Рожденные водой - Виктория Павлова

этой минуты ты не убиваешь людей и ничего им не внушаешь.

— Ты мне приказываешь?

— Да, приказываю.

Фиби чуть ли не зарычала от злости. Так иногда в детстве злилась Эштон, когда бабушка заставляла ее убираться в комнате или делать уроки по ненавистной литературе. Дэш приготовился произнести заклинание, потому что совершенно не был уверен в том, что делает. Возможно, кольцо ни на что не влияет.

Русалка топнула ногой, адресовав Дэшу полный ненависти взгляд, а потом быстро скинула футболку и нырнула. Секунда, и гладь озера снова застыла. Казарки и чернети шумно переживали возмущение чуть поодаль, а из леса вышел рысенок, равнодушно посмотрел на Дэша и уселся рядом.

Дэш рассматривал кольцо. Оно как «шепот», только наоборот.

Пока нет доказательств, что Фиби его слушается, может ей просто лень зарывать еще один труп. Но если дело в кольце, то хорошо бы понять, как оно действует, и раздобыть таких еще. Если оно позволяет контролировать русалок, это открывает невероятные возможности.

Но сильнее всего Дэша будоражило решение, которое он принял: найти способ оставить русалку в живых.

* Цитата Мадлен де Скюдери

** ПТСР — посттравматическое стрессовое расстройство, может возникнуть в ответ на переживание или свидетельство травматического события.

Глава 14. Прощай

Наш долг — это право, которое другие имеют на нас.

Фридрих Ницше

Какое мороженое выбрать: шоколадное или клубничное? А куда поехать в отпуск: в снежные горы или на песочный пляж? В жизни всегда приходится выбирать, чего бы ни касался вопрос. Иногда приходится выбирать путь чудовища, чтобы спасти то, что тебе дорого. Взращивать внутреннего монстра, холить и лелеять его, позволять окружающим его подкармливать, пока не поймешь, что он стал слишком большим, чтобы слушаться хозяина.

Январь 1991

Дэш проболел все рождественские каникулы. У него поднялась температура, ему снились кошмары — Эштон с керамбитом в руке, утекающие в песок струйки, встревоженный взгляд матери, крик и шипение, — иногда одна из картинок застывала перед глазами и не исчезала даже после тяжелого пробуждения, например русалка в цветастом платье и с родинками на щеке. Он представлял себя на ее месте, представлял, как непреодолимая сила выдернула его из жизни — оторвала от размышлений над подарком Розали, от Енота, заманила на мокрый пляж, толкнула на нож, и его жизнь превратилась в воду, утекла в песок, затерялась в миллиардах капель океана. Тело его разорвалось на части, разлилось химическим соединением с двумя буквами и цифрой, а потом испарилось вместе с памятью о нем. И его не стало.

Мысли его постоянно возвращались к пляжу Памлико и всему, что там произошло. Дэш не мог избавиться и от ощущения бессилия, оно возникло, когда под громко включенное радио он сидел в машине и сквозь лобовое стекло наблюдал за сражением. Хотя слово «сражение» сюда не подходило, скорее истребление. У русалок, пришедших отомстить за свою подружку, не было шансов — их остановили заклятием, а потом превратили в ручейки.

Он провел затворником так много мучительных часов, что уже ненавидел стены и пол, скрипучие створки платяного шкафа и тени на стене за входной дверью. Четвертого января он вышел из комнаты и доплелся до кухни.

— Господи, в гроб краше кладут, — проворчала Эйзел и сунула в руки стакан.

Дэш понюхал и обнаружил какой-то травяной настой. Бабка отвернулась к духовке, а Дэш поплелся в гостиную, стараясь по дороге не расплескать жидкость.

Эти несколько слов все равно были самым большим, на что он мог рассчитывать от Эйзел. Она совсем перестала с ним разговаривать. Ей явно пришлось не по душе решение Гертруды посвятить его во все секреты. Теперь вся суровая сталь ее взгляда, которая раньше доставалась и почтальону, припозднившемуся с почтой, и Еноту, сбившему с чайного столика стакан, и Эштон, не предупредившую, что задержится после тренировки, направлялась на Дэша. Гневный взгляд бабки преследовал его везде, будто она мысленно проклинала и самого внука, и каждое его слово, и каждую минуту его жизни, и все, что он когда-либо делал и сделает, и даже каждый его вздох. Для нее он был олицетворением сломанной магии, неправильности, да еще и сующей теперь во все свой нос. Дэш вызывал у нее стойкое раздражение, которое не утихало что бы он ни делал. Еще пару месяцев назад он сколотил ей кресло-качалку, чтобы она могла сидеть на крыльце и любоваться садом, которому отдавала много сил, но Эйзел приняла подарок как должное, не изменив своего отношения.

В гостиной на диване сидела Эштон и читала книгу. Дэш постоял на пороге пару секунд, заново привыкая к обстановке и сестре, ибо мутные кошмары последних двух недель вытеснили реальность. Обстановка — книжные шкафы, деревянный стол с подсвечником на три свечи, коричневый угловой диван, любимые Эйзел коврики и Енот, радостно вскочивший при виде хозяина, — покладисто уложилась в сознании, а вот с сестрой получалось хуже. Она выглядела непривычно, и Дэш никак не мог понять, что в ней изменилось. Потом сообразил — дело в прическе. Начиная с двенадцати лет Эштон стриглась все короче и короче, и теперь над ее головой торчал самый короткий черный ежик из всех. Колючий, как и она сама.

Ее правая рука все еще висела на перевязи — Дэш действительно выбил ей плечо, а синяк на скуле еще не сошел и переливался прощальными светло-лиловыми оттенками.

— Я уже присмотрела тебе местечко на кладбище, — сообщила Эштон, не отрываясь от книги.

Дэш ненавидел сестру в этот момент. Сейчас ему особенно остро казалось, что он смотрит в кривое зеркало: оно отражало другой нос, более тонкий; другие глаза, более настойчивые; волосы темнее; подбородок острее, повадки резче. Ненавидел, но и любил тоже, потому что несмотря ни на что она оставалась самым близким ему человеком.

Он аккуратно поставил стакан и плюхнулся на стул. Эштон покосилась на него, осмотрела и усмехнулась, видимо, любуясь последствиями своих усилий на его лице. Хотя Дэша больше беспокоили боли где-то в подреберье и редкие спазмы при вдохе. Врач сказал, что ничего не сломано, так что оставалось только терпеть и ждать.

— Иди к черту, — буркнул Дэш.

— И ты туда же, братик, — улыбнулась Эштон. В ее улыбке светилась настоящая теплота и искреннее участие.

Дэш медленно пил настой под шелест страниц и звяканье посуды на кухне. Из магазина вернулась мать, отнесла сумки к Эйзел и заглянула в гостиную. Дэш спиной чувствовал ее взгляд, боялся, что она к нему обратится, и в то же время