Терской фронт - Борис Громов

А солнце, меж тем, уже уверенно клонилось к закату. К счастью, дел у меня почти не осталось. Разве что, вернувшись в «Псарню» отыскать там Убивца и передать ему флешку от фотоаппарата, предварительно удалив с нее фотографии «Оборотней» и их чернокожего командира-инструктора. Это купцам видеть точно ни к чему. А Исмагилов на свой ноутбук эти фото все равно еще прошлой ночью скопировал. Так что, у кого надо снимки уже есть, а мне они не сильно-то и нужны, не такая уж «добрая» это память. Все вышеозначенное я и сделал сразу после возвращения в гостиницу, которую уже давно про себя называю домом. Костя поблагодарил и пообещал вернуть флеш-карту уже завтра утром. Оказывается, он уже успел договориться о встрече с «заинтересованными лицами» еще утром, пока я отсыпался после трудов праведных, и сегодня поздно вечером они встречаются в доме одного из купцов.

— Со мною прогуляться не хочешь? — предлагает Костя.

— Нет, ни к чему это. Им не моя рожа нужна, а результаты нашей, заметь, именно нашей, а не моей деятельности. Все это вытворяют не конкретные Миша и Толя, а героические парни из твоего отряда. А которые именно — не важно. У тебя все на такое способны. Просекаешь?

— А то! — соглашается тот. — Ведь нанимать-то, ежели что, тоже весь отряд будут, ну, на крайняк, его часть, а не просто двух отморозков.

— Вот именно. Опять же, ты в курсе, что нас с Толей Костылев с Исмагиловым отсель убирают на пару месяцев, от греха? А о уж больно нездоровые шевеления вокруг наших персон начались.

— Да в курсе. Комендант звонил пару часов назад Кузьме, а тот мне рассказал. Обидно, с одной стороны, но, в целом — правильно. Опять же, еще недели две, и в горах вам все равно делать будет нечего. А дел вы таких наворочали, что этого «имиджу» нам, думаю, до весны за глаза хватит. Сегодня-то кадры стоящие?

— Угу, — хохотнул я. — На всякий случай пару ведерок или тазиков в совещательной комнате приготовь, для особо впечатлительных, чтоб ковры не портить…

— Ты серьезно?

— Абсолютно. Просто разделочный цех на скотобойне. Ей богу, не хотели, само получилось!

— Ню-ню, — скептически хмыкнул Убивец. — Так я и поверил… Былые и пушистые Миша с Толей… Ха-ха три раза. Ладно, спасибо за флешку, побежал я. А ты на ужин топай живее. Сегодня бараньи ребрышки, остынут — не такие вкусные будут.

Перекусив в компании уже проснувшегося и приведшего себя в порядок напарника и впрямь, чудо какими вкусными бараньими ребрышками с острым соусом, я оставил Толю в компании Шурупа, Коваля и нескольких кружек пива, а сам двинулся на задний двор, чистить автомат. Мой вчерашний Толик явно понял и за ужином на вопросы наемников о прошедшей операции отвечал охотно, с шутками-прибаутками, но без особой конкретики. Да, сходили удачно, повоевали малость, а трофеев не принесли, потому как задача друга была. А за ее выполнение деньги платят, вот и не стали лишнего жадничать. Молодец, парень, учится не болтать больше, чем необходимо.

А когда на улице уже совсем стемнело, я пошел в гости. К кому, думаю, объяснять не надо. Солнце мое голубоглазое сейчас мене и так, наверняка разгон устроит зато, что я уже сутки как вернулся, а к ней только зашел. Ну, да ладно, от нее я и не такое с радостью стерплю!

Ошибиться в предположениях было неожиданно приятно. Никаких упреков, никаких претензий, просто, прижалась ко мне ласково, а на враз ставшими какими-то путанными и неубедительными объяснения о множестве самых разных и срочных дел, на которые и ушел весь день, только молча кивнула. Вот что значит — дочь боевого офицера! Все понимает. Повезло мне с ней, ох, повезло! А потом мы снова сидели обнявшись в беседке, ее голова доверчиво лежала у меня на плече, и говорили о чем-то, не помню толком о чем, но на душе от этого разговора становилось светло и радостно. Как же мне хорошо рядом с нею!

— А ты правда скоро уедешь? — спросила вдруг она.

— Отец сказал? Да, малыш, придется, хоть и очень не хочется. Но, сама понимаешь — служба военная, она такая…

— Так ведь ты не военный.

— А вот это, солнышко мое, вопрос очень сложный. С одной стороны — наемник, а с другой, — тут я демонстрирую ей служебное удостоверение, которое специально таскаю в кармане, чтобы слегка пообтрепалось и не выглядело слишком новым, — ажно цельный лейтенант СБ, ажно «страшный опер» по борьбе с терроризмом… Вот так вот…

— И надолго? — в голосе Насти слышна нешуточная грусть.

— К Новому Году вернусь точно. Так что можешь смело заказывать новогодний подарок! Чего желаешь?

— Ой, ну ты спросил! А чего еще может желать Настенька из дальних стран? Разумеется — цветочек аленький.

— Э, нет, не пойдет! — грозно восклицаю я. — К тем цветочкам, обычно, в нагрузку идут всякие неведомые чудища, в которых Настеньки вечно влюбляются. Нет! Я конкурентов не потерплю!

— Глупый, — смеется она своим дивным смехом и нежно целует меня в ухо. — Чудище у мен уже есть. А вот цветочка к нему, почему-то, не прилагалось. Непорядок!

— Понял, — киваю я. — Будем устранять недостатки и восстанавливать комплектность!

Думаю, так бы и сидели мы вдвоем до поздней ночи, несмотря на довольно прохладную погоду, но тут вышел из дома Игорь и разрушил нашу идиллию. Негодяйская он все-таки рожа!

Следующий день у нас с Курсантом был посвящен хозяйственным заботам: мы приводили себя в порядок перед поездкой. Сначала я вручил ему удостоверение.

— И что это все значит? — удивленно пялится в ксиву он.

— Это значит — добро пожаловать в органы, сынок! В Ростов мы с тобой едем не непонятными, а потому подозрительными «вольными стрелками», а вполне респектабельными операми СБ. Крутыми, вооруженными и очень опасными. Да еще и получающими заработную плату и командировочные. Или ты думаешь все два месяца у матери на шее сидеть?

Услышав про зарплату, Толик мгновенно смирился со скоропалительным зачислением «в ряды» и даже повеселел.

А я, наконец, выбрал время, и дошел до местной парикмахерской, где подстригся под самую короткую насадку, оставив от отросшего за полтора месяца, и ставшего довольно неопрятным «ежика» ровно два миллиметра растительности. Толяну легче, он свой череп каждые двое суток опасной бритвой до зеркального блеска полирует, Котовский, блин. Я пока не настолько крут. Бриться «опаской», периодически правя ее на кожаном ремне, уже пробую потихоньку, ведь жиллетовские лезвия, что у меня с собой в «мыльнорыльных» были — не вечны, а готовиться нужно заранее. Так что лицо побрить, отделавшись всего двумя-тремя порезами, я уже вполне в состоянии, но вот чтоб самому себе голову скоблить — нет уж, увольте! Я лучше парикмахеру денег отдам, не обеднею.

Потом, решив не озадачивать всякой ерундой Зину, мы выклянчили у нее две лохани, две одежные щетки и большой кусок вонючего, зато ядреного хозяйственного мыла. Со всем этим «богатством» ушли на задний двор, где и устроили грандиозную постирушку, отстирав от въевшейся грязи, копоти и пороховой гари и «горки», и РПС, и ранцы, и вообще все, что в тот момент под руку подвернулось. Потом, развесив вещи на веревках, снова пошли к Зинаиде, на этот раз за утюгом и гладильной доской. Правда, когда я выяснил, что электрического утюга у хозяйки «Псарни» нет, а есть только древнее чугунное чудовище на углях, то не стал рисковать, и попросил ее отгладить выданные нам на складе черные прыжковые костюмы. А пока она занималась с нашей «формой номер четыре», мы с Толей дружно пришивали шевроны и крепили погоны на «форму номер пять».[111] А когда Зина принесла отутюженные костюмы, то повторили процедуру и с ними.

Потом я учил Толю правильно «отбивать» береты, чтобы они выглядели головными уборами бойцов спецназа, а не непонятной формы тряпками, зачем-то натянутыми на голову. Хорошо еще, что выданные нам на складе береты были так называемыми «формованными», без швов. Если б они оказались такими, как раньше выдавали в Российской Армии, то их пришлось бы еще и ушивать, уж больно были огромные и уродливые. А тут обошлись «малой кровью» — всего-то пару часов просидели голыми по пояс (чтоб одежду не мочить), в сырых беретах, с которых вода так и текла, на головах, ожидая, пока «изделие» окончательно высохнет, сохранив приданную ему форму. Зато результат был — просто загляденье! Не стыдно будет в люди выйти!

— Блин, напарник, — вдруг хлопнул себя ладонью по лбу я. Ну, ладно я вчера закрутился-завертелся и забыл, но ты-то сам чего молчишь?!

С этими словами я выкладываю на стол пятнадцать золотых, десять серебряных рублей и банковский чек. У Толи, при виде суммы, удивленно ползут вверх брови.

— Вот, брат, твоя половина премии. И не надо удивляться, нам за одну только америкосовскую рацию сто двадцать золотых отвалили. Это, кстати, еще не все — за сумку с документами пока ничего не дали. Обещали позже, когда выяснят, насколько там ценные сведения были. Кроме того, друг мой, мы с тобой без пяти минут, хотя скорее — без двух недель, кавалеры ордена «Святого Георгия-Победоносца». Так что, поздравляю, будешь там гулять по набережной Дона весь из себя Георгиевский кавалер, гроза женских сердец.