Ленин. Спаситель и создатель - Сергей Кремлев

Вот фрагменты протокола допроса от 21 декабря 1895 года:

„Зовут меня Владимир Ильич Ульянов.

Не признаю себя виновным в принадлежности к партии социал-демократов или какой-либо партии. О существовании в настоящее время какой-либо противоправительственной партии мне ничего не известно. Противоправительственной агитацией среди рабочих не занимался. По поводу отобранных у меня по обыску и предъявляемых мне вещественных доказательств объясняю, что воззвание к рабочим и описание одной стачки на одной фабрике находились у меня случайно, взятые для прочтения у лица, имени которого не помню….

На заданный мне вопрос о знакомстве со студентом Запорожцем отвечаю, что вообще о знакомствах своих говорить не желаю, вследствие опасения компрометировать своим знакомством кого бы то ни было…

Когда я поехал за границу, я имел при себе чемодан, которого теперь у меня нет, и где я его оставил, не помню…“, и т. д.

А вот фрагмент протокола допроса от 30 марта 1986 года:

„Зовут меня Владимир Ильич Ульянов.

В квартирах рабочих на Васильевском острове, за Невской и Нарвской заставами я не бывал. Относительно предъявленных мне рукописей: 1) листок, на котором написано „Рабочее Дело“ и по рубрикам указаны разные статьи; 2) рукопись о стачке ткачей в Иваново-Вознесенске; 3) стачка в мастерской механического изготовления обуви, – отобранных по словам лиц, производящих допрос, у Анатолия Ванеева, – объясняю, что они писаны моей рукой…; фактических объяснений о рукописях под рубриками 1), 2) и 3) я представить не могу“

Безупречно!

Продумано каждое слово, как и на следующих двух допросах – 7 и 27 мая 1896 года…

7 мая Ленин тонко пытается выяснить источник сведений жандармов о деятельности „Союза“ и заявляет: „По поводу сделанного мне указания на имеющиеся против меня свидетельские показания – объясняю, что не могу дать объяснений по существу вследствие того, что мне не указаны показывающие против меня лица…“

27 мая эта линия опять выдержана: „Так как по поводу предъявленного мне на предыдущем допросе указания, что есть сведения о моих сношениях за границей с эмигрантом Плехановым, мне не сообщено, каковы эти сведения и какого рода могли быть эти сношения, то я считаю нужным объяснить, что эмигрант Плеханов проживает, как я слышал, вблизи Женевы, а я ни в Женеве, ни вблизи её не был и, следовательно, не мог иметь с ним сношений“…

Причём это ведь линия поведения после полугодичной отсидки в одиночке, которая укреплению нервов и выдержки не способствует.

Конечно, дом предварительного заключения – не шлиссельбургский каземат… Заключённого Ульянова навещали мать, специально приехавшая в Петербург, сёстры Анна и Мария, невеста – Надежда Крупская…

Конечно, Ленин имел возможность ежедневно работать (вещь в тюрьме великая!), в том числе – над материалами будущего труда „Развитие капитализма в России“.

Но тюрьма есть тюрьма.

Запорожец, например, к концу первого года заключения заболел сильным нервным расстройством, позднее обернувшимся душевной болезнью… Побаливал Ванеев – у него началась чахотка. Здесь, в стенах „предварилки“, перерезал себе горло осколком стекла инженер Костромин. Мария Ветрова, арестованная по делу Лахтинской типографии народовольцев, в стенах Петропавловской крепости облила себя керосином, подожгла и сгорела[222].

Из такой же, как и у Ленина, одиночки, его товарищ по „Союзу борьбы“ Михаил Сильвин писал невесте:

„Трудно совладать с унынием, – всё те же стены, та же грязь, тот же шум, а тут ещё погода пошла под осень, дни стали короче, хмурое небо висит сырым, душным, неприветливым покровом, дождь однообразным звуком стучит по крыше и в окна, отдаваясь в моей душе невесёлой мыслью „я тебя доканаю, я тебя доканаю“…“[223]

А Ленин ведь видел те же стены и хмурое небо, слышал тот же шум дождя. Тюрьма есть тюрьма…

Выручал строгий режим, обязательная гимнастика перед сном. Уже из сибирской ссылки – в письме к матери от 7 февраля 1898 года – Ленин делился тюремным опытом с младшим братом. Дмитрий Ильич, медик-пятикурсник, 7 ноября 1897 года был арестован по делу московского „Рабочего союза“ и помещён вначале в одиночку Тверской полицейской части, затем – в „Бутырку“ и, наконец, в одиночную камеру Таганской тюрьмы[224].

Мария Александровна написала сыну, что брат в тюрьме начал сдавать, и Ленин подробно инструктирует:

„Нехорошо это, что у него уже за 21/2 месяца одутловатость какая-то успела появиться. Во 1-х, соблюдает ли он диету в тюрьме? Поди, нет. А там, по-моему, это необходимо. Во 2-х, занимается ли гимнастикой? Тоже, вероятно, нет. Тоже необходимо. Я по крайней мере по своему опыту скажу, что с большим удовольствием и пользой занимался каждый день на сон грядущий гимнастикой. Разомнёшься, бывало так, что согреешься даже в самые сильные холода, когда камера выстыла вся, и спишь после этого куда лучше…“

Далее инструкция продолжается несколько забавно, и из неё видно, насколько не в обычае тогда для многих (не для Ленина) были привычные для наших дней гимнастические упражнения:

„Могу порекомендовать и довольно удобный гимнастический приём (хотя и смехотворный) – 50 земных поклонов. Я себе как раз такой урок назначал – и не смущался тем, что надзиратель, подсматривая в окошко, диву даётся, откуда это такая набожность в человеке, который ни разу не пожелал побывать в предварилкиной церкви!

Но только чтоб не меньше 50-ти подряд и чтобы не сгибая ног доставать рукой каждый раз об пол – так ему и написать…“

А в заключение советов следует ироничное: „А то ведь эти врачи большей частью рассуждать только умеют о гигиене…“[225]

Пришлось Ленину и ещё раз давать советы подобного рода – уже младшей сестре Марии и зятю – Марку Елизарову, которые были арестованы в ночь на 1 марта 1901 года по делу Московской организации РСДРП.

Не познакомить читателя с этими советами нельзя – они хорошо показывают подлинного Ленина, и остаётся лишь сожалеть, что при изучении истории КПСС в советских вузах студентов обязывали конспектировать ставших к тому времени историческим памятником „Друзей народа…“, а не „тюремные“ письма Ленина. Думаю, тогда Ильич представал бы перед потомками намного более интересной и живой фигурой, чем он представлялся и представляется многим.

Впрочем, о том, как и почему хрущёвско-брежневские „идеологи ЦК КПСС“ „засушивали“ Ленина будет сказано под конец книги отдельно, а сейчас – письмо в тюрьму Марии Ульяновой от 19 мая 1901 года. Ленин тогда уже жил в Мюнхене, занимаясь изданием „Искры“, и писал в Москву:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});