Старая армия - Антон Деникин

Место для дуэли назначено было возле лагеря, на опушке леса. На рассвете, в 4 часа, мимо бригадного лагеря проскакала группа конных артиллеристов, потом все смолкло. Через некоторое время из леса показалась фигура скачущего по направлению к конной батарей фейерверкера: он был послан, как оказалось, за лазаретной линейкой…

С[лавинск]ий тяжело ранил К[вашнина]-С[амари]на в живот. От помощи бригадного врача и от нашей линейки конно-артиллеристы отказались… К[вашнин]-С[амари]н, отвезенный в госпиталь, дня через два в тяжких мучениях умер.

Результаты первой дуэли произвели на всех присутствовавших тяжкое впечатление. Нервничали и секунданты. С[лавинск]ий мрачно курил одну папиросу за другой. Через четверть часа — вторая дуэль, окончившаяся благополучно. С[лавинск]ий стрелял в воздух.

Никогда потом С[лавинск]ий не подымал разговора об этом тяжелом эпизоде.

* * *

Война меняет картину.

Еще во время японской войны отношения между родами оружия значительно сгладились, местами переходя в тесное боевое содружество. С тем… чтобы по окончании войны снова несколько заостриться. И снова — наладиться, когда грянула великая война.

В ее зарницах, в подвиге, крови и смерти мало-помалу растворялись и исчезали предрассудки, трения и междоусобная рознь. Между родами оружия ковалось подлинное боевое братство, основанное на сознании общности интересов и судеб, на ощущении общей смертельной опасности — столько же, сколько и на бьющей в глаза потребности во взаимных услугах и поддержке. Пехота, артиллерия, конница расценивали друг друга уже не с точки зрения мирнопарадной, а единственно по силе искусства и готовности идти на выручку, по степени надежности своего соседа.

Значит ли это, что все недоразумения мирного времени не имели под собой серьезной почвы и могут быть презрены в будущем? Отнюдь. Не следует испытывать судьбу… Во всяком случае, строители новой армии должны будут устранить в области права все признаки неравенства и привилегий, не оправдываемых боевой потребностью. Начальники-воспитатели — побороть прежде всего свою психологию, а потом уже воздействовать на подчиненных. А жизнь и опыт прошлого довершать остальное.

Я говорю именно об опыте нашего прошлого. Какие сдвиги в психологию новой армии внесут годы безвременья — покажет будущее.

* * *

Как сложилась боевая жизнь родной мне 2-й артиллерийской бригады, увидеть не пришлось…

30 августа 1914 г. в лесах Вилленберга, в Восточной Пруссии, в армии генерала Самсонова, бригада погибла.

Хотя впоследствии под тем же номером сформирована была новая часть, которая на Румынском фронте входила временно в состав 8-го корпуса, которым я командовал, но никого из старых товарищей моих в ней уже не было.

Ушла от нас и маленькая тихая Бела, вошедшая в «крессы» Польского государства.

Время и житейские бури разметали людей и рвут нити, связывающие с прошлым, — одну за другой.

«Казарма»

I

Какая? Этот вопрос имеет существенное значение, ибо жизнь казарменная носила различные черты, в зависимости от многих причин. От того округа, в котором расположена была часть — округа пограничные (Варшавский, Виленский, Киевский) и столичный во всех отношениях стояли выше внутренних; от рода оружия — в артиллерии, например, отношения начальника к солдату были мягче; от части, ее традиций, личности командира и т. д. Наконец, от периода: после японской войны и потрясений первой революции быт солдатский претерпел повсюду некоторые изменения к лучшему, много раньше намечавшиеся в передовых округах.

Тем не менее на всех долготах и широтах, во всех концах необъятной России казарма имела много черт общих, неизменных или очень медленно менявшихся. Ибо быт солдатский, помимо технических особенностей военной службы, являлся неотделимой частью народного быта, отражая в себе ступени культурного развития народа, его потребностей, привычек, домашних, общественных и социальных отношений.

А быт народа в нормальные периоды его жизни не меняется десятилетиями.

Я хочу дать некоторый синтез казармы, основанный на соприкосновении с нею во многих войсковых частях, в четырех округах, в различном служебном положении — от рядового до полкового командира. Внося лишь в общую картину пехотной казармы частные дополнения, обусловленные местом и временем.

* * *

В казармах — полное внешнее разнообразие. Инженерного ведомства, частновладельческие или просто приспособленные дома; просторные или тесные, в одну ротную палату или закоулками. Вдоль стен — сплошные нары, которые с 1901 г. инженерное ведомство стало заменять отдельными топчанами… На нарах— соломенные тюфяки и такие же подушки, без наволочек, больше ничего. По обидной аналогии это убогое оборудование на казенном языке носило название не постельной, а «подстилочной» принадлежности…

Покрывались солдаты шинелями. Холодно зимой — дровяная экономия одно из важнейших подсобных средств полкового хозяйства… Шинели коротки, после ученья — грязны, после дождя — влажны и пахнут прелой шерстью. «Насекомая» гуляет свободно по нарам. Нечистоплотно, негигиенично; от века — одно оправдание:

— Наш простолюдин привык.

Одеяла — мечта ротного, эскадронного. Они же — свидетели заботливости начальства, вызывающей похвалу и поощрение свыше. Какими путями приобрести их — неведомо; во всяком случае — «без расходов для казны». Покупали поэтому одеяла за счет полковой экономии, из сумм, вырученных на «вольных работах», но чаще всего путем «добровольных» вычетов при получке скудного солдатского содержания и денежных писем. Еще бы не добровольных, когда фельдфебель Иван Лукич на вечерней перекличке подымет корявый указательный палец кверху и внушительно скажет:

— Чтоб было! Неужто нам срамиться перед четвертой ротой?!

Только в 1905 г. введено было снабжение войск постельным бельем и одеялами, оказавшееся, таким образом, одним из «завоеваний» первой революции.

В казарме тесно. Тут же — умывальники и гимнастические приборы. На время занятий топчаны ставятся друг на друга в несколько ярусов. Особенно тесно стало после реорганизации 1910 г., когда состав многих пехотных дивизий возрос чуть не в полтора раза, и квартирный вопрос принял поэтому острые формы. Приходилось во многих пунктах пользоваться добавочными помещениями для частей роты на стороне, что затрудняло внутренний надзор, или тесниться, получая от города дополнительную квартирную плату, которая шла в полковую экономию. Днем в такой казарме было терпимо, но ночью… Вообще казарма ночью — это нечто едва переносимое…

Благоустройство и украшение казармы было предметом поощрения начальства и соревнования командиров. Конечно, думали о солдатском уюте, но и начальническое око служило стимулом немаловажным. Недаром военный психолог М. И. Драгомиров говорил: «В человеке первыми побеждаются глаза — это давно, еще Цезарем замечено».

И в этой области требовалась большая изобретательность, так как отпуск от казны был до крайности ничтожен, и приходилось обзаводиться также «без расходов для казны». Тем не менее роты, батареи, эскадроны умудрялись создавать подобие уюта. В редкой части не было в красном углу божницы или киота с неугасимой лампадой; по карнизам — выведенные своим доморощенным художником суворовско-драгомировские афоризмы; стены увешаны щитами со списком Георгиевских кавалеров и павших в боях; много картин — олеографий исторического и батального содержания, портретов лиц царской фамилии и военных героев. Этого рода графике придавалось всегда большое воспитательное значение; и редко случалось, чтобы на смотрах или при обходе казарм начальник не спросил солдат о содержании картин. И редко при этом не происходило курьезов, свидетельствовавших о том, с каким трудом рассеивался мрак в крестьянской по преимуществу толще армии, и как часто — только внешне, чисто механически усваивалась та нудная премудрость, которая в военном быту носила довольно двусмысленное название «словесности». Можно себе представить ужас ближайшего начальства, когда на смотру молодой солдат про известный портрет Суворова, где генералиссимус неудачно изображен с морщинистым женским лицом, скажет вдруг:

— Бабушка Государя…

Или другой — картину «Крещение Руси» переименует… в «Переправу через Дунай»… В Саратове, при обходе казарм Хвалынского полка (1909) командующим войсками, генералом Сандецким, я был свидетелем трагикомического эпизода. Сандецкий, указывая на известную картину «Подвиг бомбардира Агафона Никитина», спросил у одного солдата ее содержание и получил ответ:

— Так что, Василий Рябов, ваше-ство!