По Северо-Западу России. Том I. По северу России - Константин Константинович Случевский

церковь — самая бедная, самая сиротная.

Из церкви путешественники прошли в больницу. Еще недавно на всем Мурмане медицинской помощи не было никакой, если не считать двух-трех фельдшеров, терявшихся со своими великими научными познаниями в бесконечных пространствах побережья! До 1860 года не командировали даже и фельдшеров; в 1883 году впервые выработан и утвержден главным управлением общества Красного Креста проект устройства временных, подвижных лазаретов и приемных покоев архангельского общества Красного Креста на Мурманском берегу. Больница не велика, но устроена чисто; при ней находятся две сестры Холмогорского женского монастыря; больных оказалось только пять человек. Всех временных больниц в настоящее время на Мурмане четыре: Териберка, Цып-Наволок, Семь Островов и Киберка.

В Териберке скопляется народа больше, чем в других местах. Летом 1884 года собралось тут 460 человек, из них 175 зуйков; в числе последних несколько женщин, не желающих покидать своих мужей. Ловят эти люди на 141 судне, и станов у них двадцать; постоянно живет здесь пятьдесят восемь человек русских колонистов, или тринадцать семейств; они имеют одиннадцать жилых строений, рогатого скота три головы, овец двадцать, оленей, пасущихся зимой по соседству, а летом уходящих дальше, — тридцать голов. Кроме трескового промысла, тут ловят в заливах и губе семгу и пользуются половиной семужьих угодий по реке Териберке; другая половина принадлежит лопарям Кильдинского погоста. По реке имеется вдоволь и сена, и дров; попадаются и пушные звери.

Териберка замечательна тем, что это одновременно фактория, колония и становище. Факториями называют по Мурману места, в которых имеется какая-либо торговля, главным образом, рыболовными принадлежностями и припасами; колониями — постоянные, оседлые поселения, пользующиеся некоторыми, законом определенными, льготами, и, наконец, становищами — места причалов и летних поселений промышленников, разбросанные в разных местах. В Териберке — только две фактории; торговые обороты териберских фактористов достаточно велики: одного — до 17.000 рублей, другого — до 60.000 рублей.

Осмотр Териберки представлял высокий интерес. Путешественники находились все время в атмосфере, насыщенной запахом трески, цеплялись за сети; длинными гирляндами висели повсюду тресковые головы, треска, визига; зуйки — будущие поморы — шмыгали под ногами самым развязным образом. Нельзя было не обратить внимания на грязь тех чанов, в которых хранится дорогой тресковый жир. Эта грязь — причина того, что петербургские дрогисты платят за пуд норвежского жира, чистого, светлого, до тридцати рублей; за наш же родной Мурманский — только восемь рублей. Что теряется на одной этой грязи, — и сообразить трудно. У обоих фактористов Териберки имеется по одному заводу с паровыми машинами для приготовления рыбьего жира.

Годовой улов трески по Мурманскому берегу весьма неодинаков и достигает в среднем 600.000 пудов; легко могло бы быть вдесятеро больше; на Маргаритинской ярмарке, в Архангельске, треска идет соленая до 1 рубля 50 копеек за пуд, сушеная — около четырех рублей. Обидно сознавать, что на этой же ярмарке норвежской трески продается нередко до 860.000 пудов, нашей только 250.000; а, между тем, не надо забывать, что наши северные губернии живут треской, заменяющей хлеб. Специфический запах трески в крестьянских домах начинает преследовать путника чуть ли не от слияния Сухоны с Югом; линия его распространения очень точно определяется линией недозревания ржи; весьма значителен сбыт трески в Петербург, Москву, на Поволжье; но везде, решительно везде предшествует нашей — норвежская треска. Трудно представить себе, до чего вкусна треска свежая; она не выдерживает, впрочем, и нескольких часов пути, но способна в руках хорошего повара дать тончайшие гастрономические блюда.

Кроме добычи ярусами, треска добывается поморами и на «поддев» — на удочку. Этот способ улова составляет немаловажную статью заработков на побережье, во многих местах единственную, тоже очень прибыльную и не зависящую от погоды и даже от времени года. Но нельзя не остановиться в заключение очерка трескового промысла, составляющего, бесспорно, крупнейшую хозяйственную отрасль нашего Поморья, крупнейшую, наряду с такими крупными промыслами, как китобойный, сельдяной, семужий и звериный, на возникшем в недавнее время обществе «Рыбак», имеющем в виду исключительно тресковый промысел. Общество это избрало средоточием своей деятельности факторию в корабельной бухте, и еще до 1882 года введены им в мурманский промысел две существенные новинки: «морозники» — для сохранения мойвы, и «кошельковый невод» — для её ловли, успешно заменяющий не особенно пригодные в данной случае простые неводы.

Рыбешка «мойва», весьма схожая с крупной корюшкой или небольшой сельдью, — рыбешка, название которой в наших столицах даже неизвестно, — составляет, так сказать, основание главных промыслов нашего Поморья. Если, как было сказано, линией недозревания ржи определяется линия распространения по России трески, как главного предмета пищи, то движением, передвижением и количеством мойвы определяется весь заработок помора. Нет мойвы — нет улова; где мойва — там и треска, и кит, и многие другие из вкусных или доходных обитателей океана; все остальные наживки — только подсобляющие, в мойве — вся суть. От давних времен существовали так называемые «мойвенные» артели, на обязанности которых лежало и лежит ловить исключительно ее, и только тогда, когда артели эти завершили свое дело, покручники могут выезжать на промыслы. Есть излюбленные мойвой места и известны особенно богатые ей месяцы. Но наловить ее еще не значит сохранить и обеспечить себя ею на все лето. В числе многих чудес Земли Русской встречается здесь чудо совершенно поразительное: там, где в июле месяце можно вволю гулять по снегу, нет и не было никогда «морозников», ледников для сохранения безусловно необходимой мойвы! К описываемому времени посещения Териберки местные промышленники уже не имели мойвы и должны были ограничиваться песчанкой. Возникшее общество «Рыбак» уже получило известную долю пользы от продажи мороженой мойвы нашим поморам. Это — одно из нововведений «Рыбака», но есть и другое. Дело в том, что общество это построило и пользуется американской промысловой шхуной. Шхуна эта — что весьма важно, — так велика, что она одновременно служит и жилищем поморов, и промысловым судном, и складом для пойманной рыбы; при шхуне имеется шесть плоскодонных лодок, так называемых «дорий»; на ней есть морозник для хранения мойвы. Шхуна совершенно свободна в своих движениях. Она может, в случае надобности, направиться к тому месту, где стоят густые тресковые юры; здесь спускает она свои лодки, с которых по радиусам от шхуны и производится лов; один человек гребет, другой выпускает небольшой хорошо осмоленный и навернутый на кадушку ярус. В случае непогоды, шхуна подбирает лодки; при передвижении тресковых юров она их преследует; ей незачем возвращаться к берегу, как нашей поморской шняке, не поднимающей более двухсот пудов наловленной