Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917 - Геогрий Чернявский

После «длинного месяца» патриотического порыва наступило отрезвление – такова была главная мысль статьи. «Пошли холодные ночи, Витоша [гора над Софией] покрылась снегом, хозяин отеля пустил по чугунным трубам горячую воду, по утрам вползает в открытое окно скверный туман, дождь идет два дня из трех». Финал этого нерадостного описания: «На улице все меньше корреспондентов и все больше раненых, уволенных из больниц». Давно уже не собираются торжествующие толпы, не слышны радостные крики на улицах Софии, сведения о победе в районе Чаталджи оказались ошибочными. Одрин все еще не взят, весть о перемирии декабря 1912 – января 1913 г. не встречена радостно, ибо сопровождалась поступающими сведениями и слухами о потерях Болгарии.

Троцкий впервые в этом цикле упоминал имя писателя и журналиста Василия Ивановича Немировича-Данченко. Василий был к этому времени уже знаменитым военным корреспондентом, одним из основоположников жанра военной журналистики, автором нескольких романов на военные темы. Политически он примыкал к партии кадетов [792] . Ревниво относившийся к успехам других журналистов, Троцкий просто не мог не задеть патриарха военной журналистики: «Уже никого здесь не приводит в восторг большой патриотический барабан Вас.И. Немировича-Данченко, ибо раздражающая фальшь слышится в звуках этого музыкального инструмента даже самому тугому уху», – писал Троцкий. «Население устало от побед – оно хочет победы» – этим афоризмом завершалась не опубликованная тогда статья Троцкого.

Более удачной оказалась судьба статьи «Юч-Бунар» (ныне это название пишется «Ючбунар»), хотя она также не могла прийтись по вкусу болгарским властям. Опубликованная в газете «Луч» [793] , статья вела речь о бедняцком районе Софии (по-турецки Юч Бунар – три колодца), с которым Троцкий был знаком не понаслышке. «Безраздельное царство нищеты» – так характеризовался этот район, близко расположенный к центру города, но являвшийся иным миром по сравнению с европеизированной, «чистой и щегольской» частью Софии. Исправно посещая бедняцкие кварталы, Троцкий отдавал должное идеологии, которую исповедовал. Автор не скрывал ужаса от того, что он видел в ючбунарском квартале: подростки, протягивающие руки за подаянием, женщины – «вьючные животные нищеты»… В то же время Троцкий овладевал языком столичного простонародья (по стилю статей видно, что с болгарами он вел почти свободные беседы).

Имея в виду, что ему придется публиковать свои статьи в российских леволиберальных газетах, стоявших на оппозиционных позициях, Троцкий особенно осторожно и взвешенно формулировал оценки российского внешнеполитического курса на Балканах. Непосредственно этой теме была посвящена только одна статья, появившаяся в пору «медового месяца» Балканского союза [794] . Для пущей осторожности статья была оформлена как беседа с «болгарским государственным деятелем», фамилия которого, разумеется, названа не была. Впрочем, это скорее была статья о болгарской политике по отношению к России, нежели наоборот. Отмечая, что Балканский союз был образован при содействии России, автор полагал, что российские дипломаты А.П. Извольский, Н.В. Чарыков и Н.Г. Гартвиг стремились направить его не против Османской империи, а против Австро-Венгрии, что войны с Турцией Россия не хотела.

Троцкий признавал освободительную роль России по отношению к балканским народам только в прошлом. По мнению автора, ей пришел конец, когда освобожденные народы захотели действительной независимости. Для Болгарии автор называл в качестве такого рубежа 80-е гг. XIX в., то есть время, когда после серии переворотов и неурядиц установился диктаторский режим премьера Стефана Стамболова, ориентировавшегося на все большее отчуждение от России и сближение с Центральными державами. Да и сама Россия стала теперь на позицию сохранения статус-кво на Балканах, перенеся центр своего внимания на Дальний Восток. Именно в этих условиях, по мнению Троцкого, сложилась новая болгарская государственная политика, ориентированная не против Дунайской монархии, а против Турции. «Болгария приняла идею союза, но вместе с тем она давлением своим превратила Балканский союз из оружия русской политики в орудие политики чисто балканской».

Троцкий полагал, что официальная Россия просто ужаснулась тому направлению, которое стали принимать балканские события. Россия, по его мнению, разочаровалась в Балканском союзе и будет теперь ставить ему всяческие препятствия в расчете на разрушение военно-политического сотрудничества входивших в его состав государств.

Тем не менее Троцкий высказывал надежду, что нынешняя война «станет историческим вступлением к балканской федерации», в которой он видел оплот независимости стран полуострова.

Если не принимать во внимание последнее, ставшее уже для Троцкого тривиальным положение о федерации, статья была примером не только разностороннего, хотя и довольно осторожного анализа, но в какой-то мере логическим предостережением против дальнейшего развития событий, отказа России от взятых ею обязательств по поддержке Болгарии и роли арбитра в разрешении споров между Балканскими странами. Будущее подтвердило правильность выводов Троцкого, хотя о трещинах в Балканском союзе можно было тогда только догадываться.

Троцкий сознавал, что в центре внутрибалканских противоречий и международных споров и конфликтов в пределах Европейского Концерта находится македонский вопрос. О событиях в Македонии он писал во многих своих статьях, почти каждый раз подчеркивая болгарскую этническую принадлежность славянского населения этой европейской провинции Турции. Однако на значительные части Македонии по геополитическим и военным, но отнюдь не по национальным соображениям все больше и больше претендовали союзники Болгарии.

До предела болезненным оставался вопрос о четническом (партизанском) движении в Македонии, которому Троцкий посвятил специальную аналитическую статью «Четничество и война» [795] . В ней и других публикациях проявилось разностороннее знакомство автора с сущностью национально-освободительной борьбы в Македонии, деятельностью Внутренней македонско-одринской революционной организации, с позицией ее руководителей и особенностями тактики. Троцкий встречался с македонскими деятелями в Софии, куда часть из них эмигрировала после поражения Илинденско-Преображенского восстания 1903 г., подавленного турками с невероятной жестокостью. Немалый материал дали ему беседы с участником восстания Христо Матовым, считавшимся одним из правых македонских деятелей, сторонником так называемого верховизма (течение получило название по наименованию Верховного македонско-одринского комитета, добивавшегося скорейшего присоединения Македонии к Болгарии). Соглашаясь с Мартовым, Троцкий высказывал мнение, что именно под влиянием четничества 1904 – 1908 гг. Турция вынуждена была приступить к финансовой реформе в Македонии, а затем последовало Ревельское (Таллиннское) соглашение России и Великобритании (май 1908 г.) о проведении реформ в Македонии и назначении туда христианского генерал-губернатора.

В русской печати благодаря Троцкому появились имена руководителей болгарского национально-освободительного движения Яне Санданского, Петра Ацева, Петра Чаулева и других. Он дал читателям представление о расхождениях в тактике, о временном прекращении четнического движения в 1908 г. и сосредоточении внимания на легальной агитационно-пропагандистской работе в национальных клубах, в которых была выработана программа полного самоуправления Македонии. В связи с карательными мерами, предпринятыми младотурецким режимом против болгарских клубов с 1910 г., стала восстанавливаться боевая организация, состоявшая из небольших чет (по 5 – 10 человек), причем в каждой казе (округе) действовало до трех таких групп. Боевая организация включала в себя также сельскую милицию во главе с воеводами, которая была готова пополнить четы в случае необходимости. Троцкий почти не комментировал приводимые им факты террористической деятельности македонских чет, давая, однако, понять, что она отнюдь не была конструктивной и в действительности направлялась против мирного населения, что гибли от покушений не только турки, но и болгары, и греки, и сербы.

Постепенно возникал и все более зрел конфликт Троцкого с болгарской военной цензурой. Вначале он относился к ней несколько снисходительно, даже иронично и вполне терпимо. Споры обычно утрясались. Цензура пропустила в русскую печать даже критическую статью о самой военной цензуре [796] . Соглашаясь с неоспоримой истиной о необходимости сохранения военной тайны, Троцкий ставил под сомнение вопрос о возможности получения неприятелем секретных сведений из газетной информации. Он скорее всего лукавил, ибо в начале XX в. уже хорошо было известно, какую важную стратегическую и оперативную информацию можно получить из на первый взгляд невинных репортажей (и сам Троцкий приводил пример на этот счет из истории Франко-прусской войны 1870 – 1871 гг.). Но Троцкий пытался показать, что цензура выходит за пределы отведенных ей функций, превращается из военной в полицейскую и политическую. Цензура, по мнению Троцкого, выходила даже за пределы политической сферы в узком смысле слова. Она считала своим правом и долгом убирать из поля зрения европейского читателя все те факты и толкования, которые, по ее мнению, способны были представить с неблагоприятной или нежелательной стороны какую бы то ни было область болгарской общественной жизни, «соприкасающуюся и даже не соприкасающуюся с войной». «В результате телеграфное корреспондирование превращается в сплошную борьбу с препятствиями», – сокрушался Троцкий.