Гамбит Королевы - Элизабет Фримантл

В тот миг, когда ее глаза встретились с глазами Томаса, любовь вспыхнула в ней с прежней силой. Миг, пока она смотрела на него, показался ей вечностью. Король, в сущности, был прав; в то мгновение она совершенно забыла о нем, предала его! С таким же успехом Сеймур мог бы быть ее любовником. Своим взглядом она наставила королю рога. В ее глазах, устремленных на Сеймура, король увидел такую нежность, какой не мог добиться от нее ночью на супружеском ложе. Она согрешила в мыслях; многие церковники считают: это все равно что согрешить на деле. Ее сотрясают волны желания и нежности от одного воспоминания о Томасе. Из-за ее греховных мыслей от нее отвернулся Бог.

Интересно, где сейчас Томас? Катерина боялась за него. Она надеялась, что он удалился от двора. А может быть, и нет; отъезд способен лишь усугубить подозрения короля. Лучше пусть остается во дворце, рядом с королем, и демонстрирует преданность. Его брат Гертфорд стремительно идет в гору. Томас наверняка возвысится следом за братом. Его нельзя судить за то, что он возбудил в ней такую любовь… нельзя судить человека за то, что у него такие глаза. Но король на все способен, уж она-то знает. Вот из-за чего она обрекла на адские муки себя и Хьюика. Но то, что она задумала, уже невозможно остановить. Она тяжело задышала; у нее закружилась голова. Держась за стену, чтобы не упасть, она с трудом подошла к секретеру. Вынула пробку из чернильницы. Пробка упала на пол, оставляя черный след на светлых каменных плитах.

Катерина обмакнула перо в чернильницу и начала писать; кончик царапал по бумаге. Она должна все отменить; приказать Хьюику забыть об их разговоре. Письмо кратко и туманно. «В том, о чем мы говорили, – писала она, – нет необходимости». Она посыпала влажные чернила песком, стряхнула излишки, свернула письмо, капнула сверху красным воском, прижала к нему свою печать – печать королевы. Позвала лакея. Письмо тут же отправили адресату, но Катерина была не рада. Глупо надеяться, что можно забыть о ее черном замысле.

Пришло письмо из Вестминстера: король потребовал ее к себе. Она должна взять с собой лишь нескольких придворных дам. Внутри у нее все сжалось в тугой узел. Вот оно – начало путешествия в Тауэр. Ее приближенные снова собрали вещи; они едут назад под холодным дождем, который перемежается мокрым снегом. На дорогу ушла целая вечность. Время управляется своими законами, думала Катерина, не в силах стереть воспоминания о том мгновении, когда она снова увидела ярко-синие глаза Томаса. Один миг превратился в тысячу жизней блаженства. Перед ними на фоне серого неба высился Тауэр. На мосту была выставлена заледенелая, бескровная голова Серрея. Катерина отвернулась. Кэт Брэндон ахнула и с трудом удержалась от рыданий. Катерина вспомнила, что когда-то Серрей и Кэт Брэндон были близки. Кэт сама ей призналась, рассказала, какие стихи он ей посвящал… Их роман начался много лет назад, задолго до того, кем они стали в последнее время. Они проплывали мимо Тауэра. Катерина держалась из последних сил. Барка с трудом шла против течения. Нельзя поддаваться мрачным мыслям, но и не стоит тешить себя надеждой на помилование.

Они высадились на берег у ступеней Вестминстера. Королеву не встретил почетный караул. Они шли по внутреннему двору, продуваемому сильным ветром. Ленты на их платьях трепетали, а головные уборы хлопали, как флаги, заглушая тихие шаги по сырым камням и шорох юбок. Они спешили подняться в большой зал. Там собралось совсем немного народу; все с похоронным видом кивали проходящим дамам. Не слышно музыки и смеха, никто не играл и не разговаривал. Похоже на затишье перед бурей.

В покоях королевы заранее затопили и зажгли свечи. Хотя время было еще раннее, в ее комнатах стало довольно темно. Крепыш свернулся клубком у нее на коленях; она была не в силах ни о чем думать, пока Дот и остальные раскладывали вещи. За дверями послышались шаги; объявили о приходе Гертфорда. «Час настал, – думала Катерина. – Сейчас меня арестуют…» Она помнила, как Гертфорд повел ее к королю в тот день, когда она узнала, что станет его женой; это было не предложение, а приказ, хоть и задрапированный бархатом.

В тот день король удивил ее своей нежностью. Они вместе листали часослов; Генрих показывал ей примечания, написанные рукой его отца, засушенную примулу его матери… Она получила возможность мельком увидеть в нем человека. В последнее время она почти не видела короля таким; в нем все чаще проявлялась ужасная сторона его натуры. Катерина до сих пор слышала печальный звон красивых бокалов, разбитых о каминную решетку, видела летящие во все стороны осколки хрусталя, которые переливаются на свету.

Гертфорд явился один, если не считать пажа, который держит всякие мелочи. Он упал на одно колено, театральным жестом снял головной убор, поклонился. В глаза королеве он не смотрел. Как всегда, Катерина заметила, как он похож на брата, и у нее невольно защипало глаза.

– Встаньте, Гертфорд, – сказала она. – Посидите немного со мной рядом. Какие вести вы мне принесли? – Она сама себя удивила. Голос был ее тверд, как будто ничего не случилось и она – прежняя Катерина, прежняя королева, а не испуганная грешница, которая вздрагивает от каждого шороха.

Гертфорд сел рядом с ней на скамью и, глядя в пол, проговорил:

– Ему недолго осталось жить.

К горлу подступил ком; ей хотелось спросить, сколько ему осталось, но слова не шли с языка. Гертфорд принял ее молчание за выражение горя, а не чувства вины, от которого трудно дышать.

– Говорят, ему остались считаные дни…

Наконец ей удалось тихо спросить:

– Это он вас послал?

Гертфорд кивнул:

– Он решил, что вас следует известить… Он просит вас прийти к нему завтра утром.

Облегчение накрыло ее теплой волной, но не согрело окоченевшие кости. Возможно, гнев короля ей сейчас не грозит, но гнев Божий куда страшнее.

Хьюик спрятал письмо Катерины под рубашку. Бумага натирала ему воспаленную кожу.

В комнате было душно и смрадно; здесь пахло смертью. Хьюику хотелось увидеть Катерину или хотя бы передать ей весточку, дать знать, что Господь сам, без их помощи, забирает жизнь короля. Хьюик знал, что королева приехала в Уайтхолл; Гертфорд ходил ее приветствовать. Однако ему нельзя без особого разрешения отходить от короля. Генрих на смертном одре. В изголовье кровати стоят доктор Оуэн и доктор Уэнди; они перешептываются, обсуждают, что лучше – вскрыть рану или прижечь ее. Хьюик в их совете участия не принимает. Он не из их числа. Он из свиты королевы. Личные врачи короля боятся, что он оттеснит их. Король ему благоволит; ему нравятся приготовленные Хьюиком лекарства. Все юлят и заискивают. Никто не смеет сказать королю, что он умирает: предсказывать смерть короля – государственная измена. В этих условиях Хьюик даже рад, что его оттеснили на второй план.

Лорд Денни склонился к кровати, на которой тяжело, с присвистом, дышит грузный Генрих. Денни что-то шептал королю и внимательно слушал отрывистые ответы. Только лорду Денни, который сразу вырос в глазах Хьюика, хватило мужества сказать королю, чтобы тот готовился к смерти. За лордом Денни стояли Райзли и Пейджет; они что-то записывают. Составляют завещание – новое завещание. Приближенные короля, словно гиены, толпились вокруг его постели. Они играли на презрении Генриха к женщинам. Хьюик слышит обрывки фраз: «слабость моральных устоев», «безволие», «одержимость плотью»… Все решают слова, произнесенные Райзли:

– Взгляды женщин на брак бывают порочными!

Король хлопнул жирной ладонью по простыне и прохрипел:

– Мы создадим государственный совет, который будет управлять страной до тех пор, пока принц не достигнет совершеннолетия.

Значит, в конце концов им все же удалось оттеснить Катерину! Теперь они обсуждают имена тех, кто войдет в совет. Разумеется, они сами и их подручные. Хьюик радовался, узнав, что в число советников войдет Уилл Герберт; он зять Катерины и не даст ее в обиду. Зато Уилла Парра среди них не будет. Сейчас приближенные короля очутились словно в открытом море без руля и ветрил. Естественно, все взоры обращены к Гертфорду. Тот излучал уверенность. Он прекрасно рассчитал время.

Гертфорд, стоящий справа от кровати, наклонился к королю и спросил:

– А как же Томас, ваше величество? Войдет ли в государственный совет мой брат Томас?

– Нет! – что было сил взревел король.

Несколько дней он не говорил так громко. После крика последовал сильнейший приступ кашля; все боялись, что кашель прикончит его сию же секунду. Значит, Катерина не преувеличила… Хьюик незаметно покачал головой. В конце концов короля доконала собственная ревность. После вспышки он почти не мог говорить.

Хьюик отмерил порцию опиума и дал лекарство королю. Его черные глаза стали стекленеть; король погружался в забытье. Вернулся Гертфорд; он сообщил, что королева здорова и ждет приказаний, но король его уже не понимал.