Повести, рассказы - Самуил Вульфович Гордон

не может. Если бы Лина рассказала о себе, то Лидия Андреевна, вероятно, принесла бы ей сюда чемодан, посадила бы в лифт... И тут Лина вдруг увидела свет в окнах своей квартиры. От неожиданности она покачнулась, и у нее перехватило дыхание. Как это она не заметила входящего в подъезд Генриха? А он ее заметил? Может, он нарочно не подошел к ней, поспешил в дом, надеясь скрыть от нее, что ездил куда-то и только что вернулся?

Лина вошла в телефонную будку, сняла трубку, начала набирать номер и, не набрав, повесила ее. Теперь звонить нельзя. Звонок покажется ему подозрительным. И вообще зачем ей звонить? Узнать, он ли это приехал? Ира приехать не могла. Она еще пробудет на стройке не меньше двух недель. А если б она и вернулась раньше, то все равно не могла бы войти в дом, не взяла ключей. Но что ключи! Лина их взяла, а войти к себе не может. Без чемодана ей возвращаться нельзя. Она себя сразу выдаст.

А что она скажет Лидии Андреевне? Как ей объяснить неожиданный свой отъезд? Сказать, что переезжает в гостиницу, что ей для работы необходим телефон? Или сказать, что случайно встретила здесь свою давнишнюю знакомую и переезжает к ней? А если ей, Лине, вдруг придется посреди ночи вернуться обратно сюда?

Лидии Андреевны дома не было, и Лина весьма удивилась, узнав от хозяйки, что соседка ушла в театр, что билет достала ей сама хозяйка, простояв несколько часов в очереди. Но еще больше удивило Лину, что хозяйка вернула ей задаток, раз неизвестно, будет ли она, Лина, дальше квартировать у нее. Она примет Лину и без задатка, если ей не удастся устроиться в гостинице. А о Лидии Андреевне пусть Лина не беспокоится, — эта комната на двоих, но двойной платы она с Лиды не возьмет, если даже она будет ее занимать одна. Лина, вероятно, думает, что хозяйка не видит и не знает, что происходит с Лидией Андреевной? И с ней, Линой, тоже что-то происходит?.. Так что и Лине не мешало бы сходить в театр, рассеяться немного. Билет она и ей достанет.

Стоя уже с чемоданом в руке, Лина сказала:

— Как легко можно иногда ошибиться в людях.

И если б Лина немного задержалась, она бросилась бы на шею этой старой женщине с морщинистым напудренным лицом. Но Лина должна сейчас быть сильной-сильной, как могут быть сильны только женщины.

10

Теперь уже Лина не собиралась врываться неожиданно в квартиру — она была уверена, что, кроме Генриха, она сейчас там больше никого не застанет, и все же она поднялась к себе, когда в окнах давно уже погас свет.

Было, конечно, излишне вставлять ключ в замочную скважину так осторожно, что сама не слыхала, как он туда вошел. Лина совсем забыла, что на ночь они закрывают дверь на задвижку. Пришлось позвонить.

Генрих не узнал ее голоса, — то ли не ждал ее, то ли голос у нее переменился, но дверь открыл только после того, как она еще раз откликнулась.

— Лина! Дорогая моя! Необыкновенная моя!

Лина долго не могла высвободиться из его объятий. Он прижал ее к себе и сухими дрожащими губами закрыл ей веки, словно хотел что-то скрыть от нее, дабы ему потом легче было убедить ее в том, что он для нее придумал или сейчас придумает. Она, кажется, пока еще ничем не выдала, как ей неприятны его ласки, прикосновение его сухих дрожащих губ.

— Что с тобой сегодня, Генрих? — спросила она, освобождаясь из его объятий и не давая ему больше скрыть от нее свой рассеянный, тревожный взгляд. Она не ожидала, что ее голос будет звучать так спокойно, что она так спокойно будет держать себя в присутствии человека, ставшего ей неприятным, совершенно чужим. Почему он отводит глаза? Все равно ему уже не скрыть своей растерянности. И почему он молчит, ей также понятно. Он боится лишнее слово произнести, ждет, наверно, что скажет она. Надеется, что она нечаянно себя выдаст. А сам подбирает нужные для оправдания слова. Разве он не видит, что перед ним стоит теперь совсем другая Лина и что расстояние, разделяющее их, с каждой минутой растет!

— Если б ты знала...

Лина ожидала, ничем не выдавая своего нетерпения.

— Если б ты знала, как я по тебе тосковал, места не мог себе найти. Если бы ты задержалась хотя бы на день, я поехал бы за тобой. Но почему ты вернулась почти на неделю раньше? Не случилось ли что?

— Ты недоволен, что я приехала раньше?

— Лина, о чем ты говоришь?! Я так ждал тебя, считал минуты...

— Я это чувствовала и, как видишь, приехала на неделю раньше.

Почему, спросила она себя, не перешла она с ним на «вы»? Тем самым она прервала бы ненужную эту игру.

Генрих снова привлек ее к себе и, целуя, не давал ей поправить растрепанные волосы.

— Почему ты не дала телеграмму? Я бы встретил тебя. Ты приехала поездом или самолетом?

— Я чувствовала, что ты ждешь меня, и прилетела.

Он посмотрел на нее и тихо сказал:

— Ты сегодня какая-то странная... Что с тобой, Лина?

Долго он еще будет играть с ней в прятки?..

— Что-нибудь случилось? — он напряженно следил за каждым ее движением. Его нежная матовая кожа на лице покрылась морщинками.

— Да. — Она переждала минуту, словно давала ему возможность опередить ее, но он молчал, и Лина продолжала: — Я чувствую себя неважно. Врач дал мне больничный лист и велел лежать в постели.

Генрих заботливо повел Лину в спальню.

— Как же ты, больная, поехала и не известила о приезде?

— Я позвонила, но никто не ответил.

— Днем меня не было дома. — Его голос, как показалось Лине, начал его подводить.

— Я звонила и ночью. Поздно ночью.

— Ночью? — Сейчас его выдавали длинные белые пальцы. — Наверно, я крепко спал. А может быть, телефон не работал? В последнее время телефон часто капризничает. Может, он и сейчас не работает? Надо проверить.

— Зачем? Я тебе и