Маленький Большой человек - Томас Бергер

— Ну и задали же мы жару этим чертякам!

Потом войска пошли дальше на запад, а мы продолжили свой путь в восточном направлении, и, по-моему, где-то через час пути от того места, где встретили полковника — мы как раз переехали вброд обмелевшую речонку и выползали на противоположный высокий берег, и я поддерживал Гэса, высунувшегося из окна, чтобы посмотреть как с задних колес стекает и капает вода — я услышал, как ойкнула Олга, обернулся и увидел, что её розовое личико побелело как мел и почернели голубые как небо глаза.

Тогда я взглянул вперёд: с северной стороны на обрыве, маячило примерно с полсотни всадников. Индейцы! И не было необходимости мне объяснять, я сразу догадался, что это Шайены. Маленький Гэс тоже их заметил и тотчас радостно залепетал и захлопал в крошечные ладошки, а когда я передал его в материнские руки, индейцы поскакали на нас.

Ну, вскоре мы забрались на гребень берегового склона и дальше дорога шла уже прерией среди холмов, вот мы и рванули во весь опор. Был ясный зимний день — холодный ветер прорывался сквозь боковые шторки. Я достал свой пистолет, но расстояние было ещё слишком велико. Однако ехавший на крыше дилижанса идиот-охранник сразу же от страху наделал полные штаны и начал из своего дробовика палить неразумно и понапрасну — ведь оно до ближайшего индейца было никак не меньше, чем с четверть мили. Когда же, наконец, они приблизились настолько, что в самый раз было остановить их на почтительном расстоянии, у него кончились патроны!

Ну, этот дробовик если на что и годился, так только чтобы отпугивать, потому как попасть из ружья или револьвера можно было только случайно — дилижанс так швыряло из стороны в сторону, так трясло, да и цель тоже не стояла на месте. Это всё равно, что если бы бросать горошинку в прыгающего кузнечика, и самому при этом нестись во весь дух. Хорошо только, что и индейцам оказалось не легче попасть в кого-нибудь в дилижансе. Так что пока мы продолжали катить, далеко не все ещё было потеряно. И хоть лошади наши подустали, но, с другой стороны, это само по себе означало, что следующая станция, где мы могли их сменить, была милях в пяти-шести.

Но я ещё не представил наших спутников. Их было трое. Один — коммивояжёр — Живчик, который ехал с нами от Колорадо-Сити и всё время пытался всучить свои товары. На крыше дилижанса был привязан его сундук, но на коленях он держал небольшой чемоданчик, и просто диву даешься, какое невероятное количество барахла он из него извлекал! Потом был ещё владелец ранчо, крепко сбитый такой детина лет под пятьдесят. Тот без конца пытался завязать разговор про победу Чивингтона и о том, «на самом ли деле разрешила она индейский вопрос». И, наконец, на последней станции к нам сел какой-то угрюмый и злобного вида попутчик. Не сказав никому ни слова, он выпихнул коммивояжёра из дальнего правого угла и плюхнулся туда сам, после чего только поправил на поясе рукоятку своего большого «Кольта», чтобы мгновенно можно было его выхватить, если только кто-нибудь вздумает дохнуть в его сторону. Клянусь, я бы не потерпел такого обращения от этого сукиного сына, но меня он не трогал, так что я не стал ничего предпринимать, к тому же этот коммивояжёр мне никто: ни брат, и ни сват.

Хотя теперь, когда за нами гнались, я был рад присутствию этого типа. Тем более, когда охранник сверху оказался паникером, коммивояжёр был безоружным, а фермер — его звали Перч — настойчиво предлагал остановиться и постараться от Шайенов откупиться — оказывается он когда-то прикупил земли у дружественных Осаджей, на основании чего и полагал, что можно с любым индейцем договориться, были бы деньги. Имея таких попутчиков, совсем немудрено было влюбиться в этого хама, которого я дальше буду называть Чернявым — у него были пышные чёрные усы — потому как имени его я так и не узнал. Вот кто чертовски сохранял спокойствие: просто сидел себе лицом вперёд и ни разу даже не оглянулся на преследователей, но рукоятка его револьвера, отполированная до блеска, видать, от частого употребления, торчала наготове на всякий случай.

А случай этот представился гораздо раньше, чем я рассчитывал. Ещё с полмили мы неслись по открытой прерии, сохраняя расстояние между нами и индейцами, но затем пони Шайенов стали нас быстро настигать. Сидел я спиной к кучеру, в левом углу дилижанса, и когда ближайший индеец оказался ярдах в ста, я высунулся и в него выстрелил, потому как, если до сих пор расходовать заряды по примеру охранника было бессмысленно, то теперь, когда они так приблизились, это приобрело большой толк: надо было показать им, что нас голыми руками не возьмешь.

Я не попал в этого всадника даже и близко, но тот вильнул и поскакал с другой стороны дилижанса. Я и говорю Чернявому:

— Стрельни теперь ты в него, дружище!

Но Чернявый и бровью не повел, сидит себе и смотрит исподлобья перед собой и все. И я подумал, вот только выберемся мы из этой передряги, и я займусь тобой, парень, ох займусь! Но в тот момент мне было не до выяснений, так что я это оставил так, к тому же этот самый коммивояжёр меня дернул за рукав.

Он говорит мне:

— У меня здесь с собой смесь машинного масла и растворителя. Прекрасно удаляет пороховой нагар! Рекомендую — превосходное средство для любых стволов!

Потом вытаскивает из своего чемоданчика какую-то бутылочку и предлагает не церемониться, а испробовать средство на моем стволе, причём, бесплатно. Понравится — он мне уступит целую пинту, с боль-шо-о-ою скидкой.

Вот видите, сколько было проку от этих моих попутчиков. Значит, выхватываю я бутылочку из рук у него, из горлышка её выскакивает пробка, а содержимое проливается прямо на кончик сапога Перча. Клянусь, жидкость мгновенно проедает носок сапога — и Перчу ничего не остаётся делать, как тут же скинуть левый свой сапог и вышвырнуть его в окно!

И вот, сэр, представляете, как только индейцы поравнялись с сапогом, то двое из них остановились, спешились и стали его внимательно рассматривать. И тут мне пришла в голову идея… Так что вылезаю я наружу, оставаясь только одной ногой в окне, что, кстати, когда дилижанс мчится на полной скорости, сделать не просто, и окликаю ребят, которые снаружи. Ну, кучеру, тому совсем не до меня, ну а охранник, как только показалась моя голова, приставил к ней свой дробовик и, похоже, разнес бы всю башку мне, будь у него хоть один патрон — бедняга с перепугу, видать, принял меня за краснокожего. Понадобилось немало времени и сил, да ещё пришлось надсадно драть горло, прежде чем я всё же докричался, несмотря на свист ветра и охватившую его истерию, до его куриных мозгов и втолковал свой план, и в конце концов он пополз к тому месту, где крепился багаж, стал открывать чемоданы и коробки, и выбрасывать разную одежду и прочее содержимое. Чего только не было в сундуке коммивояжёра: пальто, платья, воротнички, костюмы, отрезы материи, которые разворачивались и полоскали на ветру — один такой отрез пришёлся прямо в индейца, хлестко ударил его, и концы его заполоскали по бокам, тогда этот индеец на скаку обмотал материю вокруг себя, однако, тут соблазн взял верх, и он остановился, чтобы хоть краем глаза посмотреть на себя в зеркальце. Ну, в сундуке тоже были зеркала, но, падая на землю, они разбивались вдребезги, впрочем как и бутылочки с маслом для волос. Зато оловянные тарелки оставались в целости, и Шайены обязательно останавливались и подбирали их. Но все это было ничего по сравнению с фурором, который вызвали парящие в воздухе дамские шляпки. Ими, да ещё содержимым нашей большой сумки, открытой вслед за сундуком, завершилась эта часть погони. Последнее, что я увидел перед тем, как дилижанс пошёл под гору, так это как двое Шайенов ссорились из-за панталон Олги, украшенных кружевами и лентами; эти панталоны каждый из них тянул на себя, а с полдюжины индейцев нарядились в шляпки с разными безделицами, оборками и складками.