Воспоминания о Штейнере - Андрей Белый

Когда происходит сложнейший химический процесс, то между исходными веществами и конечным получается ряд неустойчивых промежуточных продуктов; иные из них бывают преядовиты (таким ядовитым промежуточным продуктом является, например, угарный газ). Когда мы читаем об испытаниях водой, воздухом и огнем, мы думаем, что эти испытания происходят где — то в Торичеллиевой пустоте, а не в жизни. И потому — то мы никогда не узнаем ни времен испытаний, ни качества испытаний. Внутри А. О. испытания эти постигают именно эсотериков, а не не — эсотериков; испытания эти не шуточны; результаты провала в них, степень провала, тотчас же становится катастрофическим отстранением биографий, вплоть до слома судеб.

И должен сказать, что вопрос об отношении внутренней линии к "обществу" в период испытаний, вовсе не так легко Разрешим, как это думают; тут — то и образуются в сознании промежуточные продукты вроде угарного газа, которыми отравляются сознания именно лучших, но испытуемых. Всякий знает, что отравление угаром незаметно; и всякий знает, что нашатырь разлагает угарный газ. Почему — то ждут испытаний с "треском" и "громом"; а испытание и есть опасность отравления невидимым, необоняемым, неосязаемым существом отравы; разложение существа отравы, спасительный нашатырь, тоже не имеет ничего общего с бормотанием медитаций.

Вот отчего среди лучших, внутренних, выказывавших крупные успехи в начальном отрезке "пути", и образуется немалый процент людей, которые, начав с испытания, кончают самоотравлением; но совершенно естественно, что угарное состояние свое они перекладывают на антропософию и на Штейнера. Оттого среди учеников его приходилось мне наблюдать постоянно явление: разрыв с учителем именно лучших, но угоревших, начавших угорать или до своего вступления в А. О., или уже после вступления в А. О..

20

Я уехал из Дорнаха в 1916‑м году.

Вскоре после моего отъезда началось усиленное расширение А. О. и та стадия интересов к культуре наук, искусств, общественности, в которой естественно атрофировались "оккультные" моды; но зато стал расти АППАРАТ.

Из представителей нового "форштанда", возникшего по указаниям Штейнера[304], помню фр. Врэде[305], постоянную сопутницу по городам (в поездках за Штейнером), а потом и постоянную обитательницу Дорнаха. Маленькая, худая, бледная, рассеянная, умная в трехмерном смысле, астрономичка — математичка, — она никогда не останавливала моего внимания: образованная, не глупая, но "скучная" Врэде, — гак она воспринималась мною.

Другой член форштанда, вскоре умерший, мисс Мэрион[306], высокая, тихая, кроткая, бледная девушка, худая, как палка, — одно из первых лиц, на которых мы натолкнулись в Дорнахе; она мне казалась "не от мира сего"; я не мог ее себе представить "членом форштанда".

Ита Вегман[307], — она была постоянной дорнахкой в наши дни; и тот факт, что я не знал ее фамилии, показывает на ее тогдашнюю роль в Дорнахе; много было милых, тихих, более чем хорошо знакомых антропософок (с иными раскланивался, разговаривал, с иными нет, с иными же то — ДА, то — НЕТ), не державшихся в центре рабочего ядра Дорнаха, но производивших тихую, незаметную, нужную работу, ни за что дурное не зацепившихся. И когда я стал искать Иту Вегман, вызывая в памяти эту галерею лиц, минуя хорошо знакомых друзей и слишком хорошо знакомых врагов, сразу мне встало приятное, бледное лицо очень высокой, худой, молодой женщины, производящей впечатление, что она точно скошена набок (немного вперед и вправо): это — не органический дефект, а манера держаться; у нее приятные, пристальные карие глаза и очень пышные волосы (большая прическа); она никогда не ходила в столах, держалась одиноко и "резервэ"; но в ней не было ничего хмурого; она глядела на других с благожелательным любопытством, но не пускала их в свое "святая святых".

Когда я ее описал, мне сказали: "Да, эти признаки соответствуют Вегман".

Тогда я ее СЛИШКОМ ХОРОШО, не зная, знаю: более года она сидела перед нами наискось, у окна, на лекциях Штейнера, в столярном бараке, часто в беленькой кофточке, в черной юбке; и, кажется, что всегда была одна. Чуть ли не каждый день я ее где — нибудь встречал. Все образы воспоминаний моих о ней — мне приятны.

Большего ничего не умею сказать.

Стеффена я смутно помню: мне его показывали; в мое время он наезжал, или жил временами в Дорнахе. И к работам никакого отношения не имел.

Талантливого Ваксмута[308], чья книга — украшение антропософской культуры, я вовсе не знаю; знаком с его братом "общественником", о котором ничего интересного не умею сказать, как и о Ленхасе[309], знакомство мое с которым весьма поверхностно.

Уже совсем далеки мне нынешние деятели: Колиско, Швебш, Штейн, Штокмайер и прочие. Может быть, они и "глубокие эсотерики", — не знаю; по статьям, по речам я этого не увидел; никакого "веянья", никакой "печати" на них не открывал; Колиско и "печать" — даже смешно: скорее — ПЕЧАТКА с выгравированными литерами: "Дер Коммендэ Таг — Ферлаг": "штамп", в котором для меня объединялись столь многие в 21–23 годах.

21

Я начал внутренними учениками доктора; и, рисуя линию их, уперся в точку, где линия как бы пересеклась [пересекалась]: в точку "общества", бывшего сперва лишь "обростом" кузова корабля, а потом явившего собою "аппаратизацию". Здесь — тема моя кончается.

Думаю, что Рудольф Штейнер был педагог, учитель, но во внутреннем смысле; чем не был он, — так это "политиком"; а какой же "общественник" не политик?

Стало быть: Рудольф Штейнер не был общественником. И когда говорил он "общество", разумел он не "общество", а нечто, осуществимое разве в ряде поколений, к чему он дал в "трехчленности"[310] лишь абстрактные пролегомены, кстати — "обществом" положенные под сукно.

Встреча его с необходимой трагедией, в которой "государственность" должна была вынырнуть, по — моему — Дорнах; встреча началась издалека; звуки ее издали имели мелодичный призвук (сирена на расстоянии гудит мелодично).

Встречу ту называю я "происхождение трагедии из духа музыки". Место ее — Дорнах.

К Дорнаху поворачивает меня тема моя.

Глава 5. Рудольф Штейнер и Дорнах

"Дом слова — говорящий дом". Рудольф Штейнер. (Из литеграф. курса лекций, читанных весной и летом 1914)[311].

"Современные здания немы: они не говорят". Рудольф Штейнер. (Оттуда же).

"Принцип внутренней отделки — негатив. Внутренняя отделка — пластически формующаяся внутрь оболочка для наполняющего нас в этом помещении духовного знания". Рудольф Штейнер. (Оттуда же).

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});