Судьбы в капкане - Эльмира Нетесова

— А с чего это вы во всем черном? Ведь мы едем отмечать примирение! К чему ж вы с Лянкой оделись в траур, кто умер, по ком печалитесь?

— Мне аж неловко стало. Глянула на себя, на Лянку. И впрямь, будто не в гости, а на похороны с ней собрались. Хасан остановил машину, чтоб мы переоделись, ну подошли мы к кустам, а на них и листья, и цветы искусственные. Даже страшно стало, — призналась Катя.

— Мам! Отца больше нет. Он погиб, когда возвращался от Аслана. Машину понесло. Ну и в пропасть стянуло. Видно, поздновато ехал, а тут еще дождь, дорога и подвела…

— Так он в больнице?

— В морге лежит! Причем больница? Он уже четыре дня мертвый!

— Выходит, сон в руку? Неужели Хасан умер? Такого не может быть! Ведь обещал приехать.

— Не доехал! Жадность погубила его! Он мог выйти из машины и пойти в город пешком, бросив машину и багаж. Но он не смог с ними расстаться и решил вырваться. Но помешал камнепад. Отец был в машине, хотя времени у него хватало. Если бы не скаредность ваша, он был бы жив, — говорил Мишка, дословно повторив слова спасателей.

— Значит, погиб? Нет его совсем? Некого мне больше ждать? А для чего же я живу? — изумилась Катя.

— Мам, а мы у тебя есть. Или забыла о нас?

— Вы? Да зачем я вам, лишние путы на ногах. Кто я нынче? Даже Хасан ушел. То-то Сюзанку сегодня видела, уже под утро. Злое обещала, цепочками задушить твоего ребенка еще в утробе! — вспомнила баба.

— Где они? — подскочил Мишка.

— Кто?

— Цепочки Сюзанки!

— В коробке на шкафу!

— Дай их сюда!

— Зачем они тебе?

— Не место им у нас. Подальше от греха верну их. Позвоню ее матери, пусть заберет свое. Не сможет она, сам отвезу! — схватил цепочки, сунул их в карман, пошел к двери, но мать остановила:

— Миша! Аслан когда приедет хоронить отца?

— Не жди его.

— Почему? — вытянулось лицо женщины.

— Они поругались.

— Он не может простить покойного отца?

— Значит, не все можно забыть! И я Аслану не могу приказать, он старший брат. Сам за себя ответит. Обещает приехать через месяц, не раньше. Он только перегнал овец на другое место. Пусть сыновья оглядятся там.

— Сыновья? Чьи? — открыла рот баба.

— Я не оговорился. У Аслана двое детей. Уже подростки. Помогают пасти отару уже давно. Его жена учительница. Таней зовут. Живут они дружно. Ты не волнуйся. У Аслана все в порядке. И не ругай его за то, что в мужике человек проснулся, какой все годы дремал. Не простил отца, что тот при всей семье козлом назвал, неспособным сделать свое дитя! Он родной! А там были чужие, те, кто приняли его и заменили всех нас. Уж и не знаю, как он выдержал и не выбил его из дома кулаком.

— Одумайся, Мишка! Какой бы ни был, он ваш отец!

— А он обо мне почему забывал? На годы, на целое детство, отказывался от меня! Почему ему не было стыдно перед людьми! Сыскался, когда я уже работал. А и теперь намекал, чтоб мы с Лянкой платили ему за проживание. Я так и не врубился для чего, кому он собирал деньги?

— Вам на будущее! Уж такой он был, жил, как и я, в капкане своей судьбы, с предрассудками и глупыми надеждами. Ни одна не сбылась. А ведь как мечтали! Думали, чем больше заработаем, тем счастливее заживем. Да только деньги со счастьем не дружат.

Имей, старик, хоть горы золота, минуту молодости не купить, ни за какие блага не отодвинешь смерть, не купишь смех и любовь, не высушишь слезы. И только счастье умеет все. Но оно обошло семью стороной с того дня, как Катя попала в дом Хасана. Там говорили только о деньгах, любили и дышали, берегли и копили, их целовали и гладили, их просили у Бога. Вот и теперь у Хасана кучи денег. А нужны они ему теперь? Он ни единого часа у смерти не выкупил. Она не отпустила в жизнь и на минуту. А для чего копил?

— А ты? Чем лучше? Вы слишком похожи с ним. Знаешь, мы с Лянкой собрались уходить в общежитие от отца. Чтоб родила она спокойно, зная, что никто не посмотрит косо в сторону ребенка и не спросит, сколько стоит горшок или ванна, игрушка или конфета малышу. Чтоб рос спокойно, без подсчетов, во что он обходится в каждом дне.

— Теперь о чем говоришь? Никто вам уже не помешает. Весь дом ваш. Аслан если захочет, пусть занимает мою квартиру, когда я уйду. Кажется, недолго осталось мучиться. Вот только кроме тебя, Мишанька, даже на том свете вспомнить и пожалеть некого. Все впустую, все мимо, жизнь как сон. Радостей не было.

— Что ж мне говорить, если и ты жалуешься. Я с детства жил для тебя. Кормил как мог. Старался не обижать. И все хотел одного, жить с тобою вдвоем, без чужих людей в нашей квартире. Но ты, как и отец, не могла остановиться и выдавливала меня из дома. Ты тоже любила только деньги. Вы с отцом вели странную игру, кто из вас больше накопит. Но никогда не признали честно, сколько каждый насобирал? Вы утаивали не только это, а сколько бед из-за денег пережили сами и мы — ваши дети. Вы вдалбливали в нас свое, но добились обратного. Мы перестали понимать вас и уважать. Слышишь, мам, не плачь. Это случилось давно и уже ничего не исправить и не вернуть, — пошел к двери, предупредив, что прямо сейчас поедет в Прохладный и вернется лишь вечером.

Катя долго сидела на кухне, оглушенная известием о смерти Хасана. Она вспоминала его молодым и совсем недавним. Вот здесь он сидел, все прощенья просил, не верил, что за все годы не имела она хахалей и никем не увлекалась. Кате было смешно. А Хасан смотрел на нее как тогда, влюбленным мальчишкой, тому она поверила, нынешнему не прощала…

— Неужели он никогда уже не придет? Не предложит примиренье. Он так мечтал, чтобы Лянка родила внучку, похожую на Катю, и он будет растить ее сам. И окружит ребенка самой нежной заботой:

— У меня так много в душе нерастраченного тепла. Я все ей отдам! — обещал Хасан.

— А сколько за это потребуешь с Мишки? Ведь на халяву ты на руки дитя не возьмешь. Я тебя знаю, — ехидно рассмеялась баба.

— Постарел. Теперь уже не торгуюсь. И Миша с Лянкой моих шуток не хотят понимать, все грозят бросить, уйти насовсем. А как же одному оставаться в старости? Это все равно что живьем самому в гроб лечь. Но ведь у нас с тобой два сына! Почему они не с нами? — спросил чуть не плача.

…Хасана похоронили скромно. Десятка два работников его мастерской, несколько стариков-соседей, Миша и Катя.

Никто из провожавших человека не уронил и слезы. Никто не пожалел его, не сказал вслед доброго слова. Все молчали.

И только вернувшись домой, Мишка сказал матери:

— А я вчера ночью стал отцом. Дочка родилась. Твоя копия. Действительно горло было обмотано пуповиной, как петлей. Но обошлось, откачали. Успели вовремя. Она как закричала твоим голосом, Лянка с перепугу со стола соскочила, подумала, что саму тебя произвела на свет заново. А врач, держа на руках нашу кроху, и говорит:

— Хороша малышка! Вылитая свекруха! Вот только дал бы ей Бог судьбу посветлей да душу потеплей…

…А через месяц в дом Кати, как и обещал, пришел Аслан. Обнял Мишку, поздравил с дочкой и сказал, пройдя в зал:

— Знаешь, браток, поговорил я дома со своими и вот что они мне сказали, живи ты с семьей своею в отцовском доме. Мы туда не пойдем. Не хотят мои переезжать в город. У себя в горах живем спокойно. Не летаем в облаках, но ходим по скалам с улыбкой, легко, как в своем доме, не спотыкаясь на асфальте, как я в свое время. Уж кем только не был в городе: сиротой при живых родителях, — хмуро глянул на Катю и продолжил:

— Даже в рэкете приморился, потом в зоны влетал, в ходки. Родители доставали оттуда вместе со своим недоглядом и упущеньями. А уж попрекали меня, базарили, что я говно и хуже меня во всем свете нет. Я уж и поверил, покуда в горы не попал. Ты сфаловал, братан, всяк день тебя благодарю.

Мишка недоверчиво глянул на Аслана.

— От многих бед и ошибок уберегся в горах. И вовсе не «бабки» притормозили меня там. Другое, что ни за какие деньги не купить. Я сыновей себе нашел. И они меня полюбили, — заледенел взгляд человека, и снова вспомнилась продрогшая, заледенелая палатка и он в ней, обмороженный, простывший и беспомощный. Ни идти, ни дышать, ни слова сказать не мог. Он умирал тихо и медленно. Какая отара, человек не вспоминал о ней. Перед глазами плясали огненные языки костра, вот только без тепла, а мужику оно было очень нужно. Он тянулся к огню, но впадал в забытье.

Откуда взялись мальчишки, он сразу не понял. Они молча обложили его чем-то теплым, потом увидел по углам палатки кучки жарких углей. Лишь на пятый день почувствовал, что к его бокам прижались собаки и греют своим теплом, не шевелясь.

Потом его поили горячим бараньим бульоном, насильно заставляли глотать его. На груди Аслана лежал полугодовалый щенок, он скулил, ему хотелось убежать, но его не пускали. Человек не знал этих мальчишек, они ни на минуту не оставили, не бросили. И выходили мужика. Чужого подняли на ноги, заставили жить…