Неизбежная могила (ЛП) - Гэлбрейт Роберт

Робин почувствовала неприязнь группы к девушке так же ясно, как если бы они открыто заговорили, и напрасно мысленно умоляла девушку молчать.

— И я не думаю, что правильно называть родителей, любящих своих детей, «материалистами-собственниками», — проговорила она. — Извините, но я так не думаю.

Теперь одновременно заговорили сразу несколько членов группы, включая Амандипа. Мазу вмешалась и жестом предложила Амандипу продолжать одному.

— Во всех традиционных семьях существует система власти, — говорил он. — Ты не можешь отрицать, что нет принуждения и контроля, даже если они применяются из лучших побуждений.

— Ну, маленьким детям нужны границы, — сказала девушка.

На этот раз одновременно говорили почти все члены группы, некоторые явно рассердились. Вивьен, девушка с черными взъерошенными волосами, которая обычно старалась выглядеть как можно представительнее, заговорила громче всех, и остальные замолчали, чтобы дать ей возможность продолжить.

— То, что ты называешь «границами» — является оправданием насилия, в случае моей семьи это было жестокое обращение, и когда ты говоришь подобные вещи, ты не просто обесцениваешь опыт людей, которые пострадали, очень пострадали от желания родителей контролировать их, — Кайл энергично кивал, — ты увековечиваешь и поддерживаешь те самые проклятые системы контроля, от которых некоторые из нас пытаются убежать, ясно? Если ты не пострадала, что ж, задирай нос, но, может быть, послушаешь и поучишься у тех, кто пострадал, да?

В ответ раздался шепот в знак согласия с Вивьен. Мазу ничего не сказала, предоставив группе самой разбираться с инакомыслящим. Впервые Робин показалось, что на лице женщины появилась искренняя улыбка.

В тот день девушка с лицом в форме сердца подверглась открытой травле со стороны других членов Огненной группы. Робин, которая жалела, что не может пробормотать несколько добрых слов в знак поддержки, последовала примеру большинства и игнорировала девушку.

Их двадцатичетырехчасовой пост начался в среду вечером. На ужин Робин получила только чашку горячей воды с лимоном. Оглядев остальных новичков, она поняла, что постились только Огненная, Деревянная и Земляная группы, а Металлической и Водной группам подали обычную кашу из вареных овощей и лапши. Робин подумала, что вряд ли все члены Металлической и Водной группы могли массово провалить проверку здоровья у доктора Чжоу. Судя по едва слышным комментариям ее товарищей, сидевших неподалеку, Робин поняла, что они считают себя более достойными, чем те, кого кормят, и, похоже, считают предстоящие сутки вынужденного голодания признаком оказанной чести.

На следующий, седьмой день своего пребывания на ферме, Робин проснулась после нескольких часов сна, нарушенного муками голода. Сегодня ночью она должна была найти пластиковый камень на границе фермы, и мысль об этом вызывала у нее одновременно волнение и страх. Она еще не пробовала выходить из общежития ночью и боялась не только быть пойманной по дороге в лес, но и не найти в темноте нужное место.

После завтрака, который для трех постящихся групп состоял из еще одной чашки горячей воды с лимоном, все новички во второй раз после распределения по группам по прибытии воссоединились и под руководством служителей церкви прошли в левое крыло фермерского дома. Внутри оказалось пустое, вымощенное камнем пространство, в центре которого находилась крутая деревянная лестница, ведущая в подвал.

Внизу была облицованная деревянными панелями комната, которая, по расчетам Робин, тянулась почти на всю длину дома. Две двери с левой стороны показывали, что подвальное помещение простирается еще дальше, чем можно было увидеть. В противоположном от лестницы конце находилась сцена перед экраном, почти таким же большим, как в храме на Руперт-корт. Приглушенное освещение исходило от прожекторов, а пол был покрыт тростниковыми циновками. Новичкам было велено сесть на пол лицом к сцене с экраном, и Робин невольно ощутила себя снова в начальной школе. Некоторые из неофитов уже с трудом могли подчиниться приказу, в том числе и Уолтер Фёрнсби, который, опустившись на пол, чуть не упал на своего соседа.

Как только все расселись по местам, свет над головой погас, оставив лишь точечное освещение сцены.

В свете прожекторов на сцену вышел Джонатан Уэйс, одетый в длинную оранжевую мантию, красивый, длинноволосый, с ямочкой на подбородке и голубыми глазами. В зале раздались аплодисменты, причем не только среди прихожан, но и среди новичков. Через промежуток между людьми слева от себя Робин увидела взволнованное, раскрасневшееся лицо овдовевшей Мэрион Хаксли, которая была так явно влюблена в Уэйса. Амандип был одним из тех, кто аплодировал сильнее всех.

Джонатан улыбнулся своей обычной самоуничижительной улыбкой, жестом попросил толпу успокоиться, затем сжал руки вместе, поклонился и сказал:

— Я благодарю вас за вашу службу.

— И я за твою, — хором ответили новички, кланяясь в ответ.

— Это не просто слова, — сказал Уэйс, улыбаясь всем присутствующим. Я искренне благодарен вам за то, что вы дали нам на этой неделе. Вы пожертвовали своим временем, энергией и физической силой, чтобы помочь нам здесь, на ферме. Вы помогли собрать средства для наших благотворительных проектов и начали исследовать свою собственную духовность. Даже если вы не пойдете с нами дальше, вы принесли по-настоящему долговременную пользу — для нас, для себя и для жертв материалистического мира.

— А теперь, — сказал Уэйс, и его улыбка угасла, — давайте поговорим об этом мире.

Из скрытых динамиков зазвучала зловещая органная музыка. Экран за спиной Уэйса ожил. Новички увидели, как на экране последовательно сменяют друг друга кадры с главами государств, богатыми знаменитостями и правительственными чиновниками, а Уэйс начал рассказывать о недавно просочившихся в прессу конфиденциальных документах оффшорной юридической фирмы — так называемые «Панамские документы»53, новости о которых Робин видела еще до приезда на ферму Чапмена.

— Мошенничество... клептократия... уклонение от уплаты налогов... нарушение международных санкций, — говорил Уэйс, держа в руках микрофон. — Мерзкая мировая материалистическая элита предстает во всей своей двуличности, скрывая богатства, лишь малая толика которых могла бы решить большинство мировых проблем...

На экране обвиняемые в сокрытии доходов короли, президенты и премьер-министры улыбались и махали руками с трибун. Знаменитые актеры улыбались радостно с красных дорожек и сцен. Нарядно одетые бизнесмены отмахивались от вопросов журналистов.

Уэйс начал бегло и яростно говорить о лицемерии, самовлюбленности и жадности. Он противопоставлял озвучиваемые лозунги и настоящие поступки. Глаза голодной, измученной аудитории следили за тем, как он ходит по сцене взад и вперед. В зале было жарко, а пол, покрытый циновками, был неудобен.

Затем фортепиано меланхолично заиграло фоном к кадрам с бездомными, просящими милостыню у входов в самые дорогие лондонские магазины, потом — с опухшими и умирающими от голода в Йемене детьми, затем с людьми, разорванными и искалеченными сирийскими бомбами. Вид маленького мальчика, покрытого кровью и пылью, впавшего в почти оцепенелое состояние, когда его поднимали в машину скорой помощи, заставил глаза Робин наполниться слезами. Уэйс тоже плакал.

Поющие хором голоса и стук барабанов сопровождали кадры катастрофических изменений климата и загрязнения окружающей среды: разрушающиеся ледники, белые медведи, пробирающиеся между тающими льдинами, аэросъемки уничтожения тропических лесов, а теперь эти кадры перемежались с напоминаниями об олигархах во власти, с их машинами и залами заседаний. Искалеченные дети, которых выносят из рухнувших зданий, контрастировали с кадрами многомиллионных свадеб знаменитостей. Селфи из частных самолетов сменялись душераздирающими кадрами урагана «Катрина» и цунами в Индийском океане. Лица людей, сидящих в темноте вокруг Робин, были ошеломлены, многие плакали, а Уэйс уже не был тем мягким, самокритичным человеком, которого они видели ранее, он кричал от ярости, гневно взирая на экран и мировую продажность.