Исповедь Мотылька (СИ) - Субботина Айя

Он мученически прикусывает нижнюю губу, несколько секунд рассматривает мое лицо а потом, кивнув, отступает. Я, немного подумав, захожу в просторный зал, где кроме цветов и раскладного столика с фруктами, больше ничего нет. И в воздухе приятно пахнет свеже покрашенными стенами. Этот запах может оценить только художник, а я уже так давно не брала кисти в руки, что чувствую настоящую ломку.

— Я так тебе противен? — осторожно спрашивает Олег, пока делаю круг по залу, просто чтобы привыкнуть к его присутствию рядом.

«Нет, но если ты будешь слишком близко, я могу не сдержаться и броситься тебе на шею!» — мысленно ору в ответ, а вслух ограничиваюсь какой-то чушью про личные границы. Он снова с пониманием кивает.

— Не нужно было столько цветов.

— Прости, я слишком старый и закостенелый в некоторых вещах. — Олег озадаченно скребет затылок. — Совсем разучился ухаживать за женщинами. И понятия не имею как заглаживать незаглаживаемую вину.

Я втягиваю губы в рот, чтобы не засмеяться — таким виноватым мальчишкой он сейчас выглядит, и делаю еще один круг променада. Потом останавливаюсь рядом с корзиной разных экзотических фруктов и, немного подумав, кладу в рот пару ягод винограда. Сладкого, как мед. Аж Зажмуриться хочется, потому что на завтрак у меня был невкусный растворимый кофе и пара подсохших пряников. Олег не пытается приблизиться, но поглядывает в мю сторону с выражением явного ожидания на лице.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ты в курсе, что самцы паука Черная вдова приносят женщинам муху, чтобы спариться с ней, пока она будет есть и успеть унести лапы? — Откусываю от порезанного ломтиками персика в надежде, что хоть это будет не так вкусно, и с разочарованием стану от удовольствия. — Игнатов, это не честно.

— Это же просто фрукты, — улыбается он, даже не скрывая, что примерно на это и рассчитывал. А потом снова становится серьезным. — Ви, тебе нужно нормально питаться.

— Даже не начинай! — тычу в него долькой ананаса, и Олег тут же поднимает руки в жесте полной капитуляции. — У нас с тобой было бы гораздо меньше проблем, если бы с самого начала не пытался заменить мне отца. Которым, к счастью для нас обоих, ты не оказался!

— Я никак не мог быть им даже в теории.

— Но мой отец считал иначе. — Даже безумно сладкий кусочек арбуза начинает горчить и я возвращаю его на тарелку. Аппетит исчез напрочь.

— Паша натворил много дел, Ви, но, поверь, все было совсем не так, как тебе, возможно, кажется. Мы с твоей матерью…

Он замечает тень боли на моем лице и замолкает. Проходит немало времени гробовой тишины, прежде чем я, мысленно собравшись с силами, соглашаюсь:

— Ты прав, нам действительно нужно обо всем этом поговорить.

За все то время, что я много раз прокручивала в голове то утро, нехотя, но все же пришла к выводу, что убегать тогда было не самым лучшим решением. Но так же верно и то, что если бы я осталась, то точно сошла бы с ума. Но если я сбегу сейчас — это будет подписью под тем, что я действительно маленький несмышленый ребенок, которого Олег периодически во мне откапывает.

— Только я хочу знать правду, — предупреждаю заранее и по его виду понятно, что он до последнего надеялся сгладить острые углы. — Ничего не нужно приуменьшать, Игнатов. Я уже не маленькая девочка и как-то в состоянии справиться с реальностью взрослой жизни.

— Мне нужно было предусмотреть такой вариант развития событий.

— Разве не для этого тут столько антидепрессантов? — Беру самую крупную клубнику с горки и отправляю ее в рот, хотя аппетита по-прежнему нет. — если к концу твоей исповеди на этом блюде хоть что-то останется — я буду очень удивлена.

— Вообще-то, мне не в чем исповедоваться.

— Прости. — Мне не по себе от того, что внутри меня сидит эта неприятная колючая злоба и я почти не могу ее контролировать. — Я не хотела тебя обидеть.

— Все в порядке, Ви. Просто хочу чтобы ты понимала, что я не собираюсь ни в чем каяться, и затеял это не с целью вымаливать прощение. Просто ты должна знать правду. И я буду просить прощения только за то, что мне не хватило смелости рассказать все раньше. Если честно, я просто струсил.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Хорошее начало, — бросаю себе под нос, а потом поудобнее устраиваюсь около подоконника. Он такой широкий, что я могла бы запросто усесться на него в позе лотоса, но вряд ли ситуация предполагает такой вольный стиль.

Олег ждет, пока я перестану ерзать и пару раз начинает, но обрывает себя на полуслове.

— Знаешь, я всю жизнь думал, что это я, а не Пашка должен был стать твоим отцом, — неожиданно говорит он и я с рудом сдерживаюсь, чтобы не послать его к черту. — В тот день, когда мы оба впервые увидели Марину, я подумал, что хочу детей от этой женщины, хоть мне было слегка за двадцать. Не свойственные сопливому шнурку желания, согласись? Но у Пашки были другие планы и пока я жевал сопли, твой отец похитил ее буквально с подиума, а когда они вернулись через несколько недель, твоя мать уже была беременна тобой. Так что, как понимаешь, я никак не мог бы…

Он закатывает глаза, потому что продолжение фразы и так очевидно.

— Но у твоего отца всегда была очень специфическая манера не видеть причину, но находить следствие. Когда все пошло коту под хвост, он совершенно забыл, что мы с Мариной никак не могли быть знакомы раньше, и я точно не мог сделать ей ребенка усилием мысли, даже если очень бы этого хотел. В любом случае, когда вернулись твои родители и Паша заявил о том, что собирается жениться, стать отцом и остепениться, я сказал, что он очень торопится.

— Отлично, — бросаю в рот какой-то непонятный красный фрукт, покрытый россыпью черных косточек. — Сейчас ты скажешь, что чуть не довел мою мать до аборта.

Олег молчаливо кривит губы. Я сказала просто так, даже не ожидая, что попаду в яблочко. Но, учитывая возраст моих родителей, обстоятельства их знакомства и моего зачатия, наверное, что-то такое посоветовал бы любой друг. Все мы знаем истории о скоропалительных браках на фоне адреналиновой любви и чем они, обычно, заканчиваются. Чего уж там — в свое время я точно так же отговорила Ирку рожать от ее вечного настоящего_полубывшего, и хоть тогда она затаила на меня обиду, со временем все образумилось, и теперь она не упускает случая поблагодарить меня за голос разума.

Так что я сильно кривила бы душой, если бы сейчас осуждала Олега.

— Меня помиловали. Неожиданно. — Он делает вид, что смахивает пот со лба. — Со временем стало понятно, что твои родители прошли первое испытание — рождение ребенка — пытаются жить вместе и почти успешны в этом. Так что, как бы я не любил твою мать, мне пришлось отступить. Но ты росла, и становилась такой забавной. И все больше нуждалась во мне, особенно после того, как Пашка…

Олег вздыхает и снова медлит.

— Всю правду, Игнатов, — строго напоминаю я, хотя только что была уверена, что рубикон страшной правды уже пройден. Оказывается, то были только цветочки.

— Да, конечно. Просто нелегко рассказывать то, что ты, к счастью, не помнишь.

— Что я не помню?

— Пашка… в какой-то момент с ним случилось то, чего я боялся больше всего. Даже самая большая любовь со временем притупляется, а у парня в самом расцвете гормонального бунта, этот период вообще очень короткий. Он начала задерживаться на работе, флиртовать с сотрудницами в офисе. Ездил в командировки, хотя я на тот момент еще не был женат и мог легко его заменить. Он начал пить. Стал нервным. Мог легко выйти из себя в ответ на мои попытки его вразумить. Не спешил домой и все чаще мне приходилось врать твоей матери, что он не пришел ночевать потому что в офисе действительно было слишком много дел. А потом однажды я просто застукал его с какой-то бабой — пьяного и обдолбаного в хлам. Мы крепко поспорили, подрихтовали друг другу рожи.

Олег проводит ладонью по нижней челюсти и грустно улыбается.

— Отец изменял маме? — не верю своим ушам. Я была готова поверить во что угодно, но только не в то, что такое могло случиться с моими родителями.