Запретное - Табита Сузума

Ночью после поцелуев, объятий и прикосновений друг к другу мы лежим и говорим допоздна. Мы говорим обо всем и ни о чем: как дела у детей, рассказываем смешные истории из школы, что чувствуем друг к другу. И с тех пор, как я заметила его разговор на ступеньках, мы говорим о новоприобретенном голосе Лочена. Хотя он и стремится избегать его, он признается, что приобрел друга в лице Деклана, который изначально подошел к Лочену, потому что они собирались поступать в один и тот же университет. Он все еще избегает разговоров с остальными, но я в восторге. Тот факт, что он наладил контакт с человеком за пределами своей семьи, значит то, что он может, что будут и другие, и что, отправившись в университет, он, наконец, встретит людей, с которыми имеет что-то общее. Ночью Лочен рассказывает мне, что ему, на самом деле, удалось встать на английском перед всем классом и прочитать одно из своих эссе, и я испускаю визг, который приходится заглушить подушкой.

— Почему? — спрашиваю я, вздыхая от облегчения. — Как так? Что случилось? Что изменилось?

— Я размышлял о том… о том, что ты говорила, что я должен делать постепенно, ну и это, в основном, из-за того, что ты думала, будто я смогу это сделать.

— И каково это было? — спрашиваю я, изо всех сил стараясь говорить шепотом и гладя в его глаза, которые даже в полумраке сияют кротким ликованием.

— Ужасно.

— О, Лоч!

— У меня тряслись руки, а голос дрожал, и слова на странице внезапно превратились в кучу иероглифов, но я как-то справился с этим. А когда я закончил, некоторые люди — и не только девушки — действительно мне аплодировали. — Он издал короткий возглас удивления.

— Ну, конечно, аплодировали! Твои эссе совершенно изумительные! — отвечаю я.

— Еще там был парень по имени Тайриз, он подошел ко мне после звонка и кое-что сказал насчет эссе. Я, правда, не знаю что именно, потому что я все еще был оглушен ужасом, — он смеется, — но, должно быть, это был комплимент, поскольку он похлопал меня по спине.

— Видишь? — тихо ликую я. — Их вдохновило твое эссе! Неудивительно, что твоя учительница была так заинтересована в том, чтобы ты прочитал его. Ты что-нибудь ответил Тайризу?

— Думаю, я сказал что-то между ох-эм-ага-ух-ура, — Лочен насмешливо фыркнул.

Я смеюсь.

— Здорово! Но в следующий раз ты действительно произнесешь что-то связное!

Лочен улыбается и поворачивается на бок, подпирая рукой голову.

— Знаешь, в последнее время, даже если мы далеко друг от друга, я иногда думаю, что справлюсь со всем этим, что однажды я смогу быть нормальным.

Я целую его в нос.

— Ты нормальный, глупенький!

Он не отвечает, но начинает задумчиво пропускать сквозь пальцы прядь моих волос.

— Иногда я представляю… — Он резко замолкает, внезапно изучая мои волосы в мельчайших деталях.

— Иногда ты представляешь… — Я наклоняю голову и целую уголок его губ.

— Что… что бы я делал без тебя, — шепотом заканчивает он, старательно избегая встречаться со мной взглядом.

— Шел бы спать в положенное время, в кровать, в которой ты действительно можешь поворачиваться, не боясь упасть…

Он тихо смеется в темноте.

— О, да, жизнь была бы легче во многих смыслах. Маме не следовало беременеть так быстро после меня…

Его шутка сеет напряженность, и смех растворяется в темноте, когда правда, скрывающаяся за его словами, доходит до нас.

После долгого молчания Лочен внезапно произносит:

— Она точно не хотела иметь детей, но, что ж, не то что бы я верил в судьбу и все такое… но что, если мы были предназначены друг другу?

Я отвечаю не сразу, не вполне уверенная, к чему он ведет.

— Думаю, я пытаюсь сказать, что все это может оказаться дерьмовой ситуацией для кучки брошенных детей из-за того, как это произошло, привело к чему-то действительно особенному.

Какое-то время я размышляю над его словами.

— Как думаешь, если бы у нас были обычные родители или просто родители, мы бы с тобой влюбились?

Теперь молчит он. Лунный свет освещает сбоку его лицо, серебристо-белое сияние сверкает на одной его половине, оставляя другую в тени. У него в глазах тот отстраненный взгляд, говорящий о том, что его мысли находятся где-то в другом месте, или что он тщательно раздумывает над моим предыдущим вопросом.

— Я часто представляю… — тихо начинает он. Я жду, пока он продолжит. — Многие люди утверждают, что насилие часто ведет к насилию, поэтому для большинства психологов пренебрежение нашей матери нами — что считается формой насилия — напрямую связано с нашим “ненормальным” поведением, которое они так же будут рассматривать, как насилие.

— Насилие? — удивленно восклицаю я. — Но кто кого насилует? В насилии есть нападающий и жертва. Разве нас можно рассматривать как жертву и нападающего?

Синевато-белое сияние луны отбрасывает достаточное количество света, чтобы я могла заметить выражение лица Лочена, меняющееся от задумчивого к обеспокоенному.

— Мая, да ладно тебе, только подумай об этом. Я автоматически выгляжу как насильник, а ты — как жертва.

— Но почему?

— О скольких случаях ты читала, где младшая сестра насилует старшего брата? Подумай о том, сколько существует женщин-насильников и педофилок?

— Но это же сумасшествие! — восклицаю я. — Именно я — та, кто принуждает тебя к сексуальным отношениям! Не физически, но… я не знаю… подкуп, шантаж, вымогательство — что угодно! Ты говоришь, что даже если я изнасилую тебя, люди будут продолжать думать, что я жертва лишь потому, что я девушка и на год младше?

Лочен медленно кивает, его взъерошенные волосы темнеют на подушке.

— Если будут какие-то действительно сильные доказательства обратного — признание своей вины, свидетели или еще что-то — тогда, да.

— Но это же половая дискриминация, так нечестно!

— Согласен. Люди в большей степени полагаются на обобщение, и хотя иногда происходит наоборот, это бывает довольно редко. Например, физический аспект… Поэтому, не так уж удивительно, что в ситуациях, подобной этой, парни автоматически принимаются за насильников, особенно если они старше.

Я оборачиваю ноги вокруг живота Лочена, некоторое время размышляя об этом. Все это все выглядит так неправильно. Но в то же время я осознаю, что виновата в тех же предрассудках — услышав об изнасиловании или о похищении ребенка, я сразу же подумаю о мужчине-насильнике, мужчине-педофиле.

— Но что, если никого не насиловали? — внезапно спрашиваю я. — Что, если это стопроцентно согласовано, как у нас?