Монета желания - Денис Чекалов

Во время разговора улица пустела, незадачливые покупатели улепетывали со всех ног, телеги загремели по утоптанной глинистой почве, их возницы предварительно вытолкали через борта детей. Только тут Петр заметил, что каждый ребенок носил на себе следы болезни или увечья — бледные лица, пылающие жаром, тела, покрытые язвами, сломанные и небрежно затянутые в лубки ноги и руки.

Пытаясь найти хоть какое-то убежище, поддерживая друг друга, они спешили к воротам, и только светловолосый мальчик, припадая на короткую искривленную ногу, несколько раз оглянулся, пытаясь перехватить взгляд Петра. Лицо того покрылось пепельной бледностью, рука закаменела, сжимая рукоять меча.

В общий шум вплелся визгливый вой, источник которого невозможно было сразу определить. Лишь подняв головы, русские увидели на плоской крыше дома за высокими бортиками мечущуюся женщину, укутанную в черное, с закрытым лицом. Заламывая руки, и через слово призывая Аллаха, она грозила страшными карами неверным, считая только их виновными в избиении мужа и крушении выгодной сделки.

Смысл ее слов по просьбе Федора кратко объяснил Синан, заметивший от себя, что в ближайшее время разберется с этой семейкой. Неожиданно рядом с женщиной показался мальчик, смуглый и большеглазый, с лицом, искаженным злобной гримасой. Он повторял слова матери и пытался плюнуть на головы чужеземцев. Петр, забыв, что слова его останутся непонятыми, гневно воскликнул:

— Ты же сама мать, женщина, неужели тебе не жаль этих несчастных? А ежели с твоим сыном случится такое, он исчезнет из дома, и ты никогда, никогда во веки веков не узнаешь, на какой стороне он погиб, кто и как издевался над ним перед смертью? Но что ты будешь знать наверняка, так это то, что он до последней минуты, умри он ребенком или взрослым человеком, будет звать тебя на помощь? Пусть покарает Бог тебя и твоего мужа за вашу злобу и жестокость, пусть лишит того, что для вас дороже всего на свете!

И, как будто поняв его слова, женщина перестала кричать, замерев на миг, и тут же, схватив сына за плечи, уволокла его в дом. Ощутив руку на своем плече, Петр обернулся и с удивлением встретил сочувствующий, дружеский взгляд Авксентия. Он ожидал от него насмешки, но боярин тихо и проникновенно заметил:

— Успокойся, друг. Ты испытываешь то же, что и мы, но ничего не поделаешь. Помни, что ты член посольства и не след проклинать местных жителей, что бы те ни сделали. — Помедлив секунду, он хлопнул Петра по руке, и воскликнул, — а несмотря ни на что, ты верно поступил и пусть ихний Бог с ними разбирается.

«Может, и неплохой он мужик, только вот спеси бы убавить немного», — подумал Петр и оглянувшись, увидел озабоченные лица Спиридона и Клыкова, с самого начала неприятной сцены державшихся возле него, очевидно, опасаясь, что кожевник может броситься в сражение.

Григорий, насмешливое выражение лица которого противоречило сочувствию и одобрению во взгляде, не преминул заметить:

— Ты прямо как протоирей с амвона проклятиями сыплешь. Только вот верно говорят — правильно молчать, ежели нечего сказать. К чему твои обвинения, и к кому они? К мелкой нищете, немногим повыше этих рабов. Что они могут сделать?

Петр с раздражением пробормотал:

— Так что, самому султану то же самое сказать?

Турки, отъезжавшие немного вперед, не слышали его слов, но Адашев сурово спросил:

— Ты зачем сюда приехал, Петр? Империю разрушать, свои порядки устанавливать? Я знаю тебя как человека спокойного, разумного, с плеча не рубящего. Как мне переговоры вести, если до султана дойдет, что посольский человек буянит по городам, проклятиями сыплет? А как воспримут это обычные люди?

Красными пятнами полыхнуло лицо кожевника, он понимал, что Федор прав и его возмущение неуместно. Опустив голову, он перебирал плетеную уздечку и понял вдруг, что поступает как маленький Алешка, ковыряющий пол носком сапожка, когда его распекают за очередную каверзу. Взглянув в лицо Адашева, он коротко сказал:

— Прости, Федор, подвел я тебя. Такого больше не повторится.

На улице вновь воцарилась тишина, сопровождающие янычары в продолжение неприятной сцены хранили спокойствие, застыв неподвижно, безразличные ко всему, кроме приказа своего аги Бурханетдина.

С отведенного посольству обширного подворья, где стояли несколько ковровых шатров, величина и убранство которых определялись рангом тех, кто будет проживать в них, Федор Адашев направил Касим-бегу царскую грамоту и жалованье, состоящее из собольих шкурок, золотых и серебряных кубков, украшенных драгоценными камнями. Подарки и грамоту сопровождал посольский толмач Никита Ясень, изучивший турецкий язык в плену, найденный и выкупленный родственниками.

Встреча с Касимом состоялась на следующий день. Отправились на нее все посольские, за исключением незадачливого Ипатова, которого скрутила жестокая боль в желудке. Сперва Адашев насторожился, не исключая возможности намеренного отравления провиантом, присланным на корабль Касим-бегом. Однако это было явно невозможно, поскольку заморскими яствами лакомились все, оставшись при этом здоровыми.

Да тут и Авксентий, потупив глаза, как напроказивший мальчишка, нехотя признался, что нарушил строгий приказ Адашева и купил у мальчишки, вертевшегося в лодке возле судна, какие-то незнакомые и удивительно вкусные фрукты, едва ли не с последним проглоченным куском нежной мякоти почувствовал нестерпимую боль. Его оставили лежать, напоив настойкой Аграфены, которой она снабдила Петра на всякий случай.

Глава Кафы и прилегающих территорий выказал представителям русского царя должное уважение, поблагодарил за подарки и наделил каждого кафтаном, шитым серебром. За обильной трапезой обсудили путь к Истамбулу, хозяин пообещал снабдить провиантом и выделить дополнительную катаргу.

Касим неплохо знал русский язык, обнаружив знакомство Петра с Максимом Греком, обрадовался, рассказав, что в молодости доводилось им встречаться, но дружбы не могло получиться, поскольку при всем своем уме и образованности Грек так и не принял истинного Бога.

Здесь собеседники благоразумно оставили богословскую тему, заговорив об оружии, что увлекло обоих. Теплая ночь спустилась над Кафой, Адашев с остальными засобирался на посольское подворье, а Касим все не желал прерывать беседу с Петром.

Федор осторожно выразил недовольство, опасаясь оставлять своего человека одного, да еще ночью, в чужом, явно недружественном городе. Ему предстояло возвращаться по темным, незнакомым улицам, на которых всегда можно встретить лихих людей, а то и охотников за христианами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});