Маршал Советского Союза - Дмитрий Язов

А уже через сутки Михаил Сергеевич прилетел в Комсомольск-на-Амуре. Посетил авиационный завод им. Гагарина и там же наблюдал полеты СУ-27. Полеты были не просто удачными, летчики демонстрировали самые головокружительные фигуры высшего пилотажа.

При встрече с народом Горбачеву приходилось нелегко. Надо было объяснять, почему на Дальнем Востоке плохо с продуктами. «Вот поэтому партия и осуществляет перестройку, проводит реформы, чтобы было все: и продукты, и все другое необходимое», – отбивался генсек.

Мне тогда показалось, что к нам прилетел дилетант. Горбачев находился в плену ставропольских стереотипов, по-моему, он даже не подозревал, что зима длится почти 9 месяцев. Разговор о теплицах, огородах скорее вызывал скрытую усмешку, чем понимание.

На следующий день Михаил Сергеевич посетил мотострелковый полк на Красной речке. Шел мелкий моросящий дождь, «ЗИЛы» на большой скорости миновали КПП и остановились. Верховный Главнокомандующий осмотрел строевой плац, казарму, зашел в столовую. Михаил Сергеевич поинтересовался: «Хватает ли хлеба?» Командир полка доложил: «Остается». Я объяснил генсеку, что округ за год сэкономил 9 тысяч тонн хлеба. «Это же план целого большого совхоза».

Посетили гости и солдатский клуб, Людмила Фоменко преподнесла генсеку цветы, сказала такие проникновенные слова, что застав ила Михаила Сергеевича улыбнуться. «А зачем нужен замполит в полку, вот образец политработника!» – ответил Горбачев. Потом мы поехали в штаб округа в сопровождении А.К. Черного. В зале Военного совета мы собрали руководящий состав. Я проинформировал, что с повышением требовательности резко повысилось количество зарегистрированных происшествий и преступлений. Генсек включился в разговор: «Наш Ставропольский край был вроде бы благополучным, находились мы где-то на седьмом месте. А на улицы вечером выходить было опасно. Ужесточили меры – скатились на 57 место. Но зато навели порядок».

Улетел генсек, а проблемы остались. Главная из них – отправка для уборки урожая двадцати пяти автомобильных батальонов, каждый по 500 машин. Каковы затраты – доставить машины с Камчатки и Сахалина – никого не интересовало. Два водителя на каждой машине – один из армии, а другого призывали с «гражданки».

В начале января позвонил Сергей Леонидович Соколов, министр обороны, предложил мне должность начальника Главного управления кадров. Я дождался замены и вылетел в Москву.

Странички тюремного дневника

1992 год. 17 декабря Лисов прислал бумагу в СИЗО. В ней он информировал заключенных по делу ГКЧП, что теперь они числятся за Верховным судом. Документ был подписан 12 декабря 1992 года. Теперь, дескать, к нам не обращайтесь. Они «умыли руки». Отныне разрешение на свидание с родными мы получали через Верховный суд. Надзирающий прокурор, который посетил мою камеру 19 декабря 1992 года, объяснил: Верховный суд возглавляет некий Лебедев, и теперь только через него придется решать все вопросы. «До Бога далеко, до суда еще дальше».

24 декабря 1992 года «Маяк» передал, что назначен судья по делу ГКЧП, генерал-майор Анатолий Тимофеевич Уколов. Больше ни слова.

25 декабря. Освободили моего сокамерника Мишу Авезова. За что просидел полтора года – никто не понял.

29 декабря 1992 года. Меня навестили дочь Елена и зять Александр Олегович. Прочитал пословицу в дневнике Л.Н.Толстого: «Хорошему сыну состояние не заводи. Плохому не оставляй».

Приближался новый, 1993 год. Просидел в «Тишине» 498 дней и ночей.

Тюрьма – это жизнь в себе. Границы свободы становятся безразличными. 28 шагов в снежном обледенелом дворе, по кругу ходишь, как лошадь. В тюрьме слово – серебро. Молчание – золото. Хожу и молчу. Делиться своими мыслями не с кем, да и зачем?

7 января 1993 года. Рождество. Выходные. Единственная связь с миром – «Маяк».

Адвокаты не приходят, празднуют Рождество. Вычитал у Чейза: «Ты что улыбаешься, как адвокат?» То, что имел в виду Чейз, понятно – гонорар. А мои адвокаты практически защищают меня без вознаграждения.

12 января 1993 года. Приехал адвокат Лев Сергеевич Абельдяев. Написали с ним письмо в суд с просьбой заменить содержание под стражей на подписку о невыезде.

Медленно, мучительно медленно тянется время в застенках. Идет мой 69-й год, уже на 18 лет пережил жену – Екатерину Федоровну.

21 января 1993 года, четверг. Доченька сумела дозвониться до Валерия Никодимовича, сообщила, что умерла ее свекровь Галина Давыдовна. Это моя сватья, а я не могу даже выразить соболезнование Олегу Александровичу, Тане и Саше Лосикам. Может, разрешат позвонить? Добрый человек Валерий Никодимович – разрешил! Дозвонился до Олега Александровича, выразил соболезнование, и больше ни слова. И за это спасибо.

У внуков не стало ни одной бабушки.

25 января 1993 года. Зашел в камеру подполковник Бобков, скомандовал: «Едем в госпиталь МВД!» В палату завезли в коляске и сразу под капельницу.

26 января 1993 года. Ко мне зашел начальник отделения майор Владимир Васильевич Королев, доброжелательный, вежливый, ко всем обращался со словами: «Родной, как самочувствие?» Он сказал, что я серьезно болен.

Во второй половине дня появились Валерий Никодимович Панчук, его заместитель Бобков, адвокат Николай Викторович Печенкин, Саша Лосик, Дима Старостин и врачи. Валерий Никодимович объявил решение судьи генерала А.Т. Уколова: мера пресечения заменена подпиской о невыезде. Суд назначен на 14 апреля. Тут же сняли охрану. Но врачи посоветовали не уходить из госпиталя, пройти полный курс лечения.

На следующий день меня посетили под водительством Эммы Евгеньевны товарищи по службе: Миша Савин, Саша Курочкин, Андрей Демьянов, Игорь Новиков. Пришел доктор-психолог в сопровождении врача Елены Борисовны, после осмотра он буркнул: «Надо больше гулять на воздухе».

5 февраля 1993 года. Адвокат Лев Сергеевич Абельдяев принес в палату 5 томов обвинительного заключения. Начал читать, делать выписки, готовить свое выступление на суде. Столько нестыковок, ложных утверждений в этих пяти томах, я просто удивлялся, как нагло интерпретировали показания свидетелей.

11 февраля 1993 года. Выписали из госпиталя. Сердечная благодарность начальнику госпиталя Феликсу Борисовичу Попову, начальнику отделения Владимиру Васильевичу Королеву, милейшим Татьяне Николаевне, Виктории Михайловне, Елене Борисовне.

Приехали Эмма Евгеньевна и Дима Старостин. 15 минут езды, и мы – дома. Грей ждал! Не могу описать, как он выражал чувство преданности, носил тапки, прыгал на меня, показал всю свою собачью сноровку.

На другой день отправился гулять с Греем в парк за Дворцом пионеров на Миусской площади. Меня окружили знакомые по «лай-клубу».

Интересно было разговаривать с Иннокентием Михайловичем Смоктуновским. Он вывел на прогулку своего кокер-спаниеля. Разговорились о войне. «Полководцы Жуков, Василевский, Конев, Рокоссовский, Толбухин и Малиновский, – убеждал меня Смоктуновский, – действовали на фронте без подсказки Сталина. Мы бы и без Сталина победили. Там, где вмешивался Сталин, непонятно что творилось. Я был сержантом-разведчиком, служил в 3-й гвардейской танковой армии, мы дошли до Гляйвица и почему-то повернули на юг – на Катовице».

Я помалкивал, пока «храбрый сержант» излагал свои аргументы, потом поинтересовался: «Вам известно, что в эти дни проходила Ялтинская конференция и что Сталин из Ялты разговаривал с Коневым? Он спросил Конева: «Вы понимаете, что такое Силезия?» Конев ответил: «Понимаю, товарищ Сталин, – царство угля». – «Нельзя допустить, чтобы немцы его разрушили. Необходимо создать видимость окружения. Срочно поверните армию Рыбалко на Катовице. Но дайте возможность немцам выйти из «котла». Силезия – золото. Донбасс разрушен, нам и Польше необходим уголь».

Затем я спросил Иннокентия Михайловича: «Вы почти все в театре народные артисты, своего рода маршалы в искусстве. Зачем вам нужен режиссер?» – «А как же без режиссера. Без режиссера театр не может работать». – «Так вот и Верховный Главнокомандующий был в армии и в государстве своего рода режиссером. Выбрать направление главного удара в операции, безусловно, могли и Жуков, и Конев, и многие другие полководцы. А вот где взять технику, резервы, определить масштаб перегруппировки войск – это решал Сталин.

В Сталинградской операции было выбрано два удара по сходящимся направлениям: Клетская – Калач Советский и Сарпинские озера – Калач Советский. На направлении главного удара необходимо было сосредоточить пять танковых корпусов. Кто поставил эти корпуса? Сталин!

Еще вам один пример: немцы перерезали железные дороги. Ни Жуков, ни Василевский не могли принять решение построить на левом берегу Волги железную дорогу. А враг уже вышел к среднему Дону. Для строительства рокады по левому берегу необходимы рельсы. Где их взять? Только Сталин мог принять решение, поразительное по своей неожиданности: вывезти рельсы с БАМа! Рельсы снимали с полотна звеньями, укладывали на платформы и везли по всему Транссибу в огнедышащее пекло. Звено за звеном ложились рельсы, где на насыпь, а где просто на опаленную степь. И в августе 1942 года рокада вступила в строй! По ней пошли войска в Сталинград, а к огневым позициям – пушки!