Чумные - Максим Сиряченко

Ванесса вздрогнула от частого, несильного стука в дверь. У нее сложилось впечатление, что кто-то не особо сильно молотил в дверь кулаками. Или это делал ребенок. Девушка нехотя поднялась с кровати, положила открытую книгу на стол и подошла к двери.

Филипп ее не опередил. Конечно, он не спал. Все так же сидел в главной комнате, читая рукопись Ванессы. После десятого раза это перестало ей льстить, однако лекарь читал не для того, чтобы ей угодить. Он собирался вытряхнуть из девушки знания так же, как она вытряхивала его знания из него, но более деликатным способом. И засиживался допоздна. Впрочем, Ванесса видела все и без его признаний. Видела, что у Филиппа бессонница, и решила не лезть — он ведь и сам лекарь, хорошо знает, что ему нужно. И если не спит, то только потому, что не хочет спать. Она видела, что он не только читает ее рукопись, но и ведет записи и постоянно о чем-то думает. Это было заметно по его лицу, лекарь больше не носил маску дома, перед Ванессой. Оставался в одной белой холщовой рубахе, почти такой же белой, как его кожа, и в просторных брюках. На столе перед ним постоянно горела свеча, когда было темно, там же лежало гусиное перо и чернильница. И еще кипа бумаги и пергамента. Все свои мысли Филипп наносил на них, и девушка часто терялась в условных знаках и обозначениях, которые составляли половину текста. Алхимик объяснял, что это шифр, придуманный его коллегами во времена гонений, и что ему просто удобно записывать вместо одного слова какую-нибудь закорючку. Поиск лекарства от чумы, возможных ингредиентов и трав предполагал еще и умственную работу перед опытами. Обдумать формулу, все взвесить, а затем уже пробовать. Две формулы он уже признал неудачными опытным путем, сколько же он отбросил, используя лишь свои знания и ум, было известно только ему самому. Филипп сам пробовал на себе эти препараты, вероятно, стремясь узнать степень безопасности каждого из них. И оба раза отмечал ухудшения самочувствия. Что, опять же, не сильно способствовало сну.

Но лекарь не открыл дверь первым, хоть и был ближе к ней. Он все так же сидел за столом в привычной холщовой рубахе и брюках. Усиленно царапало пергамент перо, нанося одну литеру за другой, один за другим вписывались между строками почти оккультные символы, на лице алхимика была полная заинтересованность в происходящем на бумаге. На стук он, казалось бы, не обратил ни малейшего внимания. Только вот Ванесса знала, что он ждет, когда она откроет дверь сама.

«Пожалуйста, пусть это будет Нил» — Думала в такие моменты девушка. Это была единственная мысль и причина, по которой Ванесса была не сильно против изображать из себя дверного лакея и не щетинилась из-за этого. Разумеется, реальность была далека от ее надежд. За дверью оказывался либо крестьянин, у которого заболела жена, или дети, или скот, либо крестьянка, у которой заболел муж, или дети, или скот мужа. Открывая дверь, Ванесса пыталась угадать, кто стоит за ней, мужик или крестьянка.

За ним, в дверном проеме, стоял босой мальчишка, никак не старше восьми лет. А из-за очень светлых карих глаз он казался еще младше. Когда он столкнулся с девушкой взглядом, она увидела в его глазах испуг.

— Тетя, папка заболел!

Девушка нахмурилась.

— Ты чей будешь? — Спросила она просто и понятно, на изрядно исковерканном диалекте черной кости. От этой простоты и понятности ее порой воротило.

— Бурика. Папка гробовщик мой. Болеет папка, просил тетю лекаря прислать. Идете та?

— Иди домой, я скоро приду.

— Но папка…

— Я знаю, где живет папка. Иди домой.

Мальчик еще раз посмотрел в глаза Ванессе, потом испуганно отвернулся и побежал по дороге назад. На крыльце и ступеньках остались грязные следы босых ног. Ванесса выдохнула в холодный ночной воздух и закрыла дверь.

— Тетя… Какая я, к лешему, тетя? — Сквозь зубы проворчала она, направляясь к своей комнате. Девушка терпеть не могла, когда кто-то из крестьянского помета называл ее «тетей».

— Ты на десять лет его старше. — Отозвался Филипп. — Крестьянки в твоем возрасте имеют двоих-троих детей и мужа. Возможно, даже алкоголика.

— Если это намек на вопрос, почему я еще не замужем и без детей, то я не буду на него отвечать.

— Никаких намеков. И мне вполне понятно, почему ты еще без семьи.

— Ну и почему же?

— Я не вижу в округе приличного юношу, который сгодился бы тебе в качестве жениха.

Она хмыкнула и вернулась в комнату. Слова лекаря были чистой правдой, однако одна мысль протеста без конца крутилась у нее в голове. Ванесса знала, что никогда ее не озвучит, и эта мысль будет еще долго виться в ее памяти. Это только усилило ее раздражение. Ненадолго.

— Нил, разве что. — Донесся до нее голос Филиппа из главной комнаты. — Пожалуй, единственный достойных юноша.

Ванесса ответила молчанием. Внутри нее раздражение перемешалось со смущением, но это быстро прошло. Ей было легче думать, что Филипп сам увидел в нем хорошего человека, а не в очередной раз угадал мысли своей подопечной. Немного так подумав, девушка тряхнула головой и застелила кровать. Меньше всего ей хотелось возвращаться с холодной улицы в мятую остывшую постель.

Когда она закончила с кроватью, поставила книгу с закладкой на полку, надела нарукавники из ткани, перчатки, куртку с воротником и, наконец, привела себя в порядок, Филипп уже сидел за столом со свечой, пером и бумагой… Как обычно. Только в кожухе. Рядом лежали перчатки и маска, на крючке у двери, ранее всегда сложенный на спинке стула, висел плащ.

— Я с тобой. — Заявил он.

— Я и сама могу справиться. Не маленькая уже. — Ответила девушка, но без запала. На самом деле, ей не хотелось идти одной.

— Когда кто-то посылает ребенка посреди ночи за лекарем, обычно все оборачивается плохо. Крестьяне часто тянут время до последнего и не идут к лекарю с тяжелой болезнью, пока не станет слишком поздно. У меня часто такое было, и у меня есть кое-какой опыт в работе с этим. Иногда даже получается кого-то спасти. Поэтому, если случай как раз такой, тебе будет, чему поучиться. Ты знаешь, даже безнадежно больных можно спасти, если действовать быстро и тем, чем надо.

— Еще один урок? Ночью?

— Ты что же это, против? — Притворно грозно спросил Филипп.

— Я только «за». Только вот на улице холодно, мне сонно и я устала.

— Нечего артачиться. Холод прогонит сон. Утром поспишь подольше, завтрак приготовлю я. Бери сумку и пошли.

Уже выходя из дома, Ванесса попыталась вспомнить, когда это Филипп начал обращаться к ней на «ты». Где-то посередине между этими пятью днями. Она немного скучала по вежливой форме обращения алхимика к ней, однако неформальное общение ей нравилось больше. Девушке хотелось, чтобы Филипп был ее учителем и другом, а не просто учителем или просто опекуном. Переход с вежливого обращения на дружеское прошел незаметно, отчасти потому, что Филипп уже не казался Ванессе чужим. Он был опекуном, хоть далеко не родным. И другом, хоть Ванесса боялась заговорить с ним о дружбе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});