Наследие дракона - Юлия Июльская

смерть. Это должна быть её смерть. Вот что положит конец правлению Мэзэхиро. Она жалела, что он её не убил, но для смерти не всегда нужен убийца.

– Значит, я умру…

– Совсем спятила? – Норико смотрела на неё как на умалишённую.

– Но ты же сама сказала, что…

– Что ты должна умереть для всех, – она выделила последние слова.

Ну конечно. Война – это всегда путь обмана.

Ни разу в жизни она не пыталась выдать свой побег за смерть и потому сильно волновалась.

– Как думаешь, этих нарядов будет достаточно? Они точно будут гореть?

– Киоко, – Норико выбралась из кучи одежды и улеглась на них сверху, – ты слишком волнуешься.

– Если я должна умереть – здесь всё должно сгореть дотла. Бамбук горит плохо. Я уже разбросала везде свитки и ткани…

– И платок с журавлём? – в голосе Норико проскользнули ехидные нотки.

Киоко это совсем не понравилось.

– Не нужно так. Ты думаешь, это забавно – задевать меня тем, что я хочу сохранить память о муже, который умер из-за меня?

Норико тут же перестала ухмыляться.

– Извини, не подумала.

– Тебе стоит думать почаще.

Платок с журавлём, свиток Акихиро-сэнсэя, шкатулка с заколкой и кимоно, подаренное госпожой Фукуи, – вот и всё, что она собрала с собой. Самые дорогие сердцу и потому самые ценные вещи. Ширму с Ватацуми она бы тоже забрала, но всё остальное легко складывалось в дорожный мешок, а этот подарок был слишком громоздкий, так что прекрасный взгляд дракона пришлось оставить.

– Подожди, а как я унесу мешок? – это было уже девятое «подожди» после того, как Киоко решилась на побег. – Любое крупное животное привлечёт внимание.

– Я позаботилась об этом. У тебя под окном вырыт подземный ход, который ведёт за стены дворца. Кстати, во всех приличных дворцах такое обустраивают ещё во время строительства, а не заставляют рыть своих подруг-бакэнэко в образе соболя целую неделю без сна и отдыха.

– Не верю, чтобы ты обходилась без сна и отдыха.

– Могла бы и поверить из благодарности!

Киоко улыбнулась. Впервые за долгое время.

– Хорошо, тогда верю.

Она достала свечу из тётина и поднесла к горстке свитков. Огонь занялся хорошо, но шёлковые наряды совсем не хотели гореть. Киоко с досадой смотрела на чёрную оплавленную одежду, которую надевала в тот день, когда прах отца улетел в сторону моря, и не понимала, как заставить его пылать.

Прах отца…

Точно, мико. Вот кто мог бы ей помочь.

– Норико, как думаешь, служительницы храма захотят вызвать бога огня, чтобы тот устроил здесь пожар?

Норико невозмутимо поинтересовалась в ответ:

– А зачем тебе для этого служительницы храма?

– Потому что я не общаюсь с богами напрямую? Они, знаешь, никогда не торопились исполнять мои молитвы.

– Так и тело твоё тоже не торопилось меняться, но это ведь не значит, что ты не могла превращаться.

Киоко вздохнула.

– Говори уже.

– Ки, – она встала и спрыгнула с горки так и не загоревшихся кимоно. – Следующая за ки воздуха – ки грома, она соединяет всё живое. Она тоньше, затейливее, ею овладеть труднее. Это та часть, через которую мы можем обращаться к другим душам. У меня она не очень развита – я чувствую только оголённые души, без оболочки, то есть мёртвые. Но в тебе ками бога – наверняка ты можешь пригласить отобедать Кагуцути.

Киоко задумалась. А ведь она никогда даже не пробовала обращаться к богам осознанно. Так, чтобы в самом деле о чём-то просить и ждать ответа, на самом деле веря, что её услышали.

Чтобы использовать ки, нужно её почувствовать, поэтому Киоко снова закрыла глаза, уже привычно вошла в состояние полного расслабления разума, отпустила мысли и растворила сознание в потоке сил. Свою ки она знала хорошо. Как и те, что вокруг, – легко чувствовала всех: от самых маленьких насекомых до людей, снующих по дворцу. Но должно быть что-то ещё. Что-то, чего она не замечала раньше…

Если её сердце – ками Ватацуми, значит, оно приведёт её к другому богу. Оно соединит её со всеми вокруг. Оно позволит чувствовать не только ки, но и сами души…

Она сосредоточила своё внимание на сердце – сгустке жизненной силы, откуда брали начало все её ки и куда они сходились вновь. Оно билось. Сначала это было слабое и едва ощутимое биение, но чем дольше Киоко погружалась в него, тем сильнее оно нарастало, тем больше и мощнее казалось, словно она приближалась к чему-то…

Пространство зарокотало.

Сердце содрогнулось, медленно сжалось, разжалось.

За этим снова последовал глухой раскат грома.

Время замедлилось.

Она слушала, чувствовала мощь этой силы, ощущая её как наблюдатель и как обладатель. Вот она – ками бога. И вот весь мир – перед ней.

Она потянулась к северо-востоку – через земли Шинджу, через залив Комо, туда, где горел вулкан Шин.

Её ками была водой – силой жизни и созидания. Его ками была огнём – силой голода и разрушения. И он любил, когда в нём нуждались.

– Кагуцути, – молча позвала она.

Он откликнулся.

– Дай мне своё пламя – и я дам ему пищу, – пообещала она.

Он дал.

Огненные языки полились по её ками, обосновались в сердце и потекли по тем дорогам, которыми текут ки крови, воды и соли, обретая плоть и выжигая тело изнутри. Жилы горели, тело плавилось, боль была невыносимой настолько, что она не могла даже кричать.

Плоть стала огнём. Она сама стала огнём. Каждая клеточка тела преобразовалась в пламя, провожая дар Кагуцути в телесный мир. Киоко протянула руку и коснулась одежды – оранжевые языки послушно переползли на ткань и жадно пожрали её, оставив лишь горстку пепла. Она прошла дальше и коснулась стены – пламя перешло на балку и стало расползаться в стороны. Тогда она коснулась пола – и отдала весь огонь ему.

– Весь этот дом – твой.

– Щедрый дар, императрица Киоко, – услышала она молчаливый ответ.

Она обратилась волком, швырнула кимоно, в котором была, в бушующее пламя, подхватила мешок и выпрыгнула в окно.

Миямото Киоко умерла. Правящая ветвь умерла вместе с ней. Теперь она действительно свободна от прошлого.

* * *

Он увидел её раньше, чем заметила она. Киоко была невероятно красива – в том самом кимоно, которое когда-то, в прошлой жизни, лишило его дара речи. Он любовался её профилем, сидя в тени, и не торопился вставать. Она говорила с Хотэку – пусть говорит, сначала ей нужно вернуться к друзьям, к нему успеет.

До него доносились обрывки фраз, неуверенный смех и стоны, полные боли, когда речь заходила об упражнениях. Он улыбнулся.

В конце концов она повернулась. Её невидящий взгляд пробежал по поляне и окружающим деревьям. Скользнул и по нему, но не зацепился – отправился блуждать дальше. Миг осознания – и с неуверенностью на лице она смотрит ему в глаза.

Робкий шаг вперёд. Что-то спрашивает у Норико, та отвечает, согласно кивая. Ещё один шаг. Значит, пора.

Он поднялся и вышел из тени. Хотел остановиться, дать ей дойти, осознать, но не смог. Быстро преодолев расстояние между ними, Иоши прижал её к себе. Жива. Здесь. Рядом. Больше ничего не важно.

– Прости меня, – прошептал он ей в ухо. – Прости, что не верил. Прости, что вёл себя так… – он не нашёлся со словами, поэтому снова повторил: – Прости.

Она отстранилась. Её лицо блестело от слёз, он осторожно старался их вытереть.

– Не плачь, пожалуйста. Больше не нужно. Всё хорошо…

Она смотрела ему прямо в глаза, касалась его лица, словно изучая, проверяя: а правда ли?

– Почему ты жив?

Он знал, что она спросит. В голове он проговаривал эту историю сотни раз и готов был проговорить в сто первый – на этот раз вслух.

Когда мир потух – вокруг не осталось ничего. Ни его, ни отца, ни поля боя. Ни правды, ни лжи. Ни счастья, ни горя. Только тени собственных ошибок, что не отпускали, держали в этой мгле. Он им не сопротивлялся, и так прошла вечность. На самом деле сменились всего несколько страж, но для него всё было иначе.

Когда вечность тьмы закончилась – пришла она, сверкнула