Три круга войны - Михаил Колосов

— И что ты как пузырь, Кузьмин? — обиделся Гурин на него. — Все дуешься, дуешься. Смотри, скоро лопнешь. К тебе как к человеку, а ты: «Распространять»! «Для личных нужд»! Для каких личных?..

В канцелярию вошел комбат, заметил их возбужденность, спросил:

— Что не поделили, петухи?

— Да так, ерунда, — сказал Гурин.

— Старший сержант зачем-то интересуется, где находится пулеметный батальон, — доложил Кузьмин.

«Продал, гад!» — уши и щеки у Гурина тотчас вспыхнули огнем, он не знал, куда девать глаза.

Майор улыбнулся, подвижный нос его зашевелился, как у кролика.

— Ну, а ты знаешь, где он? — спросил он у Кузьмина.

— Никак нет, товарищ майор, — ответил тот, вскочив из-за стола.

Майор ухмыльнулся:

— О чем же спор? — Он обернулся к Гурину, сказал: — Я тоже не знаю. Они где-то на задании, здесь, в городе, их нет.

— Спасибо, товарищ майор. Разрешите идти?

Комбат кивнул.

Гурин выскочил из штаба, как из бани, — весь мокрый и красный. «Ну Кузьмин, ну Кузьмин! Какая ехида! Ненавидит он меня всеми фибрами… За что? Что я ему сделал? Или натура такая? Ну Кузьмин!..»

В городе батальон оставался недолго. Вскоре по взводу, по полвзвода стали и другие подразделения постепенно перебазироваться в Дразикмюле, хотя там и было относительно спокойно. Немцы, правда, несколько раз появлялись здесь, но, наткнувшись на засаду, либо сдавались в плен, либо убегали снова в лес, в бой не вступали. Сдавались обычно малочисленные группы — по три — пять человек. Лишь однажды ночью завязалась длительная перестрелка, утром подобрали нескольких убитых немцев и одного раненого. С нашей стороны потерь не было.

Раненый показал, что всего их было человек тридцать, вооружены они только автоматами и карабинами, тяжелого оружия нет. Цель их — пробиться к своим.

На другой день усилили засаду и ждали немцев всю ночь, но они так и не появились, ушли, наверное, другой дорогой.

Разведвзвод лейтенанта Исаева убыл в Дразикмюле не в полном составе: одно отделение его дольше других оставалось в городе — оно временно было передано в распоряжение военного коменданта. Теперь разведчики возвратились, и их надо было отправить в свой взвод. Комбат вызвал Гурина и приказал ему отвести разведчиков в Дразикмюле.

— Это недалеко, километров десять — двенадцать, — сказал он. — На выходе из города, как только перейдете железнодорожный переезд, повернете налево и — прямо по шоссе. Карта есть? Ну и хорошо. Не заблудитесь!

— И сам там останешься, к капитану Бутенко присоединишься. Мы скоро все туда переберемся, — добавил замполит. — Ящик собери, запри и оставь его в штабе.

Гурин так и сделал — комсомольские и партийные документы сложил в «сейф», запер на замок. Потом собрал свои вещи — что в вещмешок, что в полевую сумку. Надел все на себя, огляделся — не забыл ли чего. Увидел, на столе кусок сахара остался. Нет, таким добром не бросаются, но вещмешок снимать не хотелось, и он, завернув его в газету, сунул в карман шинели. Схватил за ручку тяжелый ящик, потащил его вниз, в штаб. Возле кузьминского стола грохнул им громко о пол. Кузьмин даже вскочил, возмущенный, но Гурин опередил его, сказав ему с излишней строгостью:

— Смотри, Кузьмин, не забудь этот сейф! Здесь партийные документы! Головой отвечаешь! И не вздумай шутить: это не мои «личные нужды». Понял? — и, не дав ему опомниться, деловито вышел из канцелярии. — Пошли, ребята! — махнул он курсантам, и они пошагали на улицу.

Вышли на переезд, остановились сориентироваться. Тем более что за переездом дорога разветвлялась на три рукава. Один круто брал влево и вел на восток, в тыл, эту дорогу они сразу отмели: в тыл им не нужно. Другой рукав от переезда делал небольшой изгиб налево, а третий уходил направо. Не долго думая, Гурин избрал «другой», и был уверен, что поступил правильно. У курсантов тоже сомнений не было: именно по этой дороге шли бесконечные колонны машин, танков, пехоты, именно на этой дороге стояли призывные щиты с волнующими надписями: «Вперед, на Германию!», «К Берлину!», «Освободим наших братьев и сестер, угнанных в фашистскую неволю!», «Даешь Берлин!».

Только там, только где-то впереди, на пути к Берлину находится это Дразикмюле!

Поддавшись общему настроению, которое царило на этой центральной дороге, разведчики двинулись по ухоженному шоссе вперед, на запад. А настроение здесь царило такое, что ему трудно было не поддаться: солдатская лавина катилась к вражеской столице с таким подъемом, какого еще не бывало. Все двигалось в таком безудержном порыве, с такой решимостью, с такой стремительностью, с такой жаждой дорваться до «волчьего логова», что собери сейчас немцы любые военные силы и направь их против этой лавины — не сломить, не остановить ее им ни за что на свете! Солдаты были опьянелы предчувствием скорой победы, скорого мира, они выглядели в своих собственных глазах сильными, смелыми, дерзкими, будто обрели крылья; ведь они не только сломали такую махину, освободили от такого кошмара свою землю, но и били уже этого сильного и лютого врага на его же собственной территории: это уже было возмездие! Правда, это только начало, основная битва впереди, там, в Берлине. Враг еще силен. Но солдаты верили этим придорожным плакатам, которые кричали теми же словами, которые были у каждого и на уме и на языке: «Добьем фашистского зверя в его собственной берлоге!» Добьем!

Незаметно, как на интересном представлении, летит время, летят назад километровые столбики. Много ли, мало прошли — неважно! Идут разведчики во главе с Гуриным вперед — куда идут все. Разведчики — народ веселый, лихой, неунывающий, идти с ними одно удовольствие. Лейтенант Исаев воспитал их по своему образу и подобию.

Ведет Гурин разведчиков, шутит с ними, а сам уже начал беспокоиться: прошли порядочно, а Дразикмюле все нет и нет. Майор говорил: десять — двенадцать километров, а прошли уже не меньше пятнадцати. Свел ребят на обочину, объявил привал, а сам достал карту, стал смотреть. Да, Дразикмюле почти рядом с Лукац-Крейцем. Но где он? Склонились все над картой, стараются коллективно разобраться в ней и опять решают: вперед. Только вперед!

Спросить бы у кого… А у кого? У всех одна дорога — на Одер, а у них какой-то Дразикмюле. Его, поди, никто и не слышал. У местного жителя спросить бы, да где его возьмешь. Деревня, — которой они шли, была совершенно пустой.

И вдруг повезло: заметили разведчики, в одном доме кто-то вроде в дверь метнулся. Сошли с дороги, во двор вошли. Гурин постучал в дверь — никакого ответа. Открыл ее настежь и увидел сидящих там четырех женщин и старика. Прямо перед ним — две рядышком на кровати, бледные и неподвижные, в глазах испуг. Одна рядом с дверью на стуле сидит — эта ближе всех к нему. Оглянулся на нее и только теперь заметил возле нее девочку лет четырех-пяти — беленькая, длинные соломенные волосики рассыпаны по плечам. И первая естественная реакция при виде малого ребенка — это улыбнуться ему. И Гурин улыбнулся, и тут же машинально полез в карман, достал кусок сахара, протянул девочке. И вдруг он увидел в ее глазах такое, будто перед ней страшилище. Она закричала душераздирающим криком. Гурин растерялся, посмотрел извинительно на взрослых. Девочка перебежала через комнату к одной из женщин, которая сидела на кровати, вцепилась судорожными ручонками в ее колени, не сводя с Гурина полных ужаса глазенок. «Как же они даже детей застращали!..» — поразился Гурин.

Боясь сделать лишнее движение, чтобы снова не напугать девочку, Василий осторожно положил сахар в подол сидящей рядом с ним женщине, сказал по-русски:

— Отдадите девочке.

Поняла ли женщина Гурина, нет ли, но она кивнула ему, а он оглянулся на старика и, напрягая свое знание немецкого, спросил:

— Заген зи битте, во ист Дразикмюле?

Старик оживился, заповторял это название и стал показывать куда-то на восток. Гурин кивнул ему, чтобы он вышел с ним на улицу. Они вышли, и старик стал показывать им в обратную сторону.

— Как, на восток? — Гурин недоверчиво смотрел на старика: явно немец не понял его.

— Он, гад, нарочно хочет нас послать обратно, — предположил кто-то из разведчиков. — Вы думаете, он правду скажет? Ждите!

Старик внимательно слушал курсанта и чувствовал, что тот говорит что-то против него, обернулся к Гурину, заговорил убежденно:

— Дразикмюле — дорт, дорт….

Пока они толковали со стариком, откуда-то взялся, подошел к ним молоденький чернявенький младший лейтенант. Худенький, юркий, как муравьишка. Шинель нараспашку, зеленая пилотка сбита на затылок. Заорал:

— Фриц! Живой фриц! А ну дайте мне его, я его сейчас!.. — и полез к старику, вызверив глаза: — Ком, ком! Я буду шиссен! — Вытащил из кобуры пистолет, потащил левой рукой старика за рукав.

— Младший лейтенант, оставьте! — крикнул Гурин.