Страна игроков - Иван Жагель

Вскоре стали расходиться и остальные гости. Анна и Виктор тоже поднялись в свою комнату.

– Может быть, нам лучше уехать? – спросила Анна.

– Не думаю, – сказал Виктор. – Если мы смоемся, то завтра у него будет болеть не только голова, но и совесть. В том, что он мне наговорил, нет ничего личного. Так – маета творческой личности. В принципе он хороший парень, и друзей ближе его у меня в этом городе нет.

В эту ночь Ребров заснул очень поздно. Весь вечер лупивший за окном снежный заряд истощился, небо расчистилось, и от света полной луны стало видно как днем. Стояла такая тишина, что были слышны щелчки секундной стрелки в электронном будильнике на тумбочке.

Виктор лежал на спине и чувствовал тепло спавшей рядом с ним Анны. Состояние абсолютного покоя, счастья было таким полным, что он не раздумывая согласился бы продлить эту ночь до бесконечности. С этой мыслью Ребров и уснул.

3

На следующее утро все поднялись поздно. В столовой пожилая пара с Украины кормила желающих завтраком. Анна выпила только кофе, а Виктор съел два бутерброда – с сыром и колбасой.

– У Игоря нет лыж? – поинтересовалась Анна. – Я бы сейчас с удовольствием покаталась по лесу.

– Как это – нет?! – воскликнул Стрельник, усердно замаливавший вчерашние грехи. – У меня лыж – на целый взвод!

В огромной кладовке на первом этаже и в самом деле нашлось несколько пар лыж и ботинок, и хотя все это снаряжение было несколько устаревшим, но вполне добротным.

Надев лыжи, Анна и Виктор обогнули дом и пошли по узкой, сильно петлявшей лесной дороге. С обеих сторон стояли высоченные ели, их громадные лапы сгибались под тяжестью лежавшего на них снега, а самые нижние ветки были прижаты к земле и уходили под сплошной белый покров.

Вскоре лес закончился и начался длинный, пологий и совершенно открытый спуск. Лыжи сами катили вниз. Но потом пошел такой же пологий подъем. Идти по глубокому снегу стало тяжело, и они остановились на середине склона передохнуть.

– Смотри, – сказал Виктор, показывая на проложенную ими лыжню, – этот след связывает нас с прошлым, а впереди – целина, жизнь с чистого листа.

– Ты уверен, что красивые аллегории можно осуществить на практике? улыбнулась Анна.

– Тебя интересует: возможна ли жизнь с чистого листа? – уточнил он. Она у нас будет или именно такой, или ее вообще не будет.

– Наказал же меня Бог связаться с журналистом, – вздохнула она. – Ты можешь выражать свои мысли как-нибудь понятнее, для смертных?

– Проще некуда, – как-то спонтанно, к слову, решил Ребров сказать то, о чем он постоянно думал в последние недели. – Или мы решительно избавимся от прошлого, или оно не даст нам жить. Если ты не уйдешь с нынешней своей работы, то твой банк и Шелест постоянно будут стоять между нами. Тогда это будет не жизнь, а сплошной кошмар – подозрения, разбирательства… Поэтому я и сказал, что перспектива в наших отношениях появится только в том случае, если мы решительно избавимся от прошлого и все начнем как бы с чистого листа.

– Только не ставь мне условий, – жестким голосом, тщательно выделяя каждое слово, сказала Анна. – Я этого не позволяла делать Шелесту, а тем более не позволю тебе.

– А почему: мне – тем более?

– Прости, я оговорилась, – слегка смутилась она.

– Это – не оговорка. Ты неосторожно, в запале, высказала то, о чем думаешь.

– И о чем же я думаю? – прищурилась Анна.

– Ну… в общем, в твоих глазах я проигрываю Шелесту… У меня нет своего банка, дома за рубежом и круглой суммы на счете где-нибудь в Швейцарии…

– Если для меня это так важно, то почему я теперь провожу с тобой больше времени, чем со всеми остальными людьми, вместе взятыми?

Выяснения отношений уже было не избежать.

– Хорошо, давай будем откровенны, – с пол-оборота завелся Ребров, стремясь во что бы то ни стало довести этот разговор до конца. Он не знал, что на него накатило, но бороться с собой уже не мог. – И в компании «Русская нефть», и в банке ты получила работу во многом благодаря Шелесту. Могу ли я оставаться спокойным, зная, что ты продолжаешь находиться рядом с ним?

Лицо Анны залила краска.

– Неужели ты не понимаешь, что твои слова звучат для меня оскорбительно? Тебе не приходило в голову, что меня брали на работу в силу каких-то моих профессиональных качеств? Значит, по-твоему, меня таскали за собой, как какую-то девку?!

– Я не хотел тебя оскорбить…

– Но именно это ты как раз и сделал! – оборвала его Анна.

Она развернулась и пошла назад по проложенной ими же лыжне. Едва поспевая за ней, Ребров ругал себя за то, что затеял этот спор. И в то же время мысленно продолжал искать новые аргументы, доказывающие его правоту. Для него было очевидно: он не найдет покоя, пока Анна будет работать в «Московском кредите».

Вечером, празднуя день рождения Стрельника, все пытались изображать веселье, которое царило накануне. Но, как известно, удачные экспромты при повторении выглядят скучными и надуманными. К тому же за сутки гости успели рассказать все самые свежие анекдоты, порядком поднадоели друг другу, а ухаживания за женщинами актера Валетова казались уже не забавными, а пошлыми.

Ночью Ребров опять долго не спал. Он чувствовал, что не спит и Анна. Стояла та же самая ватная тишина, комнату заливал все тот же голубой лунный свет, только не было прежнего ощущения бесконечного счастья. Зато предчувствия каких-то неприятностей хватало с избытком.

В воскресенье, не дотянув даже до обеда, гости Игоря стали разъезжаться. Разворачивая машину на шоссе, Виктор еще раз бросил взгляд на оставшийся слева громадный серый дом и подумал, что в этом родовом гнезде российских интеллигентов, видимо, сидит какой-то неистребимый вирус самобичевания и грибок конфликтности. Во всяком случае, здесь он успел за два дня сначала поругаться с Игорем, а потом и с Анной.

Когда они пересекли Кольцевую автодорогу и въехали в Москву, Анна, не поворачивая головы, попросила:

– Отвези меня, пожалуйста, домой – накопилось много дел, – а у своего подъезда, уже открыв дверцу машины, она сказала: – Я думаю, что Шелест и в самом деле все время будет стоять между нами. И не потому, что у меня с ним опять может возникнуть что-то личное. Проблема – в тебе. Шелест сидит в твоей упрямой голове, как гвоздь! Ты ни о чем другом не можешь думать. Уверена, твое требование, чтобы я ушла из банка, вызвано не ревностью, а желанием досадить ему. – Виктор попытался что-то возразить, но Анна перебила его: – Да, все обстоит именно так! Я для тебя – всего лишь инструмент мести. Знаешь, кого ты мне напоминаешь? – вдруг усмехнулась она. – Карточного игрока! Да, игрока, который ради выигрыша готов поставить на кон даже любимого человека.

– Если я игрок, то кем тогда является Шелест? – буркнул Ребров. Ему хотелось перевести все в шутку. – Да у нас вся страна сплошь состоит из одних игроков.

Очевидно, Анна ожидала каких-то других слов. Ее темные глаза заблестели от ярости.

– Знаешь что?! – сквозь зубы сказала она. – Идите-ка вы оба с Шелестом куда-нибудь подальше! Разбирайтесь между собой сами. А меня оставьте, пожалуйста, в покое!

И с силой захлопнув дверцу машины, она ушла.

Глава XXII

НОВЫЙ ЗАКОНОТВОРЕЦ

1

Алексея Большакова избрали депутатом Государственной думы во второе воскресенье марта. Причем все это случилось так же буднично, как какая-нибудь свадьба, когда только жениху и невесте кажется, что происходит что-то значительное, а все окружающие от скуки злословят о недостатках молодоженов. Сходство этих двух событий особо усиливал тот факт, что, как и на среднестатистическую свадьбу, на проталкивание предводителя молодых российских буржуев в нижнюю палату парламента было угроблено колоссальное количество времени и денег.

В день выборов, несмотря на законный выходной, с раннего утра на работу вышли не только те, кто непосредственно участвовал в организации предвыборной кампании Большакова, но и все остальные сотрудники Союза молодых российских предпринимателей. Никто не хотел, чтобы его заподозрили в наплевательском отношении к политической карьере шефа.

Источавший энергию Ринат Садиров разослал на все избирательные участки своих людей, каждые полчаса докладывавших о явке желающих выполнить свой гражданский долг, то бишь проголосовать. По закону выборы могли быть признаны состоявшимися лишь в том случае, если в них приняли бы участие не менее половины зарегистрированных в округе избирателей. Поэтому собираемая садировскими лазутчиками информация немедленно докладывалась Большакову словно данные о состоянии тяжело больного человека, за которым ведется неусыпный контроль эскулапов.

Участки были открыты с восьми утра, но число людей, проголосовавших до полудня, можно было сосчитать на пальцах. Избиратель явно не спешил, и здесь в общем-то не было ничего удивительного, так как даже на рынок москвичи приходят не раньше двенадцати часов. Но спокойствия собравшимся в штабе это не добавляло.