Свет не без добрых людей - Шевцов Иван Михайлович

- Не знаю, что вы со своей матушкой там еще нафантазировали, - нетерпеливо и раздраженно перебил Булыга, - только наперед вам говорю: ни на какие авантюры я не пойду и пробовать не буду.

Тон этот не удивил Надежду Павловну, но возмутил Нюру и Михаила.

- Ну, если вы так… тогда и говорить нам нечего, - вспылила Нюра и, резко повернувшись, выскочила из кабинета, даже не закрыв за собой дверь.

Михаил побежал за Нюрой, чтобы успокоить ее и узнать, что она хотела предложить. А Посадова сказала сердито, с осуждением:

- Нельзя так, Роман… Надо сдерживать себя. Ты даже не выслушал человека…

- Слу-у-ша-ал, битых полчаса слушал…

- Может, у человека дельное предложение…

- Зна-а-аю это предложение… Знаю. Яровую солому бросить в навоз, получить отличное удобрение и оставить скот без кормов! Хватит с меня… Пока я директор, я здесь командую и отвечаю… И не позволю мною распоряжаться…

- Да ты напрасно шумишь - ребята дело говорят. И никто на твой директорский пост не покушается и не собирается снимать с тебя ответственности. Но пойми, Роман, не только ты один думаешь и решаешь, как лучше дело вести. Люди, рабочие наши, коммунисты, комсомольцы, беспартийные, - все думают, все беспокоятся. Они тоже хотят, чтобы совхоз давал больше мяса, молока, чтобы меньше убытков у нас было. Они такие же коммунисты, как и мы с тобой, пришли к тебе с добром, а ты их - в шею.

- А я что, я разве мешаю рабочим думать и беспокоиться… Ты эти штучки брось, товарищ парторг. Я знаю свой рабочий класс, и меня люди тоже знают. Меня рабочий класс всегда поддержит. Всегда!.. Не для личных, не для шкурных интересов я себя не щажу. Да я себе ломаного велосипеда не нажил за пятнадцать лет руководства совхозом. Я тысячи тонн свинины и молока сдал государству. Я на голом месте, на пепелище создал за каких-нибудь пять лет хозяйство с доходами в миллион.

- Неправда, товарищ Булыга! - вдруг резко крикнула Посадова и стукнула по столу своим крепким кулачком. - Неправда… Не ты дал государству тонны мяса и молока, не ты создал крупное хозяйство на голом месте. Это сделали они, рабочие, с которыми ты не всегда желаешь считаться, к мнению которых ты не всегда прислушиваешься.

- Я считаюсь с дельными предложениями и всегда их поддерживаю, - заговорил Булыга уже компромиссным тоном. Первая вспышка прошла, "кризис", как говорят, миновал, Роман Петрович понял, что переборщил, и начал полегоньку отступать и сдаваться. Необычно резкий тон Посадовой удивил и насторожил его. - Я готов выслушать любого, кто разговаривает со мной по-человечески. Но если каждая доярка и свинарка будет заходить в кабинет директора, когда ей вздумается, и устраивать истерики, это не совхоз будет, а неугодное богу заведение.

- Да, товарищ Булыга, пора поучиться выслушивать каждую доярку и свинарку. - Темные блестящие глаза Посадовой смотрели прямо, холодно, осуждающе. - Давно пора.

Булыга молча теребил бороду и не смотрел на Посадову. Его настороженность быстро перерастала в тревогу: никогда еще Надежда Павловна не разговаривала с ним так резко, никогда не глядела на него такими холодными и злыми глазами. Он сидел и молчал, решив не возражать и не противиться. Но Посадова, не сказав больше ни слова, вышла из кабинета.

Михаил догнал Нюру на улице. Она быстро шла домой и вслух ворчала:

- А, черт с ним, что мне, больше всех надо.

- Подожди, - сказал Михаил, взяв ее за руку. - Почему ты мне не рассказала, что вы там с матерью придумали.

- Я думала, что он нормальный человек. А это какой-то взбесившийся бык. Захвалили его - ног под собой не чувствует.

- Ну ладно, о нем потом. Что сочинили?

- Ты о комплексных звеньях слышал?

- Ну и что?

- Нет, ты отвечай прямо - слышал?

- Да что-то вроде…

- Вроде в саду, вроде в огороде, - шутя бросила Нюра. - На фермах надо создавать комплексные звенья. Понимаешь, за звеном закреплен не только скот - коровы и свиньи, а и пахотная земля и сенокосы. Звено полностью готовит корм для своего скота: пашет, сеет, косит. Тогда в удое молока будет все звено заинтересовано. Понимаешь?

- Чего ж тут не понять, - ответил Михаил, в уме взвешивая предложение Комаровых. - По-моему, это здорово. А? Как ты считаешь?

- Да если б сомневалась, разве я стала предлагать?..

- Постой тогда, - Михаил задержал ее. - Давай вернемся. Он небось и сам опомнился.

- Нет уж, Мишенька, извини-прости. Если у тебя нет самолюбия, ты можешь поступать, как тебе вздумается. А меня не неволь.

- Да брось, нашла перед кем характер показывать. Ну знаем мы Романа Петровича. Вспылил. Ведь речь идет о серьезном, а ты - само-лю-бие.

- Не уговаривай, - решительно заявила Нюра. - Напишем в газету. О кормах, о подстилке, о навозе, об урожае зерновых, вообще о заколдованном круге, и как способ разорвать его - комплексные звенья. Только надо все это стройно изложить и бойко, остро. Попросим Сорокина, чтоб помог.

- Сорокина? Ни в коем случае, - возразил Михаил. - Зачем нам Сорокин? Мы что, неграмотные, мыслей своих не сможем на бумаге изложить? Да мы лучше твоего Сорокина напишем. Заходи ко мне вечерком, я постараюсь до этого набросать черновичок, мы с тобой посидим часок-другой и все оформим набело. Хорошо? Идет?

Нюра весело кивнула, заулыбалась дружески и быстро направилась к своей улице. А Михаил остался стоять в раздумье, не зная, куда ему сейчас пойти: предложение Нюры глубоко в душу запало. Здесь и догнала его Посадова, вышедшая из кабинета директора. Они медленно шли по улице; Михаил рассказывал существо предложения Комаровых.

Надежда Павловна хорошо понимала его и поддержала. Решительно сообщила то, чего Михаил ожидал со дня последнего приезда в совхоз Егорова:

- На днях проведем партсобрание. С твоим докладом. Помнишь свою "записку"?

Еще бы не помнить! Об этом собрании и о своем докладе Михаил много и долго думал: рождались новые мысли и предложения. Времени было больше чем достаточно, чтобы все взвесить, проанализировать.

- Ты готов?

- Я готов, - машинально, но твердо ответил Михаил, думая о другом. Вдруг, проходя мимо дома Яловца, они услыхали призывно-отчаянный женский крик:

- По-мо-ги-и-те! Ой, помоги-и-те!

Не говоря друг другу ни слова, они быстро побежали на крик.

Зина лежала на полу, свернувшись калачиком и защищая лицо руками. Разъяренный, с обезумевшими глазами Антон стоял посредине комнаты, широко расставив ноги, озверело пинал ее сапогом и бил кнутовищем. Первой в избу вошла Посадова. Более жуткой и гнусной картины истязания она не видела уже со времен войны. Что-то очень мерзкое, отвратительное, палаческое напомнил ей Яловец, и она, поддаваясь какому-то естественному инстинкту, ринулась на него со страшным криком:

- Бандит!

Вся переполненная возмущением и гневом, она только и могла произнести одно это слово, которым было сказано все, что она хотела сказать.

Яловец, стоявший спиной к двери, вздрогнул, очень проворно обернулся и, увидав Посадову, сделал на своем лице такую гримасу презрения и злобы, - на губах его вдруг выступила пена. Он тоже не мог говорить, он лишь издавал непонятные звуки:

- А-а-ы-ы… ты-ы…

Яловец вообще ненавидел людей, но больше всего он ненавидел в совхозе Надежду Павловну: почему именно, он и сам толком не знал, должно быть, по очень многим причинам: и потому, что она бывшая партизанка, против которых в годы войны боролся Яловец, и что она, женщина, стоит во главе ненавистной ему партийной организации, и что секретарь обкома - отец ее ребенка. Ему постоянно казалось, что с Посадовой он встречался во время войны и она лишь вспомнить его не может. А может, уже вспомнила, может, уже донесла в органы. Встреча с этой женщиной бросала его в холодный пот.

Теперь их взгляды мгновенно столкнулись, ненавидящие, непримиримые и беспощадные.

- Ты-ыы!.. Убью! - Яловец схватил лежащий на лавке топор, и, кто знает, быть может, в приступе лютой, звериной ненависти он опустил бы его на голову Посадовой, но в тот же миг Михаил Гуров тигром прыгнул к Яловцу и левой рукой, как клещами, уцепился за топорище ближе к обуху, а правой изо всей силы ударил Яловца кулаком снизу в челюсть. Споткнувшись о лежащую сзади на полу Зину, Яловец упал на пол, стукнувшись головой об угол деревянной скамейки. Удар в челюсть был настолько сильным, что рука Антона машинально разжалась, выпустив топор. Яловец распластался на полу и не сделал попытки встать. Из носа и рта потекла кровь. Ему влили в рот воды: он потерял сознание. Надежда Павловна, напуганная случившимся, - ей показалось, что Яловец мертв, - побежала за врачом, так как некого было послать. А пока Михаил вливал Яловцу в рот воду, пытаясь привести его в чувство, соседская девочка, еще раньше Посадовой и Гурова услыхавшая крик Зины: "Спасите!", привела лейтенанта милиции Валентина Гвоздя.