Без Предела - Елена Лобанова

По сравнению с хаотической мазней столичных оригиналов, прочие попытки рисования выглядели на порядок лучше. Нельзя было сказать, что художник хотя бы не попытался изобразить нечто внятное. Однако, от попытки до результата — пропасть, а творцы очень быстро переводили себя в разряд гениев. И так же как Сульс, не задавались вопросом: а не обидел ли я кого-нибудь?

Самих обиженных художниками как-то никто не учитывал. Даэрос лично знал нескольких пострадавших. Нофер Руалон обрел при помощи Сульса монстроподных предков и себя в образе чудовища. Таильмэ еще не знала, что она обижена пупком Жры у себя во рту, но незнание не отменяло самого факта. Этот факт обещал рано или поздно обнаружиться и создать новые проблемы. Жры не мог понять, насколько и где он обижен, поскольку его уровень восприятия искусства был сродни уровню тех самых ценителей. Сульс сказал, что он — художник, и Жры поверил ему как младенец няньке. Данный акт творчества Даэрос записал в разряд особо тяжких преступлений — Сульс духовно изувечил Жры, пользуясь доверчивостью жертвы. О последней выходке с шаманством и говорить нечего. Считая себя творческой личностью, Сульс полагал, что может позволить себе если не все, то очень многое. Если так пойдет и дальше, то дело кончится плохо. От такого бубна с таким билом и летающими ножами недалеко до появления в обществе с напомаженными губами и на ходулях или — до битья посуды в разгар творческого кризиса.

Подытожив список преступных деяний бывшего Оружейника, Даэрос решил его обидеть именно как художника. Ну, или попытаться. Это был единственный способ уберечь Сульса от полного сумасшествия и призвать его к порядку. В Синих горах нужен был исполнительный Сульс, а если и ненормальный, то — слегка. Позицию, почему художника можно и нужно обидеть, Даэрос сформулировал кратко и ясно: каждый, кто умеет творить лучше этого художника, вправе его обижать, то есть — говорить правду, правду и ничего кроме правды.

Для начала Ар Ктэль честно высказался по поводу заказа. Полотно, которое требовалось для важного дела, не соответствовало поставленной задаче. Оплодотворительницы никогда бы не заинтересовались такой невнятной картиной. Даэрос потребовал написать другой портрет Жры на драконе, потому что на этом он не видел ни Жры, ни дракона. А видел он акт совокупления двух козломордых недокуриц на фоне урожая огурцов. Но Сульс вместо того, чтобы трагически закатить глаза и художественно лишиться чувств, начал доказывать, что у Глиста-первого и у рисунка на спине Жры вполне даже козлиные морды — одинаковые, в меру страшные, как и положено драконам. И крылья драконам тоже положены, равно как и курам. А орки внизу вполне соответствуют размеру, если смотреть с высоты драконьего полета. По расчетам Сульса выходило, что они и должны быть не больше мелкого огурца. Аргумент, что у орков и огурцов разная форма, художник с негодованием отверг и заявил, что Великий Открывающий обидел его шедевр.

Изворотливость художника, который не желал лично обижаться и подставлял вместо себя картину, Даэроса поразила. Он еще раз посмотрел на шедевр и даже подождал, пока тот сам выскажется. Но Создатель не спешил оживлять застывших в экстазе козломордых тварей. Таким образом, заход с фланга Сульс пережил без моральных потерь, и Ар Ктэль пошел в лобовую атаку. Он прямо заявил:

— Сульс, ты не умеешь рисовать! Посмотри, что это? — В ход пошла ударная сила бубна. — Разве это сова? Разве эта нормальная сова? — Даэрос потрясал звенящим аргументом перед носом Оружейника. — Посмотри на этот нос! Где ты видел сову, у которой нос свернут на бок? Сознайся, ты же просто не можешь нарисовать загнутый клюв не в профиль! Даже без мосла ясно, что по этой совиной морде колотили как… как в бубен. Это — увечная птица. С таким клювом не живут! А глаза? Я же правильно понимаю — вот эти два кружочка с точками — глаза? У всякой нормальной совы они отстоят гораздо дальше друг от друга, а у твоей сошлись и встретились. Может, она подавилась и удивилась? Сульс, чем подавилась птица, перед тем как ей заехали мослом по клюву!? Ты где-нибудь такую сову видел?

Но Сульс пережил правду о сове стойко и даже подтвердил, что всё, сказанное Даэросом — правда. Правда — били. По клюву. Как раз по центру бубна. А когда Жры один раз мослом стукнет, глаза еще и не так скучкуются. И даже предложил проверить сходство на живой птице. Темные орла один раз изловили, изловят и второй раз. Ему все равно терять нечего — ни одна орлица такого щипанного в гнездо не пустит. Жры с готовностью потянулся за билом, но Даэрос пресек попытки орка поддержать друга и отогнал его от стола в угол. Атака с фронта показала, что у Сульса лобовая кость толще, чем у кабана и достучаться сквозь эту преграду до его ранимой натуры невозможно. Если она вообще есть эта натура. Полутемный решил бить по самому больному месту — по творчеству в буквальном смысле. Он ухватил бубен покрепче и ударил посильнее. Шкура треснула под дружный звяк бубенцов. Чтобы воспитательная мера была понятна, Даэрос пояснил:

— Ты хотел сделать так с живой ни в чем неповинной птицей?

За сердце Сульс не схватился. Он возмутился и даже успел сказать: "Кто позволил…" Но посмотрел Полутемному в глаза и понял, что следующий момент может разделить участь бубна. Намекнуть на то, что кто-то очень справедливый режет перья воронам, художник уже не рискнул, хотя со стриженым Кошмаром уже успел познакомиться. Пришлось нехотя сползать с творческих вершин в подгорья и вспоминать, кто кому здесь позволяет. Даэрос закрепил результат приказом:

— И чтобы я больше этой художественной спеси в тебе, Сульс, не видел! Творить будешь тихо, не беспокоя окружающих. Или не будешь вообще!

От справедливости по отношению к пернатым Ар Ктэль перешел к вопросу жестокого обращения с более разумными существами. Даэрос сомневался в том, что ему удалось втолковать Сульсу, насколько тот закоснел в своем эгоизме. Поверить в это можно было, только поверив в успех любовного камлания. Перед Жры Сульс все-таки извинился. Но продолжал утверждать, что у него имелись основания не опасаться за жизнь орка. Он просто был уверен в великой силе искусства и своих амулетов. Вот последнее и указывало на то, что Великий Шаман в Сульсе еще не умер, а гениальный художник вынужденно затаился.

Даэрос дал себе слово, разобравшись с Оплодотворительницами, воспитать из Жры человека и не дать Сульсу превратиться в орка. Для начала следовало отправить полоумного творца на беседу к Аэрлису. Как только младший Арк Каэль вернется и навестит узников, он и сам испытает потребность пообщаться с тем, кто их так разукрасил. Вот пусть ему Сульс и объясняет, как он вдохновился, находясь в толпе "почитателей его таланта", чем занимался в это время его последний "шедевр"-Жры, и кто такой "творческий экстаз". Ну, и заодно, как этот экстаз увлек его в тюрьму, вдохновенно творить под вопли Темных. Сульс натворил со своим экстазом татуировки на всех трех вождях. Разве что третьего недотворил немного. Нэрнису тоже будет полезно узнать, что у него, как у Черного Властелина, теперь имеется личная печать. Подделать её никто не сможет. Рука не поднимется. Эта идея родилась у Сульса во время рисования совы. Пристроить Властелину тотем как у орка он не посмел, а вот печать — вполне. Подданные Инэльдэ донесли до Правительницы идею художника, а до него — её одобрение. Так что наблюдать танец Жры Сульс отправился уже со всем необходимым для рисования на живых предметах. И если бы не этот "экстаз", то Даэрос успел бы предотвратить очередной творческий акт. Инэльдэ не поинтересовалась видом будущей печати. Она не сомневалась, что Сульс сможет изобразить что-нибудь ужасное. А Полутемный не сомневался, что Аэрлис определит эту печать правильно — клеймо. Никак иначе печать на живом существе называться не может.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});