В подполье можно встретить только крыс - Петр Григоренко

Зная все это, я не верил ни одному слову Кирилова. Да если бы и не знал, то вряд ли мог бы поверить этому неумному сочинительству. Встречаться с ним мне становилось все труднее, а слушать его злобную брехню просто невозможно. Но он или не замечал моего состояния или с какой-то ему одному известной целью хотел довести меня до такого состояния, чтоб я "сорвался". И такой момент подошел. Мы лежим на пляже, молчим. И вдруг он тихим голосом с каким-то раздумьем, горьким сожалением и злобой говорит: "Вот только жаль Куцнер, сволочь, от меня ушел!" Меня как пружина подбросила: "Ах, ты ж сволота!" Я схватил его за горло. Прижал так, что его стеклянные глаза на лоб полезли, встряхнул его голову трупа и посадил.

- Ушел! - злобно шептал я, держа его за плечи. - Куда он ушел? За границу бежал? Да я его в Москве ежедневно вижу. Но для тебя бежал. Я тоже для тебя бежал. Тебе бы нас в твой застенок, ты бы расстрел нам оформил, а затем мертвых оболгал. Не был Вишнеревский врагом. И Телятников никогда Бушем не был. И тем более Кулаков честнейший человек. И Зосю ты угробил из-за своих личных целей. Давить вас, как клопов, таких надо. Ну ничего, доберутся. А сейчас убегай, а то передумаю и додушу".

Я оттолкнул его от себя, и он исчез - как ветром сдуло. Больше я его не видел и о нем ничего не слышал. Возможно, что он уже тогда был в числе тех, кого в связи со сменой верховного руководства отправили на "заслуженный отдых". О себе он тогда ничего не говорил. Лишь о заслугах в борьбе с "врагами". А это как раз и характерно для таких отдыхающих "героев" чекистских застенков.

Но это я забежал в 1938 год, а провожали меня в академию осенью 1937. Начинался еще один - новый - этап моей жизни. И снова не по моей инициативе. Но прежде чем перейти к рассмотрению этого этапа, я хочу рассказать об одной встрече, которая как-то не вплетается в общую канву моего повествования, но оставила след в моем сознании, породила непривычные мне до того мысли. Речь пойдет о встрече летом 1937 года с Ворошиловым.

Память, к сожалению, не удержала точные даты. Однажды Вишнеревскому позвонили из Смоленска, что его с Телятниковым и начинжем вызывают к 10 часам в район Лепеля. Там строился военный городок на две кавалерийские дивизии. Все знали, что ожидается приезд Ворошилова. По какому признаку отбирали кого пригласить, и для чего приглашали, мне неизвестно. Кроме нескольких реплик к каждому из вызванных ничего не было. Да и реплики не всегда касались службы, хотя бы косвенно. Вот разговор со мной. Представляюсь, когда подошел мой черед. Климент Ефремович подает руку. Потом обнимает за талию и мы идем рядом: "Григоренко? Украинец? А мову свою нэ забув? (А язык свой не забыл?)"

- Як жэ можно позабути

Мову, що учила нас всих

Нэнька говорити,

Наша нэнька мыла!

Как же можно забыть

Язык, которому учила нас всех

Мама говорить,

Наша мама милая!

- О, та ты и Шевченко знаешь! (О, да ты и Шевченко знаешь!) Вирно! (Верно!) Своего забуваты нэ трэба! (Своего забывать не надо!) Я ж теж украинець. (Я тоже украинец.) Я нэ Ворошилов. (Я не Ворошилов). То Россияны прыробылы мэни тэ "в". А я Ворошило (То русские пристроили мне это "в". А я Ворошило). У мэнэ дид ще живий, то його в сэли клычуть дид Ворошило. (У меня дед еще живой - 90 лет, так его в селе зовут дедом Ворошило).

Без перехода задал по-русски деловой вопрос: "Как с приведением УР'ов в боеготовность?"

- Совершенствуем, - ответил я, - Пока нет войны, будем совершенствовать все время, но к бою готовы в любой момент.

- А здесь что строится, видишь? Впереди всех ваших УР'ов конница, соображаешь? Соображай, инженер!

И он отпустив меня, занялся строителем военгородка. Он увлеченно давал указания и разъяснения по лошадиной части. Здесь он был как рыба в воде. А в деревнях того же Лепельского района детишки пели:

Товарищ Ворошилов, война уж на носу,

А конница Буденного пошла на колбасу.

А я думал: "Неужели в век машин ударную роль будет играть конница?"

К этой встрече и к мысли о роли конницы мне пришлось вернуться в Академии Генерального Штаба, когда я разрабатывал дипломную тему "Конномеханизированная группа в наступательной операции". У меня никак кони не хотели сочетаться с танками, а Ворошило-Буденновское руководство никак не хотело отправить коней на пастбище.

Вспомнил я эту встречу и тогда, когда конники Доватора и Белова нашли, наконец, применение лошадям. Попав в окружение, они превратили коней в продовольствие. Сколько же вреда принесла игра в конники высшего военного руководства накануне войны. Лишь перед самой войной некоторые кавкорпуса реорганизовали в танковые. Но научить воевать по-танковому не успели. И атаковали эти танки по-конному и гибли, как кони, в атаке по глубокому снегу под Москвой.

14. АКАДЕМИЯ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА

Москва встретила нас с Иванчихиным прекрасной солнечной погодой. Правда осень уже чувствовалась. Адрес академии мы знали - Большой Трубецкой (ныне Холзунов) переулок. В справочном на вокзале выяснили, что это где-то в районе Зубовской площади. Добирались на трамваях - с пересадками. Проезжая по улице Кропоткина увидели промелькнувшую в окне форму академии генштаба. Пока выбирались из переполненного вагона, замеченный нами генштабист прошел мимо остановки и пересекал площадь. Мы бросились за ним. Догнали на Большой Пироговской улице.

- Товарищ командир! - окликаю я его. Оборачивается:

- О, какими судьбами! - Я поражен. Первый человек, к которому я обратился, оказался комбригом Померанцевым. Он шел в академию. Пошли вместе. Дорогой я рассказал об обстановке в УР'е. Очень расстроился арестом Кулакова. Но особенно взволновал его мой рассказ о проверке готовности УР'а к противохимической защите (ПХЗ). Он задумчиво сказал:

- Да, трудно будет Вишнеревскому, если вас оставят в академии. Времена начались тяжелые. Дай Бог ему пережить их благополучно. До чего же нас невежество заело и чинопочитание. Приехал из центра, так ему все позволено. Любую глупость его подпишут.

Перед входом в академию мы расстались. Я записал его адрес. И все вечера в период экзаменов провел у него.

Сдав командировочные предписания, мы направились в комнату с надписью "Приемная комиссия", чтобы получить расписание экзаменов. При входе столкнулись с человеком в кожанке, пытавшемся выразить на своем лице серьезность и начальственность.

- Комиссар академии Фурт, - отрекомендовался он.

Мы представились. Обоим нам бросилось в глаза, что он не назвал своего воинского звания. Потом мы узнали, что он "батальонный комиссар" (две "шпалы") - не так уж мало по тем временам. Уходя, он повелел нам зайти к нему. Мы побывали у него и он от каждого из нас потребовал рассказать автобиографию, особенно нажимая на вопросы отклонения от генеральной линии партии, связи с "врагами народа" и родственников, находящихся под арестом и за границей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});