Реймунд Стург. Лабиринт верности (СИ) - Чуринов Владимир

Использование мистических средств считалось в шпионаже делом распространенным, но граничащим с дилетантством. По одной простой и очевидной причине, как об этом размышлял Вангли — на каждую хитрую крысу найдется свой дудочник. Проще говоря, использование мистики достаточно несложно было отследить и обнаружить. Конечно, при условии, что у тебя за спиной стоял могучий государственный аппарат с наработанными схемами противодействия подобного рода явлениям. За спиной Стервеца стоял Шваркарас — государство, эффективно пользовавшееся шпионажем на протяжении уже пятисот лет и сожравшее, так сказать, не одну тысячу собак на этом деле.

Королевство Нефритовой Маски же, несмотря на всю свою грозную и зловещую репутацию, существовало всего каких-то неполных двести лет и успело усвоить в своем арсенале существенно меньшее количество приемов, позволяющих успешно соревноваться с южными исполинами.

Использование мистических способностей и предметов являло собой две существенных ошибки в шпионаже.

Во-первых, список магических и прочих предметов, позволяющих сокрыть свою личность, был воистину велик — отводящие глаза амулеты, маски-личины, меняющие внешность, кольца, плащи, шапки, подвязки и прочие невидимки, мази и декокты, позволяющие превратиться в другого человека, наемная нечисть, наводящая мороки и много чего еще.

Демонология и чернокнижие, науки запрещенные и по версии большинства религий разрушающие душу, давали еще более надежные способы сокрыть свою внешность, но их воздействия могли достаточно надежно обнаруживать священники, находившиеся на службе Канцелярии в достаточном числе. Все эти средства при должной сноровке обнаруживались, а сам факт их использования оказывался в достаточной степени подозрительным.

Во-вторых, всегда вставал вопрос цены. Надежные средства сокрытия личности были очень дороги — среднестатистический колдун или маг мог сделать личину, меняющую внешность на протяжении нескольких лет, и, само собой, требовал после этого весьма немалую цену за свою поделку. Цену, за которую можно было бы нанять и воспитать трех-четырех шпионов невысокого ранга. К тому же, такие специалисты были достаточно редки. А более дешевые средства подходили для одного-двух использований и часто применялись в военной разведке, шпионам же были неудобны. Тут-то и крылась основная проблема таких спецсредств — обнаружение кого-либо использующего подобные штуки само по себе говорило о том, что он делает это не просто так. Говорило о том, что кто-то зачем-то выложил кучу бабок, чтобы остаться неузнанным, и это само по себе вызывало вопросы.

Таким образом, задача становилась не такой уж сложной — в порту Ахайоса вряд ли можно было бы встретить так уж много гетербагов, использующих дорогостоящие магические средства сокрытия своей двухметровой персоны. То есть, если изначальный постулат Вангли о том, что его цель скрывается за колдовской личиной или чем-то подобным, был правильным, у бывшего пирата были все шансы обнаружить гаденыша. Конечно, если шпион Королевства Нефритовой Маски сам был колдуном, магом или кем-то обладающим особыми мистическими способностями, все эти поисковые меры были бы одним большим пшиком. Как и в случае использования экстрадорогих мистических средств. Но, в конце концов, Стервец должен был попытаться хоть что-то сделать. Да и допускать мысли о том, что соперник превосходит его неоспоримо — не хотелось.

Порт не меняется

Порт потрясал шумом, гамом и разноголосьем множества самых разнообразных форм жизни. На всякий случай Фредерик присматривался не только к гетербагам, но также к представителям крупных анималистических рас. Антропоморфные носороги, минотавры, люди-крокодилы — крокане тоже вполне подходили для маскировки и так же, как и гетербаги, были немногочисленны.

Прислушиваясь к ощущениям от перчатки, Фредерик Вангли шел сквозь порт Ахайоса, пытаясь поймать за хвост свою ленивую интуицию, в тщетных пока попытках выяснить, что же он упускает из виду. Он проходил мимо старых скрипучих кранов, суетных такелажных мастерских, огромных, заполненных товаром складов, охраняемых дюжими бойцами из Банды Безумцев. Мимо стихийно формирующихся рыночков, где сбывали трофеи и контрабанду, стараясь успеть до того момента, пока не подоспели хозяева порта и не потребовали свою долю. Мимо завшивленных портовых борделей и полуразрушенных матросских таверн. И слушал город, стараясь выжать из него знание, которое не могли принести артефактная перчатка и его собственный, вялый от жары разум.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Эй, морячок, не хочешь развлечься? Всего монета, и я покажу тебе рай! — размалеванная проститутка с пушистыми заячьими ушами и миловидным, но потасканным человеческим лицом схватила за серый рукав рубахи молодого мускулистого матроса.

— Пшла прочь, шлюха! Твой рай пахнет сифилисом! — матрос оттолкнул девицу в откровенном лоскутном платье и гордо прошествовал в ближайшую таверну, предпочитая сифилису цирроз.

***

— Шелк! Лучший хмааларский шелк! Из благословенной Темным страны! Из далеких благоуханных краев, самый изящный шелк! — кричал толстенький смуглый торговец, выкладывая свертки цветной материи на переносной прилавок из пары ящиков и двух жердей, поддерживающих выцветший парусиновый тент.

— Скажи, Джариф, — к торговцу подошли два высоких, стройных юноши с золотистой кожей и черными как смоль волосами, поигрывая сияющими на солнце ножами, — как поживает твоя сестра?

— Благодарение Темному, все благополучно, Сиван, — отвечал торговец тому из парней, что был повыше и постарше, смахивая рулоны шелка под прилавок. — Да будет Владыка благосклонен ко мне и Ираме еще тысячу блаженствующих ночей!

— Так зачем же ты гневишь Его, Джариф, зачем испытываешь свою худую судьбу, оскорбляя благословение Всевышнего своими дурными поступками? — голос юноши по имени Сиван был зловеще сладок. — Зачем торгуешь там, где торговать тебе не позволили?

— Всевышний мудр, и в мудрости своей указал мне путь, путь к богатству и процветанию. И лежит он за пределами власти Ножей, — голос торговца сделался жестким, но немного дрожал. — Не заставляй меня называть имя, Сиван, тебе оно не понравится.

— И все же, о неблагодарный пес, плевок под ногами правоверных, жалкий пожирающий помои хомяк, сообщи мне имя! — искусно выкованный, блистающий синевой и тонким чеканным узором молитв клинок вошел в доску прилавка на четыре пальца.

— И это имя — Ранкарн, — смиренно опустив глаза в пол, сообщил торговец.

— Бурый Тесак?! — вскричал хмааларец. — Но что сделал ты, неразумный червь, чтобы получить покровительство?

— Меня ценят, Сиван, и этого достаточно.

— Пойдем, брат, — второй смуглый юноша положил своему собрату руку на плечо, — мы еще накажем этого жалкого срамного изменника, не будем вести себя столь же немудро, как он.

Двое в черном покинули лоток торговца Джарифа за несколько мгновений до того момента, как туда прибыли новые «защитники» торговца — трое здоровенных гетербагов, увешанных дубинами, кастетами и гирями.

— Шелк! Божественный шелк!

***

— Ты очень плохххой мальчик, Петиррр! — шипел замотанный в грязные тряпки крысолюд, нависая над парнем лет девяти. — Твоя чашшшкка опять почти пуста, это очччень, очччень, плохххо. Наверное, ты не вызываешшшь доссстаточно жалосссти. Есссли завтра твоя чашшша будет так же пуссста… — крыс задумался. — Я отрежу тебе яззззык или вырву глаззз, это вызззывает жжжалосссть. Да, — удовлетворенно кивнул негодяй с облезлым хвостом, — это вызззывает жалосссть. Завтра!

Ободранный, в завшивленной рубашке ребенок с ужасом смотрел, как вооруженный зазубренным клинком крыс направился к другим нищим, в голубых глазах ребенка застыло отчаяние и животный, неконтролируемый страх, постепенно сменяющийся смирением с судьбой…

***

Фредерик Вангли любил порт, особенно этот порт Ахайоса, даже сейчас, когда шаткая палуба осталась в области его недавних мемуаров, он все еще испытывал трепет и легкое, нервическое возбуждение, ощущая вокруг живое дыхание огромного, злобного и строптивого зверя. И этот зверь был Фредерику родным, он практически ощущал себя блохой, и сравнение это не было чем-то обидным. В порту проходили самые волнующие минуты его сухопутной жизни — голодный, злой, оборванный и без гроша за душой, он с нетерпением ждал в порту баркас, отправляясь в новый набег. Израненный, проеденный порохом и морской водой, усталый, но довольный, он сходил в порту, бренча золотом и ожидая, что скоро конвертирует свою добычу в жаркие объятья платных чаровниц, рома и новых бесполезных шмоток. Фредерик любил порт, и даже эти сцены, в сущности мерзкие, Стервец видел с самого своего пиратского детства, они тоже были частью его, как и сам порт, их порождавший. Тут он чувствовал себя будто дома, все вокруг было ясно и знакомо, и это было преимуществом Фреда перед неизвестным шпионом. Враг не мог здесь долго скрываться от сейцвера. Где угодно, но не здесь.