Душа Пандоры - Марго Арнелл

темной, пугающей силой. Глупо потому, что пыталась прогнать то, что было не снаружи — внутри. Медея что-то кричала, но смысл ее слов до Деми не доходил. Топи затягивали ее, затягивали все неумолимее и глубже, в легких плескалась горькая, с привкусом плесени и тлена, вода.

Она тонула, тонула, тонула…

Медея встряхнула Деми за плечи с такой силой, что голова дернулась назад и вперед, и подбородок ударился о грудь.

— Приди в себя, — шипела царица чудовищ. — Ну же!

Как столь властному тону не подчиниться? Деми глубоко и часто задышала. Сквозь пелену невесть почему и невесть когда выступивших слез проступило лицо Медеи. За ее спиной маячил так и не двинувшийся с места атэморус — побледневший, словно подтаявший. Казалось, он выжидает приказа Деми. Все, что хотелось ей самой — чтобы тот исчез.

Это она может.

Усталая, опустошенная, Деми сгорбила плечи, чувствуя себя воздушным шариком, из которого выпустили весь воздух.

— Уйди, — велела она атэморус.

Дух повиновался.

Элевсин остался далеко позади, как и Медея со своими сотканными из ночи плащами. Деми по привычке торопилась вернуться в Акрополь до рассвета, не сразу вспомнив о том, что ее память на этот раз он не сотрет.

Едва поднявшись на этаж, где находилась ее комната, она налетела на Никиаса. Он застыл у дверей ее спальни, словно охраняя или не решаясь войти. Правую половину его лица закрывала полумаска одного из ручных чудовищ Медеи — Лернейской гидры в виде нескольких сплетенных друг с другом, уложенных в половину короны змеиных голов.

— Проклятье, где ты была?

— Только не делай вид, что волновался.

Думала, проведенное с Медеей время выпило из нее последние крохи сил, но на горький выдох оставшегося хватило.

— А что, если так? — сложив руки на груди, с неким вызовом спросил он.

— Зачем тебе волноваться обо мне? — устало спросила Деми. — Я — не та Пандора, что освободит от гнета Ареса Алую Элладу. Я даже своим даром — темным, как оказалось, даром — не могу научиться управлять.

— Если я скажу тебе, что меня волнует не Пандора, а Деми, ты поверишь? — тихо, будто боясь, что кто-то услышит, спросил Никиас.

Она застыла, заглядывая в синеву его глаз. Снова тонула, но совсем, совсем иначе.

Ответить не успела, хотя все равно не знала, что отвечать.

— Дар? Ты сказала «дар»? — выпалила выскочившая из спальни Деми Доркас. — Значит, мы были правы? Ты действительно можешь подчинять их своей воле?

— Мы? — нахмурился Никиас.

Его взгляд снова стало непроницаемым, словно это не он несколько мгновений назад своими словами лишил Деми дара речи.

— Кем «ими»? — недоуменно спросила выглянувшая из-за двери Ариадна.

— В моей комнате что, собралась вся Эллада?

— Не вся, только лучшие из лучших, — ослепительно улыбнулась Доркас.

— Мы ждали тебя, — с искрящимся в глазах беспокойством сказала Ариадна.

— Ага, особенно Фоант, — фыркнула Доркас. — Так заскучал бедолага, что выпил три кувшина вина.

Из спальни донесся обиженный голос:

— Всего лишь три чарочки!

— Знаю я эти твои чарочки, — хмыкнула Деми.

Подивилась в очередной раз: действительно знала. Помнила.

— Кажется, ты задолжала нам парочку объяснений, — заметил Никиас, когда все инкарнаты вошли в комнату вслед за ней.

И пока остальные рассаживались на скамье и кровати (на которой разлегся Фоант), он изваянием застыл у двери. Рассказывая, Деми чувствовала себя древним оратором в окружении желающего послушать его народа.

— Медея? — воскликнула Ариадна. — Из всех людей этого мира ты обратилась к Медее?! К той, на чьих руках кровь невинных? Много, очень много крови…

— Она, возможно, единственная, кто мог мне помочь. Иногда цель оправдывает средства, Ариадна.

Та отвернулась, не желая продолжать спор.

— И что? — облизнув губы, нетерпеливо спросила Доркас. — Она научила тебя воздействовать на атэморус?

Деми, хмурясь и отводя взгляд, рассказала о том, что произошло в Эливсине.

— И это все? — разочарованно протянула Искра Геи. — Ты просто его прогнала? Зная, что в тебе заключена такая сила?

— А что бы сделала ты?

За нее ответил Никиас:

— Я бы заставил атэморус сражаться за меня. Призвал бы их, создал бы целую армию, и натравил ее…

— На Ареса? Ты правда думаешь, что мне это под силу?

Никиас долго смотрел на нее.

— Если кому-то и под силу, то тебе.

Доркас, откидываясь на кровать, протянула приглушенное «оу» и многозначительно переглянулась с Фоантом. Щеки Деми запылали, но взгляд от Никиаса она отвела не сразу.

Ариадна, что, хмуря брови, глядела прямо перед собой, решительно мотнула головой.

— Ты правильно сделала, что ушла.

— Не знаю. Я в этом не уверена. Просто…

— Просто уничтожение нескольких атэморус не стоит того, чтобы пятнать свою душу тьмой. Ты не представляешь, каково это. Не знаешь, к чему это может привести.

Деми и впрямь не знала, но до сих пор помнила то ощущение неправильности происходящего, накрывшее ее с головой. Чувство, будто что-то в ней неотвратимо менялось. Будто тьма, которую она вытягивала из атэморус, стылой и темной болотной водой наполняла ее естество.

— Есть еще кое-что… Я вернула память, и обратного пути для меня теперь нет. Больше никаких дневников… и никаких побегов от реальности. Забвение будет ждать меня лишь в конце пути, а до тех пор… — Она покачала головой. — Я буду помнить каждую свою ошибку, и, пусть это звучит трусливо, возможно, возвращение памяти — одна из них.

— Не говори так, — тихо сказала Ариадна.

Деми порывисто к ней развернулась.

— Доркас и Никиас правы, в моих руках — сила, способная или уничтожить атэморус, или заставить их примкнуть к воинам Зевса вместо того, чтобы нападать на людей. А я не могу. Я слишком отчетливо помню, каково это — обращаться к этой силе, и это мешает мне…

— Снова ее призвать, — кивнул Никиас. — Потому и я так редко снимаю маску. Потому не сражаюсь в Эфире. Что для других — проявление трусости, для меня…

В комнате повисла звенящая тишина. Все взгляды теперь были направлены на Никиаса.

— Та тьма, что вырывается из тебя… — Деми содрогнулась, воскрешая в памяти это видение. — Она что-то меняет в тебе, верно?

— Каждый раз, как забирает чью-то жизнь, — полым голосом ответил Никиас. — Вот почему, наверное, в каждой новой моей инкарнацией бреши лишь разрастаются.

— Откуда ты…

— Как и ты, позрослев, я узнал о тех, кто страдал от похожей напасти. О себе.

Долгий взгляд глаза в глаза, а в нем — столь хрупкое понимание. Друг друга. Общности их жизней. Схожести их странных сил…

Тонкая нить, протянувшаяся между ними в тот момент, когда открылась правда о Пандоре и пифосе, стала крепче. Деми