Чикатило. Явление зверя - Алексей Андреевич Гравицкий

отросшими, взъерошенными волосами.

Тарасюк весело подмигнул Шеину, обогнал усатого конвоира, развернулся к нему лицом и принялся дурашливо приплясывать, напевая:

Когда уйдем со школьного двора

Под звуки нестареющего вальса,

Учитель нас проводит до угла,

И вновь, назад, и вновь ему с утра…[14]

— Иди уже, — прервал песнопение конвоир, — под звуки нестареющего вальса.

Он остановился у ворот, отпер калитку, вышел, придерживая дверь, и выпустил Шеина, Жаркова и Тарасюка.

— Все, голуби, свободны. Гуляйте. И не дай вам бог снова у нас оказаться.

Усатый зашел обратно в калитку, с лязгом запер ее.

Жарков, Шеин и Тарасюк остались у ворот одни. Перед ними снова был огромный мир и полная свобода, а они переминались с ноги на ногу, боязливо озирались и поглядывали на редких прохожих и машины так, словно видели их в первый раз в жизни. Они были растерянны и подавлены, Шеин чувствовал это в себе, чувствовал в приятелях, только не умел сказать.

— Ну, шо? Куреха есть у кого? — прервал молчание Жарков.

— Пошел ты… — грубо отмахнулся от приятеля Шеин, памятуя о прежних обидах, каких немало было на допросах. — Стукач хуев.

— Сам стукач, — огрызнулся Жарков.

— Э, хорош вам лаяться, — осадил дружбанов Тарасюк. — Жрать охота…

— Я бы тоже пожрал, — мгновенно переключился Жарков на животрепещущую тему.

— Хуев тебе полванны, сука, — обиженно сказал Шеин, хотя на самом деле ругаться и выяснять отношения сейчас не хотелось. — Заложил меня ментам!

— Шея, ну все! — примирительно сказал Тарасюк. — Я вот шо думаю, пацаны… А пошли к нам в общагу, столовая уже открылась. Гроши есть у кого?

— У меня пятнадцать копеек, — погрустнел Жарков.

— У меня рваный, — нехотя достал из кармана мятый рубль Шеин. — Но я этого чмора кормить не буду!

— Поровну поделим, — решил за всех Тарасюк. — Мы же — мафия!

От неестественного, придуманного, заграничного этого слова ему вдруг стало весело, и он рассмеялся. Жарков и Шеин стояли рядом хмурые, но вскоре, один за другим, засмеялись и они, снимая нервное напряжение.

— Шеин, Тарасюк, Жарков! — раздался громкий окрик.

Троица обернулась на строгий знакомый голос. В стороне припарковался старенький интернатовский «пазик» с желтой табличкой «ДЕТИ» на лобовом стекле. Рядом стояла директриса интерната Виктория Петровна.

— Ну, что замолчали? Подойдите ко мне.

Прекратив смеяться, горбясь, непроизвольно втягивая головы в плечи, Шеин, Жарков и Тарасюк гуськом поплелись к автобусу. Сейчас они походили на нашкодивших школьников младших классов.

— Виктория Петровна, ну мы же ничего не сделали… — жалобно протянул Жарков.

— Знаю, знаю. Из милиции звонили. Сказали, «выпускаем ваших шутников»… Выдрать бы вас как сидоровых коз! Жаль, советское законодательство не позволяет.

— А шо они вам-то позвонили? — мрачно поинтересовался Шеин. — Мы ж взрослые давно.

— Взрослые… — вздохнула Виктория Петровна. — Кому вы нужны-то, кроме альма-матер своей? Ну-ка марш в автобус! Поедем к нам, хоть покормлю вас по-человечески, а там будем с каждым отдельно решать.

— А чего с нами решать? — вскинулся Тарасюк. — Работа…

— С работы-то вас поувольняли, — перебила директриса, — знаете, нет?

— Да и ладно, — улыбнулся Жарков. — А какое сегодня меню?

— Хорошо бы котлеты… — мечтательно подхватил Тарасюк.

Виктория Петровна не выдержала и отвернулась, чтобы спрятать подступившие слезы. Ей было безумно жаль этих грубых, глупых, непутевых и так на всю жизнь оставшихся детьми учеников.

— Будут вам котлеты. И макароны.

— И компот? — спросил Жарков.

— И компот, — вымученно улыбнулась женщина, судорожно борясь с желанием разреветься.

Жарков, за ним Тарасюк и Шеин весело полезли в автобус. Про свое самое ближайшее будущее они все поняли, а то, что будет потом, их сейчас попросту не интересовало.

* * * 

У Чикатило тоже все складывалось благополучно. Он стоял возле РОВД в ожидании первого дежурства. Удостоверение дружинника открывало новые горизонты. Теперь он мог не собирать сплетни и не гадать о том, что затевают в милиции для поимки Ростовского потрошителя. Милиция первой расскажет ему об этом как своему добровольному помощнику.

Рядом с Чикатило стоял молодой веселый мужчина с фамилией Панасенко. Они уже успели познакомиться, и по всему выходило — должны были стать напарниками. Панасенко травил анекдоты, Чикатило слушал его вполуха и вежливо улыбался.

Наконец подошел милиционер:

— Кто будет Чикатило?

— Это я, — поспешил тот.

Милиционер кивнул. Перевел взгляд на второго дружинника.

— Панасенко?

Панасенко дурашливо поднял руку, как в школе.

— Здорово, мужики, — по-свойски поздоровался милиционер. — Начну без предисловий. Обучение у нас носит прикладной характер. Так что инструктировать вас буду по ситуации, можно сказать, в боевых условиях. Сегодня патрулируем улицы на предмет выявления неправомерных действий отдельных граждан. Кроме того, есть распоряжение из УВД…

Он достал из планшета фоторобот мужчины в очках и шляпе и протянул новоиспеченным дружинникам.

— Ищем вот этого гражданина.

Панасенко и Чикатило с интересом уставились на фоторобот. Чикатило при этом выглядел совершенно спокойным. Панасенко толкнул напарника в бок:

— Слышь! На тебя похож, — сказал он со смехом.

— Мужики, давайте посерьезнее, — строго осадил милиционер и, забрав фоторобот, убрал его обратно в планшет. — Обращаем внимание, проверяем, проявляем бдительность. Вопросы есть? Вопросов нет. Тогда пошли.

Патрулирование Чикатило понравилось. Оно было сродни прогулке, при этом воскрешало давно забытое чувство собственной значимости, какое он испытывал, когда работал учителем. «Учитель» — звучало гордо, от учителя зависел коллектив учеников. В звучании слова «дружинник» гордости слышалось не меньше.

Патрулирование они закончили уже в сумерках.

— На сегодня все, — просто сказал милиционер и похвалил: — Андрей Романович, молодцом! А тебе, Панасенко, хорошо бы посерьезнее относиться к делу. Бывайте, мужики.

— До свидания, — вежливо попрощался Чикатило.

— Чао, командир, — дурашливо бросил Панасюк.

И оба не спеша пошли прочь.

— И куда мы собрались в таком виде? — окликнул вдруг милиционер.

Дружинники остановились, невольно обернулись, не очень понимая, что произошло.

— Так! А вы знаете, что «использование удостоверения народного дружинника, ношение форменной одежды либо использование отличительной символики народного дружинника во время, не связанное с участием в охране общественного порядка, категорически запрещено»? — казенно процитировал милиционер с лукавой улыбкой.

— Чего? — не понял Панасенко.

Мужчина красноречиво похлопал себя по плечу:

— Повязки снимаем. Патрулирование закончилось.

* * *

Домой Чикатило поехал на электричке. Он шел по проходу, равнодушно скользя взглядом по немногочисленным пассажирам. Внезапно его внимание привлекла девушка с книжкой. Она сидела у окна, читала, изредка бросая взгляды на проносящиеся мимо фонари.

Чикатило облизнул пересохшие губы, сел на свободное место напротив девушки. Почувствовав на себе чужой взгляд, та посмотрела поверх книги на странного мужчину, уже очень немолодого, какого-то скособоченного, в нелепом плаще…

Губы его скривились в