Русанов - Владислав Корякин

Так продолжалось до 6 сентября, пока на подходах к острову Пахтусова судно буквально не уперлось в неподвижный припай с многочисленными айсбергами, сохранившийся еще с прошлой зимы. Тем самым наши моряки и участники экспедиции оказались в знакомых водах, где люди из экспедиции П. К. Пахтусова побывали еще в 1835 году. При всей сложности обстановки это был несомненный успех, с одной стороны, а с другой — участники трехдневной гонки могли позволить себе отдохнуть и поразмыслить над своими научными достижениями, которых оказалось не так мало уже по той причине, что русское судно (первое научное!) оказалось в этих ледовитых водах впервые после легендарного помора Саввы Лошкина полтора века спустя.

Характер побережья к этому времени изменился, оно стало больше напоминать горными вершинами и глубоко вторгающимися в глубь суши заливами-фиордами знакомый запад Новой Земли. Даже льда на суше поубавилось — частично его заслонили горы, и концы выводных языков как-то осторожно прятались в кутах заливов, высылая навстречу маленькому судну своих разведчиков — глыбы сапфировых айсбергов, местами прикрытых свежим снежком.

Для читателя отметим, что ледовая обстановка по пути плавания «Дмитрия Солунского» оказалась удивительно близкой к средним показателям с современной точки зрения. Разумеется, участники плавания 1910 года воспринимали ее иначе, поскольку они были первыми, и каждый шаг вперед вел их к неизвестности, несмотря на уверения их предводителя, действия которого не всегда казались им оправданными. Все-таки полярники обыкновенные люди со своими слабостями, которые им чаще других приходится преодолевать-а это тяжело давалось во все времена… На этот раз ледовая обстановка не создавала серьезной угрозы зимовке, хотя опасения такого рода, видимо, все же присутствовали. Так, И. К. Вылка в своих более поздних воспоминаниях писал, что «команда “Солунского” очень боялась зазимовать, боялась, что нас унесет на Северный полюс» (Казаков, 1983, с. 160). Однако такого страшного опыта в то время еще не было — наоборот, несколько известных случаев дрейфа имели вполне благополучное завершение. Воспоминания Вылки были написаны значительно позже, когда стала известна трагическая судьба экипажа шхуны «Святая Анна», которая в 1912–1914 годах в процессе вынужденного дрейфа была унесена из Карского моря в Центральный Арктический бассейн. Сам Русанов лишь однажды упоминает о зимовке, причем с «голодом ввиду недостатка съестных припасов и с неизбежною при таких условиях страшною цингою» (1945, с. 152), но не в момент наибольшей опасности, а уже при ее завершении. Если же учесть, что охота даже при коротких высадках на берег оказалась достаточно богатой (за первую неделю сентября было, как выражаются поморы, «упромышлено» три оленя и медведь), опасность голода и цинги даже при самом неблагоприятном развитии событий выглядит минимальной.

Остановимся на достижениях экспедиции в Карском море. Убедительных результатов в пользу Гольфстрима получено не было, его признаки были установлены уже советскими экспедициями десять — пятнадцать лет спустя, которые доказали, что тяжелая вода из Атлантики у северных пределов

Новой Земли погружается на глубину, а на поверхности остаются более легкие и менее соленые воды, распресненные поступлениями из Оби и Енисея. Что касается ледовой обстановки, в самом главном Русанов оказался прав, но механизм образования открытых акваторий на севере Карского моря, как было установлено со временем, оказался иным и определяется северными ветрами, отгоняющими лед к югу, который при этом буквально затыкает пробками проливы к югу от Новой Земли — Карские Ворота и Югорский Шар. Но, несомненно, Русанов внес свою большую долю в этот сложный научный поиск, ибо с его подачи уже другие, в первую очередь такие полярные корифеи, как В. Ю. Визе, Н. Н. Зубов, Г. Я. Вангенгейм или Б. Л. Дзердзеевский и другие основоположники создания теории ледового и погодного прогноза для полярных трасс, оказались на верном пути, не говоря о первой «Лоции Новой Земли и Карского моря» Н. Н. Евгенова, опубликованной в 1930 году, куда русанов-ские материалы включались с соответствующими ссылками, порой даже без изменений. Вообще, для наблюдений Русанова, полученных в этой экспедиции, характерна долгая жизнь в науке — в большом объеме они использовались, например, в капитальном труде А. П. Шумского «Оледенение Советской Арктики», особенно в «новоземельском» разделе, увидевшем свет в 1949 году, то есть спустя почти сорок лет после гибели исследователя. Немногие из наших современников могут похвастаться подобным научным «долголетием» даже не идей (увы, они быстро стареют), а результатов наблюдений, что для Русанова показательно само по себе.

Несомненно, ценными оказались новые сведения о побережье. Заслуг А. Петерманна и его норвежских информаторов не стоит отрицать, хотя их съемки не отличались детальностью, поскольку берега пеленговались норвежскими штурманами с больших расстояний в условиях не только плохой видимости, но и нередко без точного определения собственного местоположения. В такой ситуации любая новая деталь в характере побережья становилась ценным приобретением. А успел Русанов в процессе плавания немало! Он нанес на карту все сколько-либо значительные объекты побережья, даже выступ полуострова Сомнений, хотя и без залива Благополучия. На карте показаны практически все крупные выводные языки ледникового покрова за исключением ледников Кропоткина и Полисадова. К его карте нам понадобится вернуться не однажды.

Вместе с ней получила права гражданства работа одного из главных участников событий, опубликованная в отчете экспедиции под заглавием «Карта восточного побережья Новой Земли между 73 град. 30 мин. с. ш. и 75 град. с. ш. Составил новоземельский самоед И. К. Вылка в 1910 г.». Дата говорит только о том, что последние исправления карта проходила в описанном плавании, тогда как снята она была на несколько лет ранее. На деятельности своего верного помощника Русанов в отчете посчитал необходимым остановиться особо, после того как познакомился с результатами его работы с борта судна во время одной из стоянок у полуострова Пяти Пальцев: «Этот полуостров, как выяснилось, совершенно неточно обозначен на существующей карте и очень верно был снят Ильей Выл кой… В продолжение трех лет занимался этот замечательный самоед съемкой малоизвестных восточных берегов Новой Земли. Ежегодно продвигался он на собаках все дальше и дальше к северу, терпел лишения, голодал. Во время страшных зимних бурь целыми днями ему приходилось лежать под скалою, крепко привязавшись к камню, не смея встать, не смея повернуться, чтобы буря не оторвала его от земли и не унесла в море. В такие страшные дни гибли одна за другой его собаки… Бесконечное число раз рисковал Вылка своей жизнью для того только, чтобы узнать, какие заливы, горы и ледники скрыты в таинственной манящей дали Крайнего Севера. Привязав к саням компас, согревая за пазухой закоченевшие руки, Вылка чертил карты во время самых сильных новозе-мельских морозов» (1945, с. 155). Карта Вылки, выражаясь сленгом топографов, «заиграла», когда Русанов нанес на нее топонимику того времени. Он в полном смысле сделал но-воземельского аборигена полноправным коллегой-сотрудником, случай едва ли не единственный в истории Арктики. На этом фоне отдельные замечания вроде «если соотношение частей и размеры площадей у Вылки требуют в некоторых случаях исправления, то общая конфигурация берега и очертания отдельных участков суши по большей части схвачены им довольно точно» (1945, с. 212) имеют лишь второстепенное значение. Как известно, похвалами Владимир Александрович не разбрасывался.