Братья ветра - Тэд Уильямс

моим господином, а другого отправил в Энки-э-Шаосэй, чтобы приготовили постель для моего господина и призвали целителей.

– Лорд Хакатри может говорить? – спросил у меня Минасао.

– После Сесуад'ры не сказал ни единого слова. Почти каждую ночь он путешествовал по самым страшным местам Дороги Снов, когда мы ехали по Шепоту пустошей, и его сны остаются странными и пугающими. Я не думаю, что у него осталось много сил после того, как мы поднялись на вершину великой Скалы.

Минасао выглядел удивленным.

– Я знаю, что лорд Хакатри довольно давно покинул Асу'а, но разве он – разве вы – действительно проделали такое далекое путешествие?

– Я не могу сказать, насколько далекое, милорд, – наша дорога была долгой и совсем не прямой. Я оставался рядом с моим господином в течение многих лун, стараясь поддерживать в нем жизнь и ухаживая наилучшим образом. – Я наклонился ближе. – Я и сам очень устал, лорд Защитник, но обещаю, что, если вы подождете, когда моего господина уложат в постель, я отвечу на все ваши вопросы.

Минасао бросил на меня странный проницательный взгляд.

– Как твое имя, слуга?

– Памон Кес, милорд. Я оруженосец Хакатри.

Он рассмеялся.

– Конечно! Я про тебя забыл – тинукеда'я, сквайр Хакатри. – И он вновь внимательно на меня посмотрел. – Нам предстоит долгий разговор, оруженосец Памон, – только ты и я.

Когда мы добрались до сердца Энки-э-Шаосэй, наступила полная темнота, и я смог разглядеть только диковинное сочетание леса и Летнего города, превратившихся в единое целое. Во многих местах огромные деревья стали важной деталью городских домов – огромные буки, дубы и болиголовы, украшенные гирляндами и соединенные платформами и раскачивавшимися мостами, почти невидимыми в листве, точно паутина. Чуть в стороне каменные здания были построены вокруг естественного обнажения пород так, что я затруднялся определить, что существовало со времен сотворения мира, а что являлось рукотворным. Повсюду, куда я бросал взгляд, казалось, будто лес и город объединились, и мне не удавалось отличить природные стены от тех, что создали искусные строители.

Даже тусклые переходы в Наккиге, где обитали призраки, не показались мне настолько необычными, как Энки-э-Шаосэй в тот первый вечер. Я восхищался красотой города, но мне показалось странным, что он выглядел пустым. В последние месяцы я видел многие легендарные города зида'я – Наккигу, Мезуту'а и даже лежавший в развалинах и почти опустевший Кементари, – но только в Энки-э-Шаосэй, на улицах, усыпанных листвой, и в общественных местах, я подумал о том, что Инелуки может оказаться прав и народ моего господина утратит власть над миром, который принял нас после гибели Сада.

Дом Золотого Листа, главная резиденция клана Минасао, был построен так, что пять массивных дубов играли роль колонн. Главную платформу между ними закрывала деревянная крыша, над ней имелось еще два уровня, и верхние покои дома парили над лесом.

Моего господина – он так и не пришел в сознание – отнесли в пустые покои.

Как только Хакатри уложили в постель, его окружили целители, хотя я не смог определить, кто из них намеревался ему помочь, а кто пришел поглазеть на знаменитого воина, одержавшего победу в сражении с Черным Червем. Я оставил Хакатри на их попечение, и меня проводили в более скромные покои. Однако мне не пришлось делить их с кем-то еще, а я не искал компании – и, как только оказался один, сразу погрузился в глубокий сон.

И вновь я ощутил обжигающую боль, но на этот раз не столь ужасную, и на фоне страдания мне приснился необычный сон – мимолетный взгляд за вуаль. Я оказался в странном месте, где господствовали темнота и ветер, время от времени там возникали вспышки, которые вели то в одну сторону, то в другую, но оставались неуловимыми, точно фосфоресцирующий свет. Меня окружали какие-то фигуры, сначала тусклые и далекие, но, когда я пытался к ним приблизиться и они оказывались совсем рядом, они так и оставались туманными, неразличимыми очертаниями.

«Я мертв, – подумал я. – Я Хакатри. Нет, я Кес, слуга».

Но в этом сне разница между нами почти стерлась: мы с моим господином страдали вместе. Я беспомощно парил среди темных туманов и визгливых, плакавших без слов голосов, подобных трелям птиц. Потом боль вернулась, безжалостная и обжигающая, я с громким криком проснулся и обнаружил, что мое лицо заливает пот.

На пороге стоял молодой зида'я и с тревогой на меня смотрел.

– Ты Памон Кес? – спросил он.

Я кивнул, но мне не удалось сразу прийти в себя после сна.

– Во всяком случае, я им был, когда ложился спать.

Он не понял, серьезно я говорю или шучу. Впрочем, как и я сам.

– Лорд Минасао хочет тебя видеть, – сказал он.

Я ощутил холод.

– Как мой господин? – спросил я.

– Немного лучше – во всяком случае, так говорят. А сейчас иди за мной.

Вздохнув с облегчением, я последовал за ним. Я рассчитывал, что молодой зида'я приведет меня к Хакатри, но мы спустились в главный зал и вышли в лесной сад, окружавший Дом Золотого Листа, и миновали несколько небольших строений вдоль изгибавшейся главной дороги, что вела от городских ворот. Улицы все еще были пустыми – и мне стало интересно почему.

Быть может, у клана Золотого Листа существовал особый ритуал и вечера следовало проводить как можно дальше от общественных мест? Даже Наккига не выглядела такой пустынной, хотя ее обитатели находились в плену бесчисленных запретов Утук'ку.

Наконец мы подошли к огромному дубу, стоявшему посреди поляны, и я увидел бесчисленные лестницы, которые вели на верхние уровни. Я не мог взобраться по ним так же быстро и легко, как мой юный проводник, но старался не отставать. На самом верху, на широкой платформе под деревьями с толстыми листьями, я понял, что задавать мне вопросы будет не только Минасао, но и его мать Сонайатту но-Ша'энкида, пришедшая на встречу в простой, но изящной одежде из мягкой ткани медного цвета. Как и со многими старшими зида'я, ее возраст я мог угадать лишь по едва заметным признакам, но знал, что она возглавляла жителей Летнего города в течение многих Великих лет.

Сонайатту была одной из тех, кого называли Рожденными на земле – первого поколения зида'я и хикеда'я, что после побега из Сада появились здесь на свет. Такие же бледно-пурпурные волосы, как у сына, собранные в высокую прическу, удерживали заколки из сандалового дерева. Сонайатту спокойно и доброжелательно на меня смотрела, когда ее сын Минасао объяснил ей, кто я такой. Я низко поклонился и приступил к исполнению Шести Песен, чтобы показать свое уважение, но она остановила меня после первой, сделав изящный жест.

– Этого приветствия вполне достаточно, оруженосец, – сказала она.

– Да, давайте не будем тратить время на церемонии, – сказал Минасао, когда