Возьмите его с собой!

Брэзнаган уже вылез из автомобиля и шел по дорожке. Самолюбие Кэрол смолкло, и она почти не сопротивлялась.

Хью она с собой не взяла.

Первую милю Брэзнаган молчал, но смотрел на Кэрол так, будто хотел дать ей понять, что читает каждую ее мысль. Она заметила, как широка его грудь.

— Красивые здесь поля, — сказал он.

— Вы вправду их любите? Ведь они не приносят прибыли!

Он усмехнулся.

— Деточка, такой разговор вам не поможет. Я вас отлично noHHMajo. Вы считаете меня большим притворщиком. Может быть, это и верно. Но и вы, девочка, такая же, и настолько хорошенькая притворщица, что я стал бы ухаживать за вами, если бы не боялся, что вы угостите меня пощечиной!

— Мистер Брэзнаган, вы разговариваете так и с подругами вашей жены? И вы называете всех их «деточками»?

— По правде сказать, да! И я добиваюсь того, что это им нравится. Один — ноль в мою пользу!

Он засмеялся, но менее непринужденно и внимательно посмотрел на спидометр.

Через минуту он осторожно начал:

— Великолепный малый ваш Уил Кенникот! Наши сельские врачи делают великое дело. Я как-то говорил в Вашингтоне с одним научным китом, профессором медицинского института Джонса Гопкинса, и он сказал, что никто не оценил еще по достоинству роль таких врачей и помощь, которую они оказывают населению. Наши специалисты, молодые ученые, зарылись в свои лаборатории и так самоуверенны, что забывают о больном. Если не считать редких болезней, которыми ни один порядочный человек и болеть-то не станет, сельский врач успешно заботится о здоровом духе и теле общины. И, должен сказать, Уил — один из самых ревностных и просвещенных провинциальных врачей, каких я когда-либо встречал. А?

— Я в этом уверена. Он служит реальным потребностям людей.

— Как, как? Гм, да! Что бы это ни значило, я с вами согласен. Скажите, детка, если я не ошибаюсь, вы не слишком влюблены в Гофер-Прери?

— Нисколько.

— Вы делаете грубую ошибку. Большие города ровно ничего не стоят. Можете мне поверить. Это, в общем, хороший городок. Вам повезло, что вы попали сюда. Я и сам был бы рад здесь остаться!

— Прекрасно. Что же вам мешает?

— Что? Боже мой… да разве я могу бросить дела?

— Вы не обязаны жить здесь, а я обязана. Вот я и стремлюсь к перемене… Знаете, ведь вы, выдающиеся люди, причиняете много зла тем, что расхваливаете ваши родные городки и штаты. Вы хвалите «туземцев» за то, что они не меняют уклада жизни. Они ссылаются на вас и уверены, что живут в раю, и как… — она сжала кулак, — как это невероятно скучно!

— Допустим, вы правы. Но все-таки нужно ли метать такие громы на безобидный маленький городок? Это нехорошо.

— Я же говорю вам, что он скучен. Смертельно скучен!

— А жители не жалуются на скуку. Такие парочки, как Хэйдоки, отлично проводят время: карты, танцы…

— Нет! Им тоже скучно. Скучно почти всем. Внутренняя пустота, дурные манеры, злобные сплетни. Я ненавижу все это.

— Да, все это… Все это действительно здесь есть. Но то же самое и в Бостоне и где угодно! Недостатки, которые вы находите в вашем городе, присущи человеческой природе и не меняются.

— Возможно. Но в каком-нибудь Бостоне все праведные Кэрол (допустим, что я безгрешна!) могут найти друг друга и веселиться вместе. Здесь же… я одна в этой стоячей луже… если только ее спокойствие не вопмутит великий мистер Брэзнаган!

— Знаете ли, послушать вас, так можно вообразить, что все «туземцы» (как вы не слишком вежливо их называете) безнадежно несчастны и надо только удивляться, почему все они еще не покончили с собой. Но, по-видимому, они все-таки кое-как держатся!

— Они не знают, чего они лишены. И в конце концов человек способен вынести все. Возьмите хотя бы рудокопов и заключенных!

Брэзнаган повел машину по южному берегу озера Минимеши. Он смотрел на отраженные в озере камыши, на зыблющуюся оловянным блеском воду, на темные леса противоположного берега, на серебристый овес и ярко-желтую пшеницу. Потом он погладил Кэрол по руке.

— Дет… Кэрол, вы прелестная девочка, но у вас дурной характер. Знаете, что я о вас думаю?

— Да.

— Ах, так? Но все-таки… мое скромное (не слишком скромное!) мнение состоит в том, что вы любите отличаться от других. Вам нравится считать себя особенной. Если бы вы только знали, сколько десятков тысяч женщин, хотя бы в одном Нью-Йорке, говорят в точности то же самое, что и вы, у вас пропала бы всякая охота воображать себя одиноким гением и вы начали бы направо и налево восхвалять Гофер-Прери и прелести спокойной семейной жизни. Их миллион, этих молодых женщин, только окончивших колледж и желающих учить своих бабушек, как нужно варить яйца.

— Как вы гордитесь своим образным деревенским языком! Вот так же вы говорите на банкетах и на заседаниях правлений и чванитесь тем, что вышли из скромной трудовой семьи.

— Гм, в отношении меня, вы, может быть, и правы, но подумайте: вы так восстановлены против Гофер — Прери, что бьете мимо цели. Вы враждуете с теми, кто, может быть, кое в чем склонен согласиться с вами, но… Гром и молния! Не может же целый город быть неправ!