Новый Михаил - Владимир Викторович Бабкин

ту самую горную реку, которая снесет со своего пути все пережитки старого режима. Увлекшись поездками по посольствам, мы рискуем не уделить достаточного внимания наполняемости этой самой горной реки народного гнева. Если поток пересохнет, то участь нашей революции можно считать предопределенной. Посему я предлагаю нам сосредоточить свое обсуждение на выработке мер по прекращению этих провокационных слухов о чуме. Нам нужно вернуть народ на улицы, нам нужно придать новый импульс революции, нам нужно вернуть инициативу в свои руки.

– И что вы предлагаете, собственно? – Керенский был традиционно раздражен тем, что его перебили, и считал нужным это продемонстрировать окружающим. – Какие меры вы, Михаил Владимирович, предлагаете, помимо обращения к союзникам?

Александр Федорович не преминул подчеркнуть, что именно он автор идеи с посольствами. Во избежание, так сказать, недоразумений. Чтоб не оттерли завистники его персону от скрижалей Истории.

Опытный Родзянко проигнорировал реплику Керенского, не желая вступать с ним в дискуссию. Вместо этого он продолжил оглашать тезисы своего плана:

– Итак, господа, задача номер один: вернуть людей на улицы. Однако мы должны трезво отдавать себе отчет в том, что наши лозунги больше не эффективны. И пока на улицах не соберется достаточно большое количество революционно настроенной публики, наши призывы не будут находить решительно никакого отклика. Поэтому посылку в разные места агитаторов с призывами к революции я считаю ошибочной и вредной в сложившихся условиях. Накал выступлений явно спал, и для того, чтобы вновь зажечь толпу, нам необходимы принципиально другие методы.

Михаил Владимирович обвел взором присутствующих и, взяв карандаш, начал мерно отстукивать пункты своего плана.

– Первое. Мы должны организовать доставку в Таврический сад подвод с хлебом и мукой. Второе – мы должны начать раздачу хлеба всем желающим. Третье – нам необходимо оповестить об этом всех, и тут как раз пригодятся агитаторы, которые должны рассказывать о том, что новая революционная власть организовала бесплатную раздачу хлеба и все желающие могут прийти к Таврическому дворцу и получить свою долю…

– А вы представляете, что тут начнется? – Милюков вскочил с места.

Родзянко с холодной улыбкой кивнул.

– Вполне себе представляю, уважаемый Павел Николаевич, вполне себе представляю…

Петроград. 28 февраля (13 марта) 1917 года

Полковник Кутепов в этот час также был на заседании. Собрав офицерский совет, он выслушивал мнения и предложения каждого из своих офицеров, продолжая при этом раздумывать над тем, что же делать дальше.

Назначение исполняющим дела главнокомандующего округом и коменданта столицы вовсе не добавили ему оптимизма. До рассветного разговора по телеграфу с великим князем Михаилом Александровичем у него хотя бы была надежда на то, что в Петрограде есть кто-то, кто видит и знает больше, чем он сам, что есть те, кто точно так, как и Кутепов, держат оборону на своих участках, что кто-то вот-вот решительно возьмет командование в свои руки, что в Петрограде вот-вот появятся надежные части с фронта и вся эта революционная кутерьма наконец закончится. Однако теперь ему было совершенно ясно, что положение их просто отчаянное и что, не будь этих слухов о чуме, его отряд, вероятно, прекратил бы свое существование еще предыдущим вечером.

Решительные действия, удержание инициативы, привлечение дополнительных сил за счет нескольких взятых под контроль рот лейб-гвардии и другие мероприятия – все это лишь оттягивало неизбежный конец. Слишком несопоставимыми по численности были силы, слишком легким и привлекательным был путь анархии и хаоса, слишком много накопилось обид, неудовлетворенности и слишком сильно было желание перемен.

Слухи о чуме, которыми так удачно удалось воспользоваться, позволили сбить накал революционных выступлений, и разведка фиксировала почти полное отсутствие людей на улицах. Но Кутепов не строил иллюзий на сей счет и был уверен в том, что не позже вечера все вернется на круги своя. Более того, рассчитывать на то, что у них есть время далее обеда, он бы не стал. К тому же нельзя было сбрасывать со счетов действия господ-товарищей из Таврического дворца, которых полковник вполне обоснованно считал куда более искушенными во всяческих интригах, чем он, обыкновенный боевой офицер, пусть даже и из элитного Преображенского полка лейб-гвардии, пусть даже казармы его и располагались рядом с Зимним дворцом.

Единственным вариантом виделось активное влияние на события, удержание инициативы и принуждение превосходящего по силам противника к постоянному реагированию на твои неожиданные операции, в результате чего тот вынужден будет распылять силы и внимание по всей ширине и глубине фронта, не имея возможности спрогнозировать места нанесения следующего удара. Но для этого отрядам Кутепова нужно не отсиживаться в пассивной обороне удерживая занятые объекты, а предпринимать действия по взятию под контроль новых стратегических точек, вести борьбу за умы солдат гарнизона и жителей столицы.

Полковник прекрасно понимал, что здесь и сейчас влияние психологического фактора велико как никогда. Естественно, и там, на фронте, моральный дух влиял на общую дисциплину в войсках и на их устойчивость в бою, но на передовой солдатам по крайней мере было понятно, что германец он вон с той стороны, а русские они вот здесь, в окопах, рядом с тобой. В Петрограде же русскими были все, и Рубикон гражданской войны был уже фактически перейден, поскольку в столице уже несколько дней русские стреляют в русских безо всякого колебания. Более того, в отличие от фронта, здесь и переход от одной противоборствующей стороны на другую не просто возможен – он наблюдается весьма регулярно. А потому в этом противостоянии победит тот, кто будет владеть умами и желаниями толпы. И уже не имеет значения, какая это толпа – цивильная или военная, поскольку падение дисциплины превратило солдат в обыкновенную вооруженную толпу, сравняв их с такой же толпой гражданских, вооружившихся точно так за счет разграбления арсенала.

И в этом контексте положение верных императору войск, как это прекрасно понимал Кутепов, было куда более проигрышным в моральном плане, ведь все, что они могли предложить, это довольно абстрактные в нынешних условиях, некогда святые понятия, такие, как честь, долг и верность единожды принесенной присяге. В этом плане революционные лозунги для вчерашних крестьян, из которых и были сформированы запасные полки, звучали значительно привлекательнее.