Дети Кремля - Лариса Васильева

«Песня о Буревестнике», написанная дедушкой Марфы, захлебнулась в крови, пущенной ее свекром и отцом ее подруги детства Светланы. Но при чем тут она?

Да при том, что сумела пройти сквозь мертвящую атмосферу времени и остаться живым человеком, той самой вечной девушкой, победившей смерть, которая подстерегала душу Марфы во всех проявлениях кремлевского быта, в лицах всех его представителей и представительниц.

P.S. Глава о Марфе Максимовне пострадала от современной журналистики еще до выхода в свет этой книги. Я виновата: уступила просьбам сотрудников нового журнала «Профиль» — дала им для нулевого номера главу, предупредив, что обо всех изменениях и сокращениях они должны договариваться со мной.

Молодые журналисты ничего не изменили и не сократили — они просто дали очерку свое название: «Марфа Берия: Светлана Сталина хотела отбить у меня мужа».

Достаточно вернуться к страницам этой главы, чтобы увидеть: ничего подобного нет в тексте.

— Какой ужас! — немедленно позвонила мне Марфа Максимовна, как только журнал вышел. — Я никогда не меняла фамилию, никогда не была Марфой Берия, всегда оставалась Марфой Пешковой. Но главное — разве я говорила вам слова: «Светлана хотела отбить у меня мужа»? Этого не было. Все гораздо сложнее и тоньше.

После Марфы Максимовны позвонила мне Кира Павловна Аллилуева-Политковская.

— Мой брат сказал, что вышел ваш очерк, где Марфа Пешкова «поливает» Светлану Сталину, говоря, что та хотела отбить Серго.

Пределов моему возмущению не было. Я послала опровергающее письмо в редакцию «Профиля». И задумалась: что хуже — старые тиски и запреты советской цензуры или новые беззакония бесцензурного времени? Сцилла или Харибда?

Теперь, когда я знаю новое зло, мне остается одно: пережить и его, тем более что сюжеты, которые я выбираю не из любопытства, а из желания понять, «что случилось на моем веку», своеобразно мстят мне своим вырождением — то в многочисленных пиратских изданиях книги «Кремлевские жены», то быстро испеченными, пока я не успела, книжками «Кремлевские дети», где авторы действуют или посредством ножниц и клея, или, следуя формуле: «Я Пастернака никогда не читал, но осуждаю», пишут: «Я пытался отыскать Татьяну Михайловну и не нашел», но тут же делает реальную Татьяну Михайловну вымышленной героиней рассказа. Люди не дают себе труда встретиться с героями, которые живут по соседству.

Но нет худа без добра: меня в сюжете с изувеченным названием очерка взволновала жгучая, заинтересованная реакция моих героинь, для кого сталинские времена не далекая история, а огромная часть еще текущей жизни. Как живо прошлое! Как неизгладимо оно! Как неоднозначна память о нем!

Светлана и Марфа — две подруги детства и юности, две лучшие кремлевские девочки — долгие годы жили на расстоянии трех с половиной часов лету из аэропорта Шереметьево-2 до аэропорта Хитроу. От Москвы до Лондона, если захотеть, рукой подать.

— Я всегда хотела увидеться со Светланой и вместе вспомнить детство, — не раз говорила мне Марфа Максимовна…

Баронесса

Имя Марии Игнатьевны манит как магнит.

«Железная женщина» Берберовой лишь раздражала воображение, оказавшись книгой, где образ героини, которую явно недолюбливает автор, скорее ускользает от Берберовой, чем появляется перед читателем.

Порой мне кажется, что со временем эта ничем не замечательная женщина станет в ряд замечательных женщин XX века.

Что значит «ничем не замечательная»?

Она не писала книг, подобно Ахматовой.

Не творила революцию, подобно Крупской.

Не открывала радий, подобно Кюри.

Не взлетела в космос, подобно Терешковой.

Она была возлюбленной или гражданской женой нескольких знаменитых мужчин XX века. И это все?

* * *

Осенью 1973 года праздновался день Октябрьской революции. Мы с мужем, корреспондентом «Известий», аккредитованным в Англии, тогда только начинали свою лондонскую жизнь, и прием в честь Седьмого ноября в советском посольстве был для меня первым. Я ходила с рюмкой по переполненному залу, разглядывая незнакомые лица. Подошел Владимир Семенов, советник посла:

— Лариса, с тобой хочет познакомиться жена Горького.

— Какого Горького?

— Писателя. Буревестника революции.

Семенов явно что-то путал. Я знала о Екатерине Павловне, у которой даже была однажды в московской квартире на улице Чаплыгина с журналистской целью: расспросить ее о том, как писалась картина «Горький и Ленин слушают сонату Бетховена „Аппассионата“».

Вторая жена писателя — Мария Федоровна Андреева, — помнилось, давно умерла.

— Возможно ли? Одна жена в Москве, другая мертва, — неуверенно сказала  я.

— Нет, третья. Жена Герберта Уэллса. То есть… совсем запутался… Баронесса…

Сердце мое замерло. Неужели он говорит о той легендарной красавице-аристократке, которой посвящен роман Горького «Жизнь Клима Самгина»? Что я знаю о ней? Вдова молодого графа Бенкендорфа, убитого крестьянами в собственном эстонском поместье, она, оставаясь в Москве после Октября, была взята чекистами под стражу вместе с английским дипломатом Брюсом Локкартом. Позднее, когда их обоих выпустили и Локкарт вернулся в Англию, она вошла в дом Максима Горького и стала незаменимой для писателя. В целях самозащиты вступила в брак с бароном Будбергом, которого тут же отправила навсегда жить в Южную Африку. Еще знаю я, что у баронессы было двое детей от Бенкендорфа. И это все.

В отличие от многих своих литературных сверстников, и тем более писателей младшего поколения, я всегда искренне считала Максима Горького величайшим писателем. Снобизм в отношении к нему многих интеллектуалов, — кстати, некоторые из них обязаны Горькому: те жизнью, те благополучием, но люди не любят вспоминать чужие благодеяния, — объясняется оскоминой поколений на большевиков, тоже многим обязанных Горькому, и отчасти своей победой. Надеюсь, когда история поставит на места все события и определит все политические и культурные акценты XX века, Горький станет во весь рост, и люди заново прочитают его книги. Без предвзятости.

Владимир Семенов подвел меня к толстому, большеротому монстру, некогда бывшему женщиной. Вуалетка опускалась с маленькой черной шляпки, которая сидела набекрень на взлохмаченной голове. Вся вуалетка была усыпана подрагивающими черными мушками.

— О-о, я мечтала с вами познакомиться, — сказало существо сильным басом, — обожаю ваши стихи.

— Полно, откуда вам знать мои стихи, я не так знаменита, — ответила я невежливо, сразу разочаровавшись в этой особе и не желая притворяться.