Письма в пустоту (СИ) - Ино Саша

— Попробуй, заставь!

Мы оба были на взводе, глаза горели бешенством и взаимным раздражением.

— Аль, ты обязан думать своей головой! Ты не вещь!!! — воскликну я.

— Приказы мне будет отдавать Игнасио, а никак не ты!

— То есть я тебе никто? Да!? После всего, я для тебя пустое место???

— После чего всего? Не наделяй глубоким смыслом банальные вещи.

— Банальные?? Ах, для тебя это банально? Да!?

— Да.

— И ты готов вот так вот спать со всеми подряд?

Я был вне себя от ярости, и вряд ли понимал, что несу. Но его неуважение к себе, меня бесило.

— Да, если прикажет Игнасио, — таков ответ Альентеса.

— Не пори чушь!

— Ты действительно слишком хорошо обо мне думаешь.

— Вот уж нет, это ты себя принижаешь! Ну-ка, очнись! Ты все такой же, как и в Москве, как в поезде, как на пароме. Этот монастырь тебя никак не меняет! Аль, ты личность, увидь, наконец, это!

— Ты так добиваешься меня… Диего, неужто и впрямь твое желание столь велико?

— Хватит твердить одно и тоже. Мое желание — выражение любви к тебе! Прекрати, прекрати меня обижать!!!

— Я прекращу, когда ты поймешь.

— Дурак! Это ты никак не поверишь в меня и в себя…

— Раз я такой дурак, перестань со мной возиться.

— Я уже говорил, никогда! Никогда тебя не брошу…

— Потому что я хороший, — передразнил Альентес. Он стоял, скрестив руки на груди, и выглядел вполне себе воинственно.

Хотя, думаю, я не уступал ему в грозном виде.

Когда я злюсь, у меня встают дыбом волосы и глаза наливаются кровью, то еще зрелище! Аль в этом отношении просто душка, его утонченной, едва уловимой красоте, никакая ярость не в состоянии повредить. Румянец злости, который разливается по его щекам, наоборот лишь украшает лицо моего товарища. Вот только глаза… Если бы не ужасный шрам, мой Аль выглядел бы неотразимо. Но для меня он в любом виде самый лучший.

— Вот… — я развел руками, — Огрызаться ты умеешь, и никакой Игнасио тебя не заставляет.

— Ты закончил? Если да, тогда я пойду в секретариат, надо отметиться.

— Не требуется, — раздался режущий слух голос Игнасио.

Мы оба резко повернулись вправо, откуда он доносился.

— Учитель! — воскликнул Аль и даже улыбнулся.

Я нахмурился, мне он не дарил так легко своей улыбки. Обидно… За него обидно, не за себя.

— Оставь формальности и не смейся, — холодно отчеканил Игнасио, — Сколько раз повторять, что ты, мышонок, должен быть серьезным. С таким отношением к делу как у тебя, неудивительно, что ты не справляешься.

— Простите, Учитель, — Альентес сник и опустил голову.

Он стоял перед глубоко противным мне человеком, как провинившийся ребенок перед родителями, хотя совершенно точно, Аль ни в чем не был виноват. Уж я-то знаю!

Мои руки невольно сжались в кулаки, но я промолчал.

— Простить? — задумчиво изрек Игнасио, — Ты верно не в курсе, что происходит. Из-за тебя пострадало светило братства, сам Сизиф!

— Как? — Альентес вздрогнул.

— Твое падение убило его. Он при смерти, — Игнасио сжал губы.

В его черных, как гуталин, глазах читалось явное желание унизить моего друга. Но я снова сдержался, чтобы не влезть, Аль бы не одобрил моего вмешательства.

— Ты глухой? Вроде тебе глаз выбили, а не ухо.

Игнасио усмехнулся.

Альентес промолчал, сжавшись всем телом.

— Господи, ты так уродлив, — продолжал, с позволения сказать, наставник, — Ты и без шрама страшный, а с ним так вообще омерзителен. Но это показатель божьей немилости, значит, ему есть за что тебя наказывать. Твоя скверна на лицо!

— Да, Учитель, — прошептал Аль.

«Не соглашайся с ним, ты прекрасен!» — подумал я, передавая мысль другу.

— Ладно, я не намерен с тобой тут болтать, ты абсолютно бесполезен. Я хочу расписать тебе твое убожество, чтобы ты, наконец, соизволил понять, где твое место.

Аль сжал губы, я хорошо видел, как он волнуется, и мне было горько.

— Гадкий грешник, что ты устроил перед нашим злейшим врагом? — Игнасио сурово сдвину брови, — Омерзительно, ты весь пропитан скверной и развратом.

— Он опоил меня… — пробормотал Альентес в свое оправдание.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Что? Ты еще смеешь препираться? — монах злобно сверкнул глазами, — Ничтожество! Тебе нет прощения, даже я отворачиваюсь от тебя, ибо настал моему терпению предел!

— Нет! — в ужасе вскрикну Аль. Его глаза наполнились страхом.

— А чего ты ждал? Ты опорочил орден, ты не заслуживаешь прощения. К тому же ты принес Сизифу болезнь, ты вогнал нас всех в траур, мерзавец! Какой же наглостью надо обладать, что бы надеяться на помилование!?

— Простите, Учитель! — жалобно взмолился Альентес, вставая на колени перед Игнасио, — Заклинаю… Умоляю, не отворачивайтесь от меня! Только не вы! Я не вынесу!

Его голос дрожал.

— А мне-то что? У меня уже новый воспитанник. Чистое дитя не в пример тебе, грязный ублюдок.

Игнасио самодовольно улыбнулся.

— Новый… — повторил в ужасе Аль, он мотнул головой, — Нет, прошу, Учитель!!! Не отрекайтесь от меня… Вы самый дорогой для меня человек, я умру за вас. Игнасио, умоляю! Не бросайте меня…

— Самый дорогой, говоришь? А этот, — Игнасио качнул головой в мою сторону, — Кто он для тебя? Вы уже совершили скверну? Ты успел его развратить?

Аль поник еще сильнее, почти касаясь грудью земли.

— Простите меня, Учитель… Я не ведал, что творил. Меня опоили наркотиками…

— Врешь, от тебя несет им, вы недавно… совсем недавно… От тебя пахнет его спермой за километр, — Игнасио засмеялся.

— Да, Учитель…

— Ты грязен, гадок и пошл, — утвердительно кивнул наставник.

— Да… — шепнул Аль.

— И что ты чувствовал, когда он раздвинул тебе бедра, когда пронзил анус своим половым органом? Опиши мне.

— Я чувствовал стыд за свою испорченность, мне было противно, когда мое тело получало удовольствие от греха.

— Зачем ты отдался ему?

— Я не смог отказать, я слаб. Бесы меня одолели.

— Бесы?! Понятно. Значит, брат Диего никто для тебя? После богомерзкого греха, ты не испытываешь к нему чувств, подобных чувствам к Гарсиа?

— Нет, он ничего не значит… Только не оставляйте меня… Я исправлюсь.

Я закусил губу, кровь хлынула в рот и разбавила слюну. «Я ничего не значу» — повторил я себе и не поверил. Альнтес мог утверждать, что угодно, но я познал его сердце, поэтому теперь меня не обмануть словами.

— Ты никогда не исправишься! — проревел Игнасио, — Ты, дьявольское отродье, не имеешь права на снисхождение. Ты проклят и гнил насквозь. Неужели ты думаешь, мне нужен такой воспитанник? Да ты позоришь меня…

— Нет! Учитель! — Аль вскинул голову и посмотрел в лицо наставнику широко распахнутыми невинными глазами.

— Да ты омерзительный и богомерзкий урод, посмотри на себя! Я отказываюсь от твоей прогнившей натуры! Ты мое главное разочарование.

Игнасио сжал губы в строгую линию жестокости.

— Неправда! Я так старался для вас, — вскрикнул Аль, — Не надо, только не это… Не отворачивайтесь от меня, без вас я один… Совсем один… в пустоте.

— Мне нет до тебя дела. Я был добр к тебе, я приручил тебя, я пытался воспитать и вложить тебе ценности братства, ведя изо дня в день ожесточенную борьбу с твоей сатанинской натурой. Но все нипочем! Я признал свое поражение, ты воистину мерзок. Ты мне больше не нужен! Ты бросаешь на меня тень своего непростительного позора!

— Игнасио! — закричал Альентес, подползая на коленях к наставнику, — Учитель! Не губите меня…

Он ухватился пальцами за край сутаны монаха.

— Я же сказал, ты мне безразличен, — жестко проговорил Игнасио, — И не смей трогать меня своими грязными руками!!!

Он с силой пнул Аля в грудь ногой.

Мой товарищ растянулся на земле. И тут я не выдержал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Эй! Полегче! — закричал я, — Не смей его бить и достаточно уже обижать словами.

— Не лезь, — прошипел сквозь зубы Альентес.

Он едва поднялся на руках.

— Ты делаешь ему больно, тупой маньяк! Да ты болен! — меня было не остановить, — Только попробуй обидеть его! Игнасио, ты скотина, ты…