Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

шути, Алексей, твоя метафора сейчас не к месту. Едут считать ущерб.

– Отнесись спокойнее ко всему, Слава. Надо как можно скорее привести все в порядок, а комиссии приезжают и уезжают.

– Всё так, Алексей, но главный урон приносят именно они. Вместо помощи – оргвыводы и наказание виновного. Я ощущаю себя перманентно подсудимым. Если ничего не найдут, то осудят за то, что я лично не бегал по дворам, не предупреждал о непогоде, в результате сено у таких-то унесло ветром и развеяло по полю, у других – сломало яблоню. И все это запишут в протокол.

– Вот видишь, ты даже заранее результат знаешь. А надо знать, кто возглавляет комиссию.

– Тоже знаю: мальчишка, только назначили начальником отдела – Боровков Валентин Евгеньевич.

– Кто? Кто? Кто? Боровков… – Алексей Николаевич даже на стуле подпрыгнул.

– А ты с ним знаком?

– Если бы увидел, точно бы сказал.

– Подожди, вот, в интернете покажу.

– Хорошо, покажи.

Вячеслав Иванович принес ноутбук, пробежал по его клавишам своей натруженной рукой, и на экране показалось знакомое Алексею Николаевичу лицо.

– Да, известная мне личность.

– По каким делам?

– Пока дойдем до конторы, расскажу.

После завтрака, поблагодарив хозяйку, одевшись потеплее и выйдя на расчищенную от снега улицу, друзья неторопливо пошли пешком к центру поселения. Машина, пришедшая за Зубовым, уже ждала его у здания администрации.

– Тебе, Слава, общую дать характеристику Боровкова или рассказать об этой личности подробно?

– Леша, рассказывай все, что знаешь.

– Что ж, тогда наберись терпения и внимательно слушай…

Алексей Николаевич рассказывал, а перед глазами разворачивалась многослойная художественная картина прошлого, вспоминались мельчайшие подробности, ощущения, интонации. Он даже не понял, что рисуя приятелю картины из своего прошлого, смешал минувшее и настоящее.

* * *

В санаторий «Белые ночи» я с женой приехал раньше оговоренного с администрацией времени. Маша, взяв сумочку с документами, отправилась разыскивать персонал, надеясь, что заселение оформят пораньше и нам не придется несколько часов сидеть в вестибюле. А я устроился перед телевизором в уютном холле. Увлекся программой новостей до такой степени, что не сразу расслышал свое имя, которое несколько раз призывно повторил стоявший передо мной мужчина лет шестидесяти, среднего роста, с нервным худым лицом. Сразу было видно, что он нездоров: острые, обтянутые кожей скулы, впалая грудь, седые волосы вздыблены ершиком. Глядя на меня, незнакомец постоянно покашливал, не прикрывая рот салфеткой или платком.

Однако что-то в этом человеке мне показалось знакомым. Я лихорадочно вспоминал, где и когда мог его видеть.

– Не узнаешь?

«Если человек начинает с ходу тебе “тыкать”, значит, бесспорно, мы знакомы», – подумал я, но в деле опознания это не помогло.

– Глаза знакомые, – сказал я и про себя отметил: – «вызывающие какие-то, наглые…»

– Хорошо хоть что-то осталось. А голос тоже не узнаешь?

И тут моя память прояснилась.

– Боже мой, – Валентин! – воскликнул я. – Неужели ты?

– Наконец-то, а я уже хотел паспорт показать.

– Сколько же мы с тобой не виделись?

– Похоже, лет двадцать. Ты только что приехал?

– Да.

– А у меня завтра прощание с этим благословенным местом.

– Понравилось?

– Больше, чем понравилось. Я за эти годы много где побывал, объездил практически всю Европу, Соединенные Штаты, но дома все-таки лучше. Как говорится, хороша страна Болгария…

Подошла жена.

– Маша, узнаешь?

Она внимательно посмотрела на Валентина, и, чуть сконфузившись, развела руками.

– Вспомни, это же Валентин Боровков!

– Здравствуй, Валентин, – без удивления сказала Маша, словно они расстались вчера. Никаких восклицаний и междометий. Я удивился ее равнодушию, подумав, что душа женщины – верный барометр.

– Давайте, ребята, встретимся после ужина, тогда и поговорим, – предложил наш старинный приятель.

– Договорились.

Я остался с женой в вестибюле, ожидая часа, когда, наконец, оформят документы и поселят в номер.

– Да, Машенька, как все-таки время меняет человека, – задумчиво констатировал я банальную истину.

– Ты тоже моложе не становишься, – засмеялась Маша.

– Ну, не настолько же. Его ведь не узнать…

– Может, он чем-то болен? Худой, кашляет непрерывно. Его личность, правда, меня и раньше настораживала. Какой-то он фальшивый, деланный.

– Надо же, где встретились! Двадцать лет не виделись, даже, пожалуй, больше, – вслух размышлял я. – Друзьями мы не были, но все-таки приятельские отношения нас связывали. Ты помнишь, мы даже вместе с ним и его женой Тамарой в театр ходили. Забыла?

– Забыла. Но Тамару я запомнила по вечерам отдыха в доме культуры, танцевала она хорошо.

– Вечера вечерами, но мы же единственные из всех начальников строительных управлений поддерживали приятельские отношения. С другими здравствуй-прощай и все, в лучшем случае рюмка водки в праздник. А с ним мы обо всем говорили. Помогали друг другу. Бывало, бригады в помощь посылали, без приказов сверху.

– Алексей, успокойся. Твоему сердцу не нужны такие эмоции.

– Не нужны такие встречи, ты хотела сказать.

– Не лови меня на слове, – отшутилась Маша.

– Он завтра уезжает, так что за эти несколько часов ничего не произойдет с моим сердцем. Вспомним, поговорим.

– У тебя, Леша, был с ним конфликт и не такой уж мелкий, как я припоминаю.

– Валентин помогал мне, когда избирали меня на должность генерального директора. Да много чего у нас было тогда общего. Правда, домами не дружили, как ты знаешь. В гостях я у него ни разу не был, да и он у меня тоже. А после выборов словно подменили человека: замкнулся, куда только приветливость делась. На производственных совещаниях сидел как сыч.

– Может, он сам хотел быть генеральным?

– Возможно. Но если бы и хотел, до выборов бы не допустили. В партии он не состоял, высшего образования не имел. Начальником управления стал благодаря стажу и протекции приятеля, работника Горкома партии.

– Чего же он в партию-то не вступил при таком приятеле?

– Была причина, по тем временам серьезная.

– Многоженство? – пошутила жена.

– Ерунду не говори. Судимость у него была, и срок условный.

– За что судили?

– За фарцовку, спекуляцию.

– Сейчас это зовется предпринимательством.

– Это сейчас, а тогда реальные сроки давали. Однако он как-то сумел сделать так, что о его грешках никто ничего не знал – мужик он был башковитый, авторитетный. А вот ушел из строительства еще при советской власти. Непонятно как-то ушел. Через полгода после выборов, помнишь, я взял отпуск и мы уехали с тобой в Пятигорск? За меня оставался заместитель. Так вот, через день после моего отъезда Валентин подал заявление на увольнение и на все уговоры и просьбы упрямо отвечал одной фразой: «нет, обратно не заберу». И уточнял: «есть закон, он касается всех, вот его и исполняйте». Надеялись зацепиться за передачу материальных ценностей, но он и здесь подготовился. Его заместитель и главбух подписали акт без единого замечания. Когда я вышел на работу, Валентина уже и след простыл. Куда он исчез, не знал никто. Скажу больше: даже от знакомых я ничего о нем не слышал. И вот – эта встреча. Странно все это как-то, необычно. Он был человеком заметным, успешным, и вдруг – исчез, испарился… Куда?

– Наверное, надо ему было так поступить. Что здесь странного? – без интереса