Живой щит - Дмитрий Воронин

Рейн, отвесив легкий полупоклон, церемонно преподнес новобрачным свой подарок — две полновесные золотые марки. По толпе пронесся восхищенный шепоток — дар был действительно хорош, на такие деньги молодые и дом справят, и скотины прикупят.

Плотная, румяная невеста, рослая — на полголовы выше своего нареченного, — с длинной, почти до пят, русой косой толщиной чуть ли не в руку, с неловкой и застенчивой улыбкой приняла монеты и низко поклонилась графу, который отечески поцеловал ее в лоб и похлопал по плечу осоловевшего от свалившегося на него богатства жениха.

Стол был накрыт под открытым небом — староста показал себя щедрым хозяином и пригласил на пиршество чуть ли не всю деревню.

Огромный, целиком зажаренный хряк источал чарующий аромат, горами громоздились на прогнувшихся столах копчености. Миски с соленьями и стопки блинов соседствовали с жареными курами и дымящимися горшками с запеченной вместе с грибами и сметаной картошкой.

Особое место уделялось пирогам — с луком и мясом, с яйцами куриными и яйцами перепелиными, с капустой и с острым сыром, — на славу постарались хозяйки. Да и то сказать — снедь готовить собралась чуть не половина женщин села. На столах были и обычные, привычные местным напитки — пиво да крепкая бражка, но перед графом и сидящими по правую от него руку молодыми поставили и диковинное, издалека привезенное и долго до сего дня хранившееся в подвалах старосты дорогое вино — теперь оно густой рубиновой струей устремилось в новенькие глиняные кружки, которым сегодня под конец пира суждено было быть разбитыми в честь новобрачных и для процветания их молодой семьи.

— За здравие молодых! — провозгласил Рейн, высоко подняв кружку, и, опорожнив ее до дна, с силой метнул глиняную посуду в специально для такого случая притащенный жернов. Кружка вдребезги разлетелась, ударившись о неподатливый камень, вызвав одобрительные возгласы пирующих — по поверью, не попавший в жернов был неискренен, а стало быть, бить его должны были немедля и нещадно батогами, и гнать его надлежало не менее чем до околицы. Понятно, уж давно никто и никого за промах не бил, особенно к концу торжества, когда обильно перемешанная с пивом бражка заставляла кружки лететь куда угодно, но только не в каменный жернов.

Пылал костер, вздымая вверх высокий столб мятущихся искр, весело плясали девки. Мужики, в массе своей уже изрядно поднабравшиеся, доставали трубки и заводили степенные разговоры «за жисть». Рейн, к плечу которого прижалась Аманда, стоял чуть в стороне, с удовольствием наблюдая за весельем. Постепенно он стал уставать от еды, от здравиц в честь молодоженов, в свою и даже в честь своей возлюбленной, которой тоже перепало немало внимания — многие хотели лично выказать свою приязнь госпоже.

Внезапно плечи Аманды вздрогнули, и граф тут же это почувствовал — тело ее напряглось и как-то даже съежилось. В воздухе явственно повеяло холодком неизвестной пока, но от этого не менее реальной угрозы. Он бросил взгляд туда, откуда исходило это леденящее дуновение…

Высокий мужчина в черной рясе двигался к ним, грубо расталкивая танцующих. Изрядно захмелевший народ не вполне соображал, что это мешает им удержаться на ногах, поэтому пока никто не попытался призвать вторгнувшегося к порядку.

Мужчина остановился в нескольких шагах от графа.

Почувствовав неладное, двое воинов бочком придвинулись поближе к своему господину, тем не менее не подавая признаков агрессивности, дабы не нарушать спокойного течения праздника.

Граф бросил взгляд на незнакомца — высок и наверняка отменно сложен. Густые волосы странно сероватого оттенка, такая же, под цвет шевелюры, бородка. Глаза, плохо видимые в неверных отблесках пламени костра, казались по непонятной причине красными — не иначе как пляшущие языки пламени окрасили взгляд незваного гостя в столь редкий цвет.

У ног незнакомца сидел, мелко дрожа, огромный пес — больше, пожалуй, чем все, кого граф до этого видел. Острейшие белесые клыки хищно скалились, а глаза горели тем же недобрым огнем, что и у хозяина. Густой серый мех того же пепельного оттенка, что и у человека, выдавал в собаке немалую толику волчьей породы.

— Добро пожаловать на сей пир! — на правах хозяина провозгласил граф. Формально приглашать гостя за стол был вправе лишь отец невесты, но он в настоящее время уже мирно спал в самом укромном и безопасном месте — под широким дубовым столом. — Почти праздник своим присутствием и испей чашу во здравие…

Он не договорил. Человек качнулся вперед, и столько вражды было в каждом его движении, что воины, выхватив мечи, загородили собой графа и Аманду. В то же мгновение молнией, бесшумно метнулся вперед огромный пес, но опоздал лишь на долю секунды — не беззащитное женское горло теперь оказалось на его пути, а стальная сетка кольчуги на мощной груди мечника. Тут же сверкнул одним неуловимым движением извлеченный из-под рясы длинный тонкий меч, и все смешалось — звон стали, звериное рычание и вопли боли.

Рейн на мгновение опешил — а уже спустя секунду меч был в его руке. Но тут вихрь опал, и перед глазами графа предстала ужасная картина. Один из его мечников пластом лежал на земле и не подавал признаков жизни, кольчуга на его груди была изодрана в клочья, и огромная рваная рана зияла на том месте, где в живую плоть погрузились страшные клыки пса. Второй, подвывая, пытался отползти в сторону, оставляя широкий кровавый след — за ним по земле тянулись вывалившиеся из вспоротого живота внутренности, и даже на первый взгляд становилось ясней ясного — этот уже не жилец.

Мужчина стоял все так же неподвижно, но теперь он был на шаг ближе к графу — тонкий меч, на который он небрежно опирался, был по рукоять покрыт кровью. И всё так же у его ног сидел пес, только теперь с его клыков падала на сухую землю алая пена. Он медленно протянул руку, и длинный палец, как показалось Аманде, уперся ей прямо в сердце, хотя незнакомец стоял от них в нескольких шагах.

— Emia, y'li sinj'yn kaen ly.

Голос прозвучал сухо и властно, и, хотя никто из присутствующих не знал языка, на котором были произнесены холодные и злые слова, каждый вдруг понял, что они означают.

Незнакомец приказывал графине Андорской следовать за ним.

Приказывал под страхом смерти. Испокон веков свадьба считалась священным днем — когда единственной кровью, которую можно было пролить, являлась пролитая женихом кровь невесты, жертвующей ему свою девственность. Ну, или лордом, буде он сочтет необходимым воспользоваться своим правом, — к этому привыкли и смирились, поскольку шло это испокон веков и уже давно никто не помнил, кто ж именно даровал им такие права. Поэтому мужики, мигом протрезвев и осознав, что только что произошло, вконец озверели.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});