И аз воздам - Надежда Попова

На пороге, когда он приоткрыл дверь, обнаружился Кристиан Хальс — недовольный и угрюмый. Смерив взглядом постояльца, инквизитор остановил взгляд на его руке, упиравшейся в стену, и мрачно выговорил:

— Убери ножик. Ложная тревога.

— От осторожности еще никто не умирал, — возразил Курт, однако руку с кинжалом опустил и спрятал клинок в ножны, по-прежнему держа дверь лишь чуть приоткрытой.

Хальс помолчал несколько секунд, глядя на него выразительно и ожидающе, и, не услышав приглашения войти, с бледной усмешкой осведомился:

— Исповедуешь своего expertus’а?

— В едальник прямо здесь засветить, или выйдем во двор? — в том же тоне поинтересовался Курт, и тот пожал плечами:

— Если не желаешь меня впустить — придется выйти. Есть разговор, который я не хочу вести в общем зале, где нас могут услышать.

Курт обернулся на Нессель; та по-прежнему спала — невзирая на заметную духоту, завернувшись в одеяло по самое лицо.

— Входи, — кивнул он, раскрыв дверь шире и отступив назад. — Проходи вон в ту комнату и говори тише.

Хальс молча кивнул, переступив порог, и зашагал к комнате Нессель, искоса бросив взгляд на разбросанную по полу одежду и спящую ведьму и на сей раз придержав комментарии при себе. У стола Курт остановился в нерешительности, ненадолго замявшись, ощутив внезапно отголосок прежнего ледяного испуга где-то в глубине рассудка, потом, решительно выдохнув, взялся за изогнутую ручку плошки, поднял светильник со стола и вместе с ним направился следом за Хальсом.

Тот уже восседал на единственном табурете, озирая комнату; на запертых ставнях его взгляд задержался чуть дольше, однако Хальс промолчал, лишь едва заметно нахмурясь. Курт поставил светильник на подоконник и уселся на постель Нессель напротив собрата по служению.

— Итак? — приглашающе осведомился он, и инквизитор кивнул:

— Итак. Для начала мне бы хотелось знать, что ты делал минувшим вечером в доме убитого скупщика краденого.

— Это был скупщик краденого? — искренне удивился Курт. — Не знал.

— Посредник между скупщиками и ворами, — уточнил Хальс чуть раздраженно. — Но ты не ответил.

— Я все рассказал магистратским следователям, явления которых, заметь, дождался, хотя обязан не был.

— Услышал крики из окна дома и ринулся на помощь? — скептически покривил губы инквизитор. — Мне нравится эта сказка. Она такая героическая.

— Ты сейчас обвинил меня во лжи? — поднял бровь Курт, и Хальс поморщился:

— Вот только давай ты не будешь строить оскорбленную невинность. Обвинять я тебя не могу ни в чем — рангом не вышел; однако не могу не сказать, что в данную версию не верю. Свидетель, который сообщил об убийстве, сказал, что вас там было трое, однако, когда магистратские явились на место, обнаружили в доме лишь тебя и твоего expertus’а. Кто третий?

— Прохожий, — пожал плечами Курт. — Шел мимо меня, когда послышались крики, и решил помочь служителю Конгрегации. Славный горожанин. Я отпустил его, не желая вознаградить за его добродетель лишними проблемами.

— В этом квартале не может быть славных горожан, Гессе, — отрезал Хальс. — Это место обитания всевозможной швали и, вообще говоря, убийства там — дело нередкое.

— В таком случае, не понимаю, почему на сей раз настолько взбаламутился Официум, что будущий обер-инквизитор лично бегает ночами по домам свидетелей.

— Свидетелей ли? — с нажимом произнес Хальс. — Скажу прямо, твоя слава и связанный человек, отдавший Богу душу в состоянии отбитого куска мяса, сочетаются куда более, нежели ты — и внезапный порыв вломиться в дом в нехорошем квартале, дабы спасти владельца.

— Молва порой преувеличивает.

— Кончай клепать мне мозги, Гессе. Мальчишку Ульмера можешь держать за дурака, а мне травить байки нечего. Какого хрена ты делал в том доме и почему оказался в этом квартале?

— Не скажу, — просто отозвался Курт, и инквизитор запнулся, глядя на него недобро и напряженно; он вздохнул: — Не могу сказать. Единственное, что тебе можно узнать — это связано с убийством inspector’а Штаудта. Более я тебе раскрыть не могу ничего: сам понимаешь, ты persona suspecta[52] так же, как и все служители Официума, а посему, если кто кого и может, и должен допрашивать, то уж точно не ты — меня.

Губы Хальса сжались в тонкую полоску — инквизитор явно всеми силами пытался сдержать злость; несколько секунд он сидел молча, глядя на свои руки, сцепленные замком на коленях, и, наконец, медленно выговорил:

— Не могу поспорить. И понимаю. Тогда я не стану тебя допрашивать, просто спрошу, а ты ответишь, если сможешь. Если нет — то и нет. В Официуме впрямь дело нечисто? Послушай; ты вряд ли раскроешь важную информацию, если скажешь, что это так: все мы и без того знаем, что нас подозревают и в нечистоплотности, и в убийстве собрата по Конгрегации. Даже если я виновен в чем-то, после твоего ответа я не узнаю тайны следствия: ведь если я замешан в деле, я и так знаю, как именно смерть этого парня связана с твоим расследованием. А если не замешан — как знать, быть может, твоя откровенность тебе же пойдет на пользу. Быть может, мне в голову придет дельная мысль, или я вспомню нечто такое, на что прежде не обращал внимания, считая неважным.

— Логично, — согласился Курт. — И я отвечу: нет, мне пока не известно, касается ли все происходящее именно Официума, или Официум сам стал жертвой в чьей-то игре. Но дело точно серьезней, чем кажется. Помимо наших и магистрата, в Бамберге действует (или, по крайней мере, действовала) какая-то третья сила. Это они вырезали старейшин местных подонков, а вовсе не те сами перебили друг друга. Кто они — я не знаю. Чего хотели — не знаю. Откуда явились и куда ушли — не знаю тоже. Обитатели неблагополучных кварталов тоже не знают, но на всякий случай сидят как можно тише, опасаясь повторения.

— Не буду спрашивать, как ты это узнал… И этого парня порешили они же?

— Я не знаю, — повторил Курт. — Но тот, кто это сделал, был весьма прытким малым.

— Ты его видел, — уверенно произнес Хальс, даже чуть подавшись вперед, точно боясь пропустить хоть одно слово. — Ты видел того, кто это сделал!

— Нет, — качнул головой Курт. — Его лицо было закрыто, и даже глаз я разглядеть не сумел. Судя по резвости — можно было бы сказать, что это парень молодой; однако же, мне известен человек двадцатью годами старше меня, который по верткости любому уличному фигляру даст фору. Сложение — среднее, типичное, самое обыкновенное, человек из тех, кого со спины не узнаешь. Неприметная личность; приметен лишь кинжал, и я его запомнил. Слишком простой, старомодный, сейчас таких не делают. Но по этой примете виновного не отыщешь. Всё, Хальс, — вздохнул он, и хмурая складка на лбу инквизитора стала глубже, а глаза — темнее. — Больше ни слова. Все сказанное — и впрямь поможет, если ты здесь ни при чем, и ничем не помешает, поскольку и без того тебе известно, если ты виновен. Прочее останется при мне, и этим я делиться не стану ни с кем.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});