Короли рая - Нелл Ричард

Ответной реакции он ждать не стал. Он бросился на сына и потянулся к его руке, зная, что пространства слишком мало, чтобы нормально махать таким оружием, и отбросив любые мысли о взятии в плен.

Другие мужчины кричали и дрались, но Бирмун это игнорировал. Юноша поймал умирающую девочку одной рукой, но Бирмун удерживал другую и наносил удары ножом, пробивая грудь врага, выдирая железный клинок и тут же вонзая снова. Зарезая паренька, он увидел, что за одеждой и гонором скрывается всего лишь мальчик. Ему не больше четырнадцати.

Когда юноша попытался поднять свой тяжелый меч и не смог, он замер, уставившись на Бирмуна так, будто наблюдал не свою собственную смерть, – и хрюкнул, когда нож пронзил его шею чуть выше ключицы. Бирмун услышал ужас в криках отца, который пытался протиснуться на помощь своему сыну, но ему мешали «ночные люди». Они бились за свои жизни в дверных проемах, кололи и отталкивали всё, что пыталось войти.

Когда мальчик упал, Бирмун увидел сзади еще одного. Ему было лет десять, и он держал мясницкий нож. Бирмун убил и его, ударяя о стену и вонзая нож ему в живот. Затем он протиснулся в комнату с очагом и увидел двух женщин, держащих младенцев-сыновей. Обездвиженные, они взглянули на его лицо, а он взял кочергу из огня и бил их, пока они кричали.

Ему показалось, он услышал: «Помогите нам!» – и ощутил, как его разум обвила огненная змея, разгораясь до самых истоков детства, когда он кричал, пока его отец истекал кровью на улице.

«Никто не придет, – хотелось ему заорать, – никто никогда, никогда не придет!» Но он не мог перестать размахивать длинной зазубренной кочергой, а прерывистое дыхание лишало его слов.

– Бирмун.

Он остановился и, оглянувшись, увидел своих братьев, залитых кровью, смотрящих на него из дверного проема.

– Нам пора идти. Один из стражей удрал.

Он уронил кочергу и развернулся, не глядя на состояние женщин или их младенцев и думая, что должен испытывать страх, и стыд, и ужас, но ничего не чувствуя. Но я не хочу смотреть на них, я не хочу видеть.

– Мы возьмем головы, – сказал он, возвращаясь к трупу мальчика и нагибаясь, чтобы приняться за дело. – Берите отца. – Он скомандовал не глядя, и его братья медленно ушли.

Бирмун слышал, как его люди забирают свои жуткие трофеи. В этом не было ничего нового – они разрезали десятки трупов на куски и раскидали их по канавам и полям, но почему-то при свете это ощущалось иначе. Бирмун только надеялся, что Дала этим удовлетворится.

Он засунул головы в пеньковые мешки для картофеля, затем снова надел маску, высматривая вероятную опасность у черного хода. Ему пришлось перешагнуть через два трупа: тоже мальчики, тоже сыновья-подростки – должно быть, любовались огнями вместе с отцом и вернулись вместе, чтобы умереть от рук «ночных людей». Оба были безоружны.

Но у нас не было выбора. Они увидели нас и дали отпор, и это ради Далы и Богини. У нас не было выбора.

Вместе с братьями он вышел в огород и на кирпичную дорожку, ведущую к открытой изгороди, услышал возгласы людей, заполонивших улицы, затем распахнул переднюю дверь дома мертвеца.

– Сзади! Их трое!

Дорогу на Север преградили мужчины с отменными мечами и луками. Одна стрела просвистела мимо Бирмуна и вонзилась в свежеокрашенный березовый забор.

– Бегите, – прошептал он и бросился к переулкам, зная, что слуги вождя никогда бы даже не ступили в круговой участок – зная, что для таких людей, как Бирмун и его братья, в мире нет ничего безопаснее грязи, темноты и позабытых вещей.

* * *

Дала запаниковала, потеряв нож из виду. Ей удалось схватить демона за руку и выбить его из равновесия, но тот снова оказался на ногах, и они боролись, а затем упали на край площадки.

Все слова и мысли покинули Далу. Осталась лишь холодная твердость камня и железа.

Она упала боком, ударившись бедром, затем плечом, не удержав равновесия с занятыми руками, и существо упало вместе с ней, пыхтя и обдавая ее лицо волнами смрадного дыхания. Его кожа была маслянистой и скользкой на ощупь.

Голова откинулась назад, когда существо дернуло за ее длинные волосы, но Дала не пыталась обороняться.

Боль – ерунда, волосы – ерунда, важен только нож. Она увидела его: тот валялся рядом с ними, оброненный при падении. Она позволила существу ударить ее краем головы о камень, впиваться когтями ей в лицо и тыкать в глаза, пока она отползала – это не имело значения.

Она расставила ноги для опоры и переместила руку, освобождая место для разворота. Существо душило ее, затем выкрутило ее руку и попыталось заломить ей за спину. Дала не противилась. Был только камень и еще несколько дюймов расстояния, которое ей нужно проползти, пока с ее пальцев не прольется смерть, – а затем она вскрикнула от боли и триумфа, когда ее кисть скользнула вдоль пронзенной сорняками плиты и ухватилась за спасительный острый металл.

Существо завопило и швырнуло ее о площадку, вздернув ее руку за спиной с такой силой, что Дала подумала, не сломаны ли кости. Но она пережила своего отца, и голод, и Южные зимы, и волка. Она не собиралась умирать здесь.

Дала развернула нож так, чтобы лезвие смотрело назад, и осязала вес демона у себя на спине и расположение его ног. Она позволила своему зажатому предплечью сместиться еще дальше, и новая вспышка огня пронзила ей все тело, когда изогнулся сустав. А затем она со всей силы ударила демона в бедро.

Нож остановился, и она подумала, что промахнулась и попала в ступени, но существо дернулось и взвыло. Его хватка ослабла, и Дала выгнула спину дугой и боднула головой, как дубинкой, врезавшись во что-то мягкое; от удара у нее помутилось в глазах. Наконец-то высвободив зажатую руку, она сбросила монстра с плеч, крутанулась и нырнула вперед с поднятым ножом, вонзая его в любую осязаемую плоть. Ее зрение пульсировало в такт ударам сердца. Кровь и слезы размывали образ врага. Левая рука повисла на плече, охваченном агонией, и казалась бесполезной, но Дала яростно рубила и колола.

Она увидела глаза чудовища – красные шары, светящиеся в темноте, пойманные и заключенные в слабеющую плоть, – и узрела страх.

– Возвращайся к своему хозяину, – прошипела Дала, чувствуя правосудие единого истинного божества словно гром в своих ушах. Затем, аки Гальдра на склоне горы, она вонзила кинжал демону в брюхо, и, аки Имлер, тот поверженно откинулся на камни. Дала наносила удары снова и снова, пока не прекратился вой.

Она вдохнула свою победу и не ощутила боли, а затем встала и споткнулась. Она чувствовала, как стекает кровь по ее шее и рукам и, смешиваясь с кровью на пальцах и ладонях, капает с ножа и образует лужицу на перепачканном каменном полу. Ее губы и щеки распухли, один глаз был закрыт, но она, как могла, развернулась и посмотрела вниз, на вход в башню.

Табайя наблюдала за ней. Она не пошевелилась. Теперь даже темнота оказалась неспособна замаскировать эти демонские глаза, и Дала поразилась, что не увидела их раньше. Почему-то это стало забавным, и когда раздался смех, она обнаружила, что не может его остановить, хотя рука и ребра ныли от судорог и боль поглотила все, кроме красного света, что мерцал в окне.

– Твой черед! – крикнула она, почти насмешливо, хотя это и не было ее намерением. Переставляя дрожащие ноги, она спустилась на нижний этаж.

– Я… Я… – Чешуйки демона смазались, и линии между ними превратились в гладкую, бледную плоть перепуганной девушки. Табайя шагнула в сторону, но, запнувшись на неровных булыжниках, приземлилась на колени. Дала ощутила лишь презрение.

– Тебе от меня не спрятаться. Больше нет. – Веселье исчезло, и она шагнула ближе и подняла нож, зная, что никогда не сможет объяснить это Ордену – не уверенная даже в том, как разберется с трупами и своими ранами и что стало с «ночными людьми». Это было уже неважно.

– Я сделаю тебя жрицей. Всё… всё, что захочешь. – В глазах девицы-демона выступили слезы. Ее ободранные коленки кровили, а распростертое тело изогнулось, когда она попыталась глянуть наверх.