Уснут не все - Адам Нэвилл

губу, пока глаза не наполнились слезами.

* * *

Два дня спустя, а может, три или даже четыре, кто-то постучал во входную дверь, причем довольно настойчиво. Поэтому Фрэнк спрятался, улегшись на полу комнаты для гостей. Он слышал голоса в соседском саду. И знал, что посетители пытаются заглянуть в дом через задние окна.

Остаток дня он непрерывно курил сигареты «Силк Кат» и расслабился, лишь когда стемнело и гостиную огласила музыкальная тема из «Улицы коронации». От мысли о том, чтобы выйти и купить еды, его затошнило, поэтому он прогнал ее от себя.

Фрэнк снова попробовал прикрепить сломанные шкафы к стенам кухни, но только изранил пальцы. Он пошел наверх, чтобы промыть ранки, но оказавшись на площадке, не смог вспомнить, зачем туда поднялся. Поэтому пошел в спальню и лег на кровать. Вокруг него стоял запах духов, старой мебели, пыльных ковров и фритюрного масла. С бульканьем включились радиаторы. Он почувствовал себя в безопасности и закрыл глаза.

Где-то посреди ночи в комнату на четвереньках пришла Флорри и забралась на кровать. Села Фрэнку на грудь и засунула ему в рот тонкую, холодную руку.

Об этих ужасах: заметки к рассказам

«Куда приходят ангелы» очень похож на мой более ранний рассказ «Материнское молоко» в том смысле, что я попытался рассказать страшную историю с точки зрения ребенка или человека, по-детски непосредственного. В нашей жизни есть время, когда большинство из нас, вероятно, пережили самые страшные ужасы, рожденные воображением. И для меня первый набросок рассказа такого рода бывает не запланированным, а предвосхищенным в виде каких-то образов и зачастую составляется на основе нескольких строк, озвучиваемых чьим-то голосом. Я слабо представляю, во что выльется эта история. И еще такие рассказы для меня экспрессионистичны, я стараюсь найти образ, который произведет на меня впечатление, каким бы странным он ни казался. И я не подхожу к этим историям рационально. То, что получается в первом наброске, нуждается в тщательной переработке, но я стараюсь сохранить стиль и голос, которые присутствовали в нем с самого начала.

Этот рассказ, как и «Материнское молоко», также является поводом для сожалений, поскольку я жалею, что не написал гораздо больше таких историй, когда тот голос чаще всего звучал у меня в голове. Мне хотелось бы написать целый сборник рассказов в этом стиле. Раньше я никогда не делал ничего подобного. Но хотя этот подход кажется инстинктивной и естественной частью моего творчества, в моих романах он играет меньшую роль, а они всегда были для меня приоритетом. Раздвигая границы, стараясь более смело использовать голос и воображение и одновременно борясь с более традиционными, ожидаемыми и более широко ценимыми формами выражения, я постоянно сталкивался с напряжением, которое не только преследовало меня, но и, возможно, даже помогало мне на протяжении всей моей писательской карьеры. От подобных столкновений могут появляться искры и, может, даже новые формы, сочетающие в себе лучшее из двух.

Этот рассказ также нашел отклики у некоторых читателей и редакторов. И Эллен Датлоу и Стивен Джонс переиздавали его в своих ежегодных «коллекциях лучших ужасов». Эллен Датлоу даже повторно включила «Куда приходят ангелы» в свою антологию «Призраки». Журнал Nightmare недавно перепечатал этот рассказ, а мексиканское министерство культуры перевело его на испанский для сборника ужасов, финансируемого государством. Подобная реакция на эту историю часто заставляла меня задумываться: что же я сделал такого правильного?

Рассказ был написан в 2004 году, после моего первого конвента «Фэнтезикон», на котором издатель и писатель Гэри Фрай попросил меня сочинить что-нибудь в духе М. Р. Джеймса для его антологии «Потомки Эдгара По». Мой энтузиазм был настолько велик, что я написал два рассказа: сперва «Исконный обитатель», а затем «Куда приходят ангелы». Гэри Фрай использовал оба, включив их в разные сборники. «Исконный обитатель» позже был опубликован в «Маниакальном секстете Берни Херрманна».

Однако образ, лежащий в основе этой истории, возник у меня, когда я прогуливался между двумя длинными рядами георгианских террас в Холланд-парке, в Западном Лондоне, недалеко от того места, где я прожил семь лет. Мне показалось, что я мельком увидел в окне верхнего этажа старческое лицо – слишком бледное, истощенное и осунувшееся, чтобы принадлежать живому человеку, – которое быстро исчезло в темноте комнаты. Я запомнил этот образ, и когда в следующий раз прибыл в отель «Мэйфэр», где работал швейцаром, то начал писать рассказ. Первый набросок вышел за один присест, и я помню, как написание рассказа погрузило меня во что-то вроде транса.

Хотя по смыслу и образам эта история целиком выдержана в стилистике М. Р. Джеймса – в ней даже встречаются призраки из некоторых его рассказов, – она отличается тем, что в ней я избегал любого намека на социальный фон и эрудицию его мира, возраст рассказчиков и время, в котором происходит действие. В конце концов, редактор попросил сымитировать дух Джеймса, а не склепать банальную подделку. Начиная с «Банкета для проклятых», я находился под огромным влиянием, которое М. Р. Джеймс оказал на мое воображение, и всегда пытался отразить его подход к сверхъестественному и некоторые стилистические приемы, при этом без какого-либо прямого копирования.

Рассказ «Исконный обитатель» являлся еще одной попыткой использовать особенный, отчетливый голос, хотя и гораздо более старый, более традиционный, присущий образованному аристократу. Голос, который доминировал в классическую эпоху историй о привидениях. Я больше почти не использовал этот голос и не был уверен, стоит ли вообще включать эту историю в сборник. Хотя для меня важна, поскольку ее идеи и место действия поучили развитие в моем более позднем романе «Ритуал». Для моего уха этот манерный голос в «Исконном обитателе» похож на некое ухищрение. Это средство выражения могло бы оттолкнуть меня как читателя, если б показалось неестественным. Это не мой голос, и я не разделяю его социального фона, и зачастую он кажется частью консенсуса в английской литературе, неотъемлемым компонентом классовой структуры. Как читатель я долгое время выступал против этого голоса.

В отличие от всех моих романов ужасов, большая часть моих рассказов написана от первого лица. Я упоминаю об этом, поскольку данный рассказ с самого начала был полем для экспериментов с голосом. Думаю, именно поэтому мне часто говорят, что все мои книги отличаются друг от друга. Ни до, ни во время и даже после написания рассказа или романа я не перестаю размышлять над тем, как должно строиться повествование. Обычно я задаю себе вопрос, правильно ли это? И еще один: так кто же на самом деле рассказывает эту