Колокол. Повести Красных и Чёрных Песков - Морис Давидович Симашко

укреплении также роль парикмахера, и играл на саратовской гармонии. Человек пятнадцать детей разного возраста, взявшись за руки, ходили вокруг елки.

— Меня, дети, называйте Иван Алексеевич, — объявил Алтынсарин. — Теперь станем учиться танцевать!

Сбросив пальто, он принялся расставлять пары. Девочек было четыре. В первой паре он поставил двенадцатилетнего сына Краманенкова в гимназической куртке и дочку сотника Чернова — совсем уже барышню. За ними встал мальчик из поселка в армячке и больших, не по росту, сапогах. В паре с ним была бойкая девочка в цветастых шароварчиках и со множеством косичек на голове — дочка лавочника Файзуллы. Черкеша — сына Мамажана он поставил с другой девочкой из поселка, в валенках и сарафане, надетом прямо поверх теплой, как видно, материнской, кофты. Остальные разобрались сами и стояли в ожидании, глядя на него с открытыми ртами. Кухнер заиграл кадриль. Алтынсарин вдруг повернулся к жене лекаря Кульчевского:

— Вы бы руководили мной, Ксения Сергеевна. Я ведь не совсем ловок в танцах.

Кульчевская — средних лет высокая, строгая дама — опустила глаза, потом вдруг решительно сняла шубку, бросила на стол у стены. И сразу помолодела, сделалась стройной, на щеках взялся румянец. Протянув руку хозяину дома, она уверенно повела его в ритурнели. Потом деловито показывала детям, как надлежит ставить ногу, на каком счете возвращаться. Все, как могли, повторяли за ней. Скоро сделалось шумно и весело.

Потом устроили игру для маленьких. Те бегали и ловили друг друга. Взявшись за бока, ходили под музыку цепочкой. Раздавался сигнал, и все поспешно бросались к своим стульям. Оставшийся без места должен был ловить других с завязанными глазами.

Вовсе уж все освоились, когда началась борьба. Хозяин дома показывал, как борются киргизы, берясь за пояса. Сильнее оказался самый невидный из киргизских мальчиков — Кабыл. На голову ниже других, он ловко валил на пол рослого, здорового Черкеша и поселкового Егорку в больших сапогах. Лишь с сыном Краманенкова никак не мог он управиться. Тот сам знал какой-то гимнастический секрет и никак не уступал. С улицы напирали зрители. Задержавшийся накануне возле дома мужик в полушубке притоптывал в дверях:

— Так, под стегно его теперь бери… Ну, и ты, слышь, не поддавайся, коленом делай упор!

Но сын Краманенкова, серьезный лобастый мальчик, почему-то опустил руки и отошел в сторону. Все притихли. Сам Краманенков стоял на пороге, глядя каким-то темным, болезненным взглядом на происходящее. Жена его, развеселившаяся со всеми, как-то потухла, торопливо стала доставать с вешалки гимназическое пальтишко с башлыком.

— Изволите рождеству радоваться? — мягко, как всегда, заговорил интендантский офицер. Рот у него дергался. Быстро взглянул он на елку, на Кухнера, задержался на придвинутой к стене учебной доске. Там мелом были размечены линии и написано разбитое на слоги слово «адам». Краманенков поднял брови. — Это кто же, позвольте вас спросить? Прародитель?

— У киргизов, Виталий Никифорович, таким образом значается слово «человек», — сказал ему Алтынсарин.

— Так-с… Весьма, весьма любопытно!

Краманенков повернулся и пошел. Жена взяла уже одетого мальчика за руку и пошла следом. В дверях мальчик виновато оглянулся.

— Ты еще приходи, Алексей! — сказал ему Алтынсарин.

Праздник продолжался. Хозяин дома ушел, а вместо него пришел Дед Мороз с мешком. Каждого он вызывал громким голосом и давал из мешка кулек с подарком. Маленькие грызли орехи и курагу, играли бумажными мячиками на резинке, дули в глиняные свистульки. Старшим вдобавок дали книжки с картинками.

Потом танцевали с Дедом Морозом, и дети громко кричали:

— Иван Алексеевич, я уже умею!

— Смотрите, Иван Алексеевич…

Под конец Алтынсарин сказал, подавая шубку жене лекаря Кульчевского:

— Благодарю вас от лица детей, Ксения Сергеевна, за помощь!

Вид у него был строгий и торжественный. Она удивленно посмотрела на него, поклонилась:

— Это вас надо благодарить за доброе сердце.

Маленький сын прапорщицы Горбуновой все не хотел уходить и тянул мать назад, к елке.

— Спасибо вам, Иван Алексеевич, — чуть слышно сказала и та, покраснев от смущения.

— Идемте, Евдокия Матвеевна! — позвала ее Кульчевская, надевающая башлык на голову доверенной ей дочери сотника Чернова. Держа детей за руки, они вместе пошли к офицерским квартирам.

«19 января 1861 года. Укрепление Оренбургское… Краманенков вывез с собой на обратный путь немалое количество возов кляуз и нечистот для представления их к главам…»

Вспомнился взгляд мальчика в гимназической куртке перед тем, как пошел тот от елки за отцом. И жена словно бы дышать перестает при муже. Еще когда пришел он звать на елку, она всплеснула руками:

— Нет, не надо это, господин Алтынсарин. Уж поверьте, не надо!

Но тут сын с какой-то взрослой тоской посмотрел на нее, и она опустила глаза:

— Да может быть, придем, Виталий Никифорович как будто уезжает…

Уже к концу первого урока, когда открыл он при своем доме школу, Краманенков стоял напротив и заглядывал в окно. Совсем никакого касательства не имело это к его прямой службе, и служба интендатского офицера была обеспечивать квартирами, продовольствием и фуражом укрепление и принадлежащие к нему линейные посты. Всякий раз, когда звонил он с урока и на урок, то видел Краманенкова то через дорогу от школы, то на комендантском крыльце.

Через два дня после того, как открыл он у себя на дому школу, солдат позвал его к коменданту.

— Поскольку… Отсутствие распоряжения… Надлежащий порядок…

— Господин барон изволит высказать свое недоумение по поводу непредусмотренных в гарнизоне звонков, — пояснил слова коменданта сидящий там всегда Краманенков. — Ввиду того, что указание по школе не поступило… Неизвестно также, какие там преподаются науки и внушаются мысли.

— Господин барон в любой час может посетить нашу школу, — твердо ответил он. — Что касается звонков, то они производятся строго с регламентацией Министерства просвещения, принятой как для казенных, так и частных гимназий и училищ.

— Есть еще ваша служба переводчика, — напомнил Краманенков.

— Согласно формуляру, служба моя делится на две части. — Он говорил в сторону барона фон Менгдена, как бы не видя интендантского офицера. — Вторая часть по переводу с языка киргизского на встречах с населением мной выполняется в каждом необходимом случае. Впрочем, по вашему желанию могу освободить себя от исполнения этой части, оставшись только при учительской должности…

Каждый день в точно назначенное время звенел звонок при школе. Даже часы в гарнизоне сверяли по нему. Поручая Гребневу звонить, он уезжал еще несколько раз далеко в степь. Звонок слышался, где бы он ни находился.

В один из дней Гребнев прибежал к нему взволнованный и положил на стол новенький двугривенный:

— Виталий Никифорович дали… Смотри, говорит, Гребнев, как и что там у