Виктор Розов. Свидетель века - Виктор Кожемяко

C.Р.: Уверен, иного не могло быть. Я уже сказал вам про главное в его убеждениях и в характере. А особенно надо учесть, что для него любовь к Родине вовсе не была какой-то декларацией «на публику». Это было глубоко внутреннее, но очень сильное чувство, которое владело и двигало им, заставляло страдать, диктовало решительные слова и поступки.

Я вот говорил, как он болел за Советский Союз и за все советское. Но тогда же, и не менее активно, он начал выступать в защиту русских – русского характера, русской души, русской культуры. А почему? Это опять-таки стало реакцией на атаку так называемого общественного мнения, когда пошла волна издевательств: будто все русское – это, как теперь говорят, отстой, чуть ли не уродливое отклонение мировой цивилизации.

B.К.: Да, уж такое, как я понял, он принять не мог.

C.Р.: Возмущался страшно каждым подобным выпадом! Суть в том, что душою он был русский и советский вместе. Всегда. Это в нем не противостояло, как в некоторых, он не видел и не допускал здесь никакого противопоставления.

B.К.: Мне понятно: в органическом единстве – интернационализм и патриотизм. Ведь интернационализм – это вовсе не космополитизм, который правильно назван безродным. Это, в конце концов, проявление той самой всемирной отзывчивости русской души, которую Достоевский выделял в Пушкине. А вот некий сценарист Аркадий Инин позволил себе в газете назвать Розова… русским нацистом. И ведь не он один так бил по солдату Великой Отечественной! Наверное, вы тоже были свидетелем этих ударов?

C.Р.: Увы. Не только в газетах и по телевидению. Домой звонили. Конечно, не называясь. Но при том как оскорбляли его!

B.К.: Переживал сильно?

C.Р.: Естественно, было неприятно. Однако у него за большую жизнь уже выработался определенный иммунитет на несправедливые выпады. Ну а самое главное – он был убежден в своей правоте, и столкнуть его с твердой убежденности, как я уже говорил, ничем было невозможно.

ОБ ИСТОКАХ, КОРНЯХ, ЖИЗНЕННОЙ ОСНОВЕ

B.К.: Давайте, Сергей Викторович, перейдем сейчас к тому, что весьма важно для читателей. Я имею в виду, как сложилась жизнь писателя Розова и сформировалась вот такая уникальная его личность, о которой мы с вами говорим. Можно начать с истоков и корней биографии?

C.Р.: Всем порекомендовал бы книгу отца, которую он назвал «Путешествие в разные стороны». Там, правда, нет последовательного изложения биографии. Это какие-то, на первый взгляд, обрывочные воспоминания, эссе, зарисовки, новеллы из жизни, но все вместе складывается в очень искреннюю исповедь.

B.К.: Там есть важнейшая, на мой взгляд, глава под названием «Я счастливый человек». Можно сказать, квинтэссенция Розова. Казалось бы, жизнь-то в большой ее части очень нелегкая, а человек называет себя счастливым. Другие (ох, сколько их!) брюзжат по гораздо меньшим поводам так, что становится тошно. А тут какой-то генетический оптимист…

C.Р.: Что ж, начнем, как вы сказали, с истоков и корней. Когда он родился, семья жила в Ярославле. Мать воспитывала детей, была домохозяйкой. Отец, то есть мой дед, работал бухгалтером. Во время Первой мировой войны он попал под газы, оказался в плену, и психика у него была несколько нарушена.

А в 1918-м, во время эсеровского мятежа, их дом был разрушен, и они переехали в Ветлугу. Там поблизости брат дедушки, двоюродный мой дед, которого в семье называли дядей Шурой и который по профессии был врачом, основал больницу в селе Одоевском. Она цела до сих пор. Позапрошлым летом мы с двоюродным братом туда съездили. Открываем дверь в это деревянное старое здание – и видим портрет дяди Шуры…

Потом дядю перевели в Кострому, и семья отца потянулась за ним. Как вы знаете, Кострома для отца стала второй родиной. Очень любил этот город на Волге. Здесь он пошел в школу, затем в техникум легкой промышленности, который окончили многие известные костромичи. Но у него интересы были другие: увлекся театром.

B.К.: Как это произошло?

C.Р.: По-моему, любовь к театру родилась у него через любовь к литературе. Чувство слова и чувство сцены развивались параллельно. В семье все пели. У дяди Шуры был роскошный голос. А у отца ни голоса, ни слуха не было. Но, видимо, атмосфера семейная тоже способствовала любви к искусству.

Так появился в его жизни TPAM – театр рабочей молодежи. Тогда, в 20-х годах, много было таких театров для рабочих. Костромской, судя по всему, входил в число лучших. Например, там работал будущий великий режиссер Алексей Дмитриевич Попов. Сейчас в этом здании Театр кукол, и есть памятная доска с именем А.Д. Попова.

Родная Кострома

B.К.: Насколько я помню из книги Виктора Сергеевича, он познакомился с этим выдающимся режиссером уже в Москве?

C.Р.: Да, некоторое время даже жил у него дома как у земляка. Это когда поехал поступать в театральную школу. ТРАМ определил его судьбу. Дело в том, что отец был здесь не только исполнителем, но и проявил свои лидерские, режиссерские наклонности, начал что-то для сцены сочинять.

А поступил он в столице в школу Театра Революции. Курс вела великая Мария Бабанова, он сразу стал старостой, и после окончания школы его оставили в этом театре, правда, во вспомогательном составе.

Вообще нельзя сказать, что актерская его карьера складывалась очень успешно. К тому же, как назло, он влюбился в маму, и любовь эта поначалу долго была безответной. Маме было тогда всего 16 лет, и она приписала себе годы, чтобы поступить в театральную студию Хмелева. Волю, конечно, он проявлял незаурядную, когда ухаживал за ней. Она была хороша собой, и кавалеры у нее были гораздо выгоднее и красивее, нежели он. Однако их предложения она тоже не принимала.

B.К.: Провожала его на фронт, как Вероника провожает Бориса в пьесе «Вечно живые» и фильме «Летят журавли»?

C.Р.: Наверное, было похоже. В отличие от Бориса, он выживет, но вернется инвалидом на всю оставшуюся жизнь. И все-таки они поженятся. Через десять лет после знакомства!

B.К.: Мама ваша, Надежда Варфоломеевна, тоже была во многих отношениях удивительным человеком. Стихи писала, дневник в стихах…

C.Р.: Она была талантливая актриса – любимица Хмелева в Театре имени Ермоловой. На конкурсе молодых актеров Москвы – по-моему, это был 1949 год – заняла первое место. А потом оставила театр. Ради семьи, детей, ради отца, которому полностью себя посвятила.

B.К.: Они ведь поженились сразу после войны?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});