Полное собрание сочинений. Том 28. Царство Божие внутри вас - Лев Толстой

Так, например, в настоящем случае люди едут на убийство и истязание голодных людей и признают, что в споре крестьян с помещиком – крестьяне правы (это говорили мне все начальствующие), знают, что крестьяне несчастны, бедны, голодны; помещик богат и не внушает сочувствия, и все эти люди все-таки едут убивать крестьян для того, чтобы приобрести этим помещику 3000 рублей, только потому, что эти люди воображают себя в эту минуту не людьми, а – кто губернатором, кто чиновником, кто жандармским генералом, кто офицером, кто солдатом, и считают для себя обязательными не вечные требования совести человека, а случайные, временные требования своих офицерских, солдатских положений.

Как ни странно сказать это, единственное объяснение этого удивительного явления – то, что люди эти находятся в том же состоянии, в котором находятся те загипнотизированные люди, которым, как говорят, приказывают воображать или чувствовать себя в известных условных положениях и действовать так, как бы действовали те существа, которых они изображают; как, например, когда загипнотизированному лицу внушено, что он хромой, и он начинает хромать, слепой, и он не видит, что он зверь, и он начинает кусаться. В таком состоянии находятся не только люди, едущие в этом поезде, но и все люди, исполняющие свои общественные и государственные обязанности предпочтительно и в ущерб человеческим.

Сущность этого состояния в том, что люди под влиянием внушенной им одной мысли не в силах обсуживать своих поступков и потому делают, не рассуждая; всё то, что в соответствии с внушенной мыслью предписывается им и на что они наводятся посредством примера, совета или намека.

Разница между загипнотизированными искусственным способом и теми, которые находятся под влиянием государственного внушения, состоит в том, что искусственно загипнотизированным внушено их воображаемое положение вдруг, одним лицом и в самый короткий промежуток времени, и потому внушение это представляется нам в резкой, удивляющей нас форме, тогда как людям, действующим под государственным внушением, их воображаемое положение внушается им исподволь, понемногу, незаметно, с детства, иногда не только годами, но целыми поколениями, и кроме того внушается не одним лицом, а всеми окружающими их.

«Но, – скажут на это, – всегда во всех обществах большинство людей: все дети, все поглощаемые трудом детоношения, рождения и кормления женщины, все огромные массы рабочего народа, поставленные в необходимость напряженной и неустанной физической работы, все от природы слабые духом, все люди ненормальные, с ослабленной духовной деятельностью вследствие отравления никотином, алкоголем и опиумом или других причин, – все эти люди всегда находятся в том положении, что, не имея возможности мыслить самостоятельно, подчиняются или тем людям, которые стоят на более высокой степени разумного сознания, или преданиям семейным или государственным, тому, что называется общественным мнением, и в этом подчинении нет ничего неестественного и противоречивого».

И действительно, в этом нет ничего неестественного, и способность людей маломыслящих подчиняться указаниям людей, стоящих на высшей степени сознания, есть всегдашнее свойство людей, то свойство, вследствие которого люди, подчиняясь одним и тем же разумным началам, могут жить обществами: одни – меньшинство – сознательно подчиняясь одним и тем же разумным началам, вследствие согласия их с требованиями своего разума; другие – большинство – подчиняясь тем же началам бессознательно только потому, что эти требования стали общественным мнением. Такое подчинение маломыслящих людей общественному мнению не представляет ничего неестественного до тех пор, пока общественное мнение не раздвояется.

Но бывают времена, когда открывшаяся сначала некоторым людям высшая против прежней степень сознания истины, равномерно переходя от одних к другим, захватывает такое большое количество людей, что прежнее общественное мнение, основанное на низшей степени сознания, начинает колебаться и новое уже готово установиться, но еще не установилось. Бывают такие времена, подобные весне, когда старое общественное мнение еще не разрушилось и новое еще не установилось, когда люди уже начинают обсуживать поступки свои и других людей на основании нового сознания, а между тем в жизни по инерции, по преданию продолжают подчиняться началам, которые только в прежние времена составляли высшую степень разумного сознания, но которые теперь уже находятся в явном противоречии с ним. И тогда люди, с одной стороны, чувствуя необходимость подчиниться новому общественному мнению, и, с другой стороны, не решаясь отступать от прежнего, находятся в неестественном, колеблющемся состоянии. И в таком состоянии находятся по отношению к христианским истинам не только люди этого поезда, но и большинство людей нашего времени.

В таком состоянии находятся одинаково и люди высших сословий, пользующиеся исключительно выгодными положениями, и люди низших сословий, беспрекословно повинующиеся тому, что им предписывается.

Одни, люди правящих классов, не имея уже разумного объяснения занимаемых ими выгодных положений, поставлены в необходимость для удержания этих положений подавлять в себе высшие, разумные любовные способности и внушать самим себе необходимость своего исключительного положения; другие же, низшие сословия, задавленные трудом и умышленно одуряемые, находятся в постоянном состоянии внушения, неуклонно и постоянно производимом над ними людьми высших классов.

Только этим можно объяснить те удивительные явления, которыми наполнена наша жизнь и поразительным образцом которых представились мне те, встреченные мною 9-го сентября, знакомые мне, добрые, смирные люди, которые с спокойным духом ехали на совершение самого зверского, бессмысленного и подлого преступления. Не будь в этих людях каким-либо средством усыплена совесть, ни один человек из них не мог бы сделать одной сотой того, что они собираются сделать, и очень может быть, что и сделают.

Не то что в них нет той совести, которая запрещает им делать то, что они собираются делать, как ее, такой совести, не было в людях даже 400, 300, 200, 100 лет тому назад, – сжигавших на кострах, пытавших, засекавших людей; она есть во всех этих людях, но только она усыплена в них; в одних – в начальствующих, в тех, которые находятся в исключительно выгодных положениях, – самовнушением, как называют это психиатры; в других, в исполнителях, в солдатах, – прямым, сознательным внушением, гипнотизацией, производимой высшими классами.

Совесть усыплена в этих людях, но она есть в них и сквозь то самовнушение и внушение, которое обладает ими, уже говорит в них и вот-вот может пробудиться.

Все эти люди находятся в положении подобном тому, в котором находился бы загипнотизированный человек, которому бы было внушено и приказано совершить дело, противное всему тому, что он считает разумным и добрым: убить свою мать или ребенка. Загипнотизированный человек чувствует себя связанным напущенным на него внушением, ему кажется, что он не может остановиться, но вместе с тем, чем ближе он подходит к времени и месту совершения поступка, тем сильнее подымается в нем заглушенный голос совести, и он всё больше и больше начинает упираться, корчиться и хочет пробудиться. И нельзя вперед сказать, сделает ли он, или не сделает внушенный ему поступок, – что возьмет верх: разумное сознание или неразумное внушение. Всё зависит от относительной силы того и другого.

Точно то же совершается теперь и в людях этого поезда и вообще во всех людях, совершающих в наше время государственные насилия и пользующихся ими.

Было время, когда люди, выехав с целью истязания и убийства, показания примера, не возвращались иначе, как совершив то дело, на которое они ехали, и, совершив такое дело, не мучились раскаяниями и сомнениями, а спокойно, засекши людей, возвращались в семью и ласкали детей, – шутили, смеялись и предавались тихим семейным удовольствиям. Тогда и людям, пользовавшимся этими насилиями, и помещикам, и богачам и в голову не приходило, чтобы те выгоды, которыми они пользуются, имели бы прямую связь с этими жестокостями. Но теперь уже не то: люди знают уже или близки к тому, чтобы знать, что они делают и для чего делают то, что делают. Они могут закрывать глаза, заставлять бездействовать свою совесть, но с незакрытыми глазами и незаглушенной совестью они не могут уже – как те, которые совершают их, так и те, которые ими пользуются, – не видеть того значения, которое имеют эти дела. Бывает, что люди понимают значение того, что они сделали, только уже после совершения дела; бывает и то, что они понимают это перед самым совершением его. Так, люди, распоряжавшиеся истязаниями в Нижнем-Новгороде, Саратове, Орле, Юзовском заводе, поняли значение того, что они сделали, только после совершения дела и теперь мучаются стыдом перед общественным мнением и перед своей совестью. Мучаются и распорядители и исполнители. Я говорил с солдатами, исполнявшими такие дела, и они всегда старательно отклоняли разговор об этом; когда же говорили, то говорили с недоумением и ужасом. Бывают же случаи, когда люди опоминаются перед самым совершением дела. Так, я знаю случай с фельдфебелем, во время усмирения избитым двумя мужиками и подавшим об этом рапорт, но на другой день, как он увидал истязания, совершенные над другими крестьянами, упросившим ротного командира разорвать рапорт и отпустить побивших его мужиков. Знаю случай, когда солдаты, назначенные расстреливать, отказывались повиноваться, и знаю много случаев, когда начальствующие отказывались распоряжаться истязаниями и убийствами. Так что люди, учреждающие насилия и совершающие их, иногда опоминаются много прежде совершения внушенного им дела, иногда же перед самым совершением его, иногда и после его.