Флибустьер времени. «Сарынь на кичку!» - Анатолий Спесивцев

Швеция продолжала свой бег по лезвию меча. Государство не было способно содержать и треть имевшейся у него армии. В стране непрерывно вспыхивали крестьянские бунты, всё заработанное тратилось на войну. Уже давно в шведской армии большинство составляли не шведы, а содержали её разграбляемые княжества Германии. Гибель харизматичного Густава-Адольфа подкосила планы по созданию шведской империи, но и взявший бразды правления в свои руки канцлер Оксенштерн лелеял обширные планы завоеваний. Искренне и сильно ненавидевший русских канцлер пока против России воевать не собирался. Зачем? От Балтики диких московитов оттеснили, вся балтийская русская торговля контролируется шведами, вплоть до изымания «лишних» товаров или людей, едущих в Московию. После поражения Михаила от поляков опасности с востока шведы не чувствовали.

Их привлекали богатые польские земли, но пока дважды бивший самого Густава-Адольфа Конецпольский был коронным гетманом, соваться туда было бы слишком рискованно. Тем более не все земли Германии были ещё разграблены. Учитывая, что империя потеряла всех своих известных талантливых военачальников, перспективы шведов после вступления в войну Франции выглядели весьма неплохими, хотя не всем шведским полководцам удалось добиться в тридцать седьмом году желаемых результатов. Поход Баннера в Чехию провалился. Вопреки уверенности Фердинанда III в исчезновении шведской опасности, поражение, точнее – разгром шведов под Нердлингеном тридцать четвёртого года остался в прошлом. Вскоре ему предстояло убедиться, что шведские пушки и мушкеты по-прежнему точны и скорострельны, а их полководцы лучше его собственных.

Зато в Германии и Чехии, на территории которых в основном протекала война, положение стало катастрофическим. Некоторые земли там превращались в почти безлюдные. В цветущем ранее Пфальце, например, сохранилась в лучшем случае десятая часть населения. В огне войны сгинули уже миллионы, что для Европы, привыкшей совсем к другой разновидности военных конфликтов, было чем-то запредельным и инфернальным. Привычное деление на комбатантов и некомбатантов кануло в Лету. После погрома Магдебурга войсками Тилли, совершённого в стиле войск Чингисхана, с бессмысленным уничтожением мирных обывателей, содрогнулась вся Западная Европа. Конфликты со степью для неё были делом давно минувших дней. Валленштейн продемонстрировал всем, как большая армия может содержать себя сама (то есть жить сугубо за счёт ограбления земель, на которых идёт война). Сейчас и шведы, поначалу строившие из себя «рыцарей», грабили земли, по которым проходили, не менее жестоко, чем войска католической лиги. Возможно, это кого-то удивит, но в те времена люди бежали из шведской Финляндии в русскую Карелию, так их допекли рекрутские наборы в армию.

Священная Римская империя германской нации оказалась в сложном и двусмысленном положении. Именно в тридцать седьмом году умер главный поджигатель Тридцатилетней войны, выкормыш иезуитов Фердинанд II. В отличие от отца, наследовавший ему Фердинанд III не был религиозным фанатиком и нести католический крест во все земли мира желания не имел. В его понимании основных целей империя добилась: утвердилась в Чехии, навела относительный порядок в Германии. Мелкие внутринемецкие дрязги нового императора не интересовали. Даже Папа римский поддерживал намерение примириться с существованием в Европе протестантов. Но война, неосторожно распаленная его предшественником на троне, затухать не спешила. Нельзя не отметить, что после вынужденного уничтожения зарвавшегося и ставшего опасным Валленштейна мобилизационные возможности империи существенно уменьшились. Гибель же Тилли и Паппенгейма оставила её без признанных полководцев. Император этого ещё не понял, но вскоре ему предстоит судорожно искать, кого противопоставить Баннеру или Торстенссону.

Россия, единственный союзник казаков, всего лишь три года назад заключила мир с Речью Посполитой после проигранной Смоленской войны. Царь и бояре из семибоярщины, неоднократно предававшие страну, свалили проигрыш в ней на воеводу Шеина и приговорили его к смерти. Надо же было кого-то объявить виноватым. Да и наглец Шеин посмел на судилище вспомнить поведение верхушки боярской думы и царя во время Смуты. Такого не прощают. Вот если бы он повинился, покаялся, взял на себя содеянное им самим и вышестоящими… то, может, и отделался б устным порицанием. Экономика, и без того не восстановившаяся после Смуты, от войны сильно пострадала, к новым военным авантюрам царь Михаил и его окружение были не готовы. Но прекращение набегов в Москве заметили и оценили. Хотя и не во всём правильно. В ответ на вопли примученных калмыками, а посему и не способных на набеги больших ногаев Москва пыталась их защищать. Это при том, что ногаи налетали на Русь за рабами при малейшей возможности, и разные клятвы царю им в набегах никогда не мешали.

В Речи Посполитой отступление запорожцев в степь расценили как свою великую победу. Успехи донцов там заметили, но в связи с невозможностью проводить активную внешнюю политику отреагировали на них только словесно. Желание короля, гетмана Конецпольского и ещё нескольких магнатов воевать с занятой на других фронтах и ослабленной Османской империей было прочно блокировано другими магнатами. Большая часть власти предержащей в Польше опасалась укрепления власти короля, и там было принято решение об уменьшении средств, выделяемых на кварцяное (наёмное, подчинявшееся королю) войско. Что автоматически привело к его значительному уменьшению. Удара с северо-запада казаки могли не опасаться.

Халиф всех правоверных Мурад IV был в бешенстве от казацких побед и предательства крымского хана. Но он был умным и последовательным политиком и, не добив персов, явно начавших сдавать в тяжелейшей затяжной войне, бросаться на нового врага не собирался. Отправлять на казаков небольшую или плохо подготовленную армию? Не дурак же он, в самом деле. Уже с шестнадцатого века казаки заработали в глазах османов славу грозных, страшных в бою воинов. По Стамбулу давно ходили слухи, что по какому-то предсказанию этому городу суждено быть завоёванным грозными воинами с севера[22]. В двадцатых годах семнадцатого века несколько раз в городе поднималась паника, в связи с рейдами казаков к Босфору. У султана, помимо предназначенной для похода в Персию, была ещё одна большая армия – румелийская. Но она, в союзе с вассалами из Валахии, Молдавии и Трансильвании, предназначалась для охраны границы с франками, прежде всего – с империей. Отправить её в причерноморские степи означало открыть границы. Мурад прославился как пьяница, что вряд ли было правдой, но авантюристом его назвать никто не мог. Поэтому и от осман, до их мира с Персией, больших неприятностей ждать не приходилось.