Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 2 - Дмитрий Галантэ

И я несколько смущённо спросил:

– Всё же я не совсем представляю себе, как можно воплотить в жизнь чисто технически, на практике: в открытом океане, на плаву, подоить кита?

– Ты опять за своё! Я так и думал, кто о чём, а вшивый о бане, ладно, слушай, только успокойся и расслабься, это не для слабонервных. Итак, берёшь огромную клизму для отсоса молока в одну руку, другая, как ты понимаешь, должна быть совершенно свободна, подплываешь с ней, обязательно к самке, смотри внимательней, ни в коем случае не перепутай, это важно для тебя, ибо последствия могут быть плачевными! Подплываешь, значит, нежно подныриваешь ей под вымя и аккуратно и ласково, но смело…

Мои брови поползли вверх, и я, недоумённо уставившись на Дормидорфа, проговорил:

– А оно что, так прямо и болтается в воде под брюхом и только и делает, что ждёт меня с огромной клизмой к себе в гости?

Разговоры затихли, все внимательно слушали нас и наблюдали за мной. Дормидорф продолжал, игнорируя мой вопрос:

– Подныриваешь, значит, ей под самое вымя, но, главное, действуй смелее, женщины, они ведь совершенно не любят робких и нерешительных дояров. Здесь очень важно получше присосаться, ну, и руки должны быть нежными и сильными, способными к качественной дойке. Да не робей, ты же парень опытный, по всему видать! Ну, в крайнем случае, потренируешься, мы соорудим тебе макет из матраса, пропитаем его водой, дадим клизму и ведро… и дои его, сколько хочешь!

Я не знал, что мне про всё это думать! Чего только не бывает в жизни, руки, видите ли, должны быть нежными, сильными и приспособленными к дойке! Всё это было отображено на моём лице, и особенно порадовало присутствующих то, что я поднял правую руку и начал сжимать и разжимать кисть, будто массируя нечто, при этом задумчиво глядя на неё, прикидывая и представляя в ней истекающую молоком китовую грудь.

Дормидорф, помолчав несколько секунд, вновь продолжил:

– Да-да, именно так! Но есть способ и несколько проще. Никому я его не рассказывал, всё держал в тайне. Но тебе скажу, ибо ты внушаешь мне доверие. – Он выдержал паузу. Затем ещё одну. – Берёшь, и заказываешь у скатерти хоть целое ведро свежего жирного китового молока!

У меня открылся рот. Грянул взрыв дружного хохота. Да-а, очень смешно! А я-то уже вообразил себя с гигантской клизмой на плече и сосновым бревном под мышкой, барахтающимся в безбрежном океане и охотящимся за выменем самки кита, непринуждённо болтающимся где-то внизу и жаждущим поделиться со мной драгоценным продуктом.

– Весёленькая подобралась компания, ничего не скажешь, – брюзжал домовой, жалуясь своей Банаше, на плечо которой трогательно склонил косматую голову. – Все подшучивают друг над другом, смеются, и ничего, всё им сходит с рук! Им весело, видите ли! А вот стоит мне порой только слегка невинно подшутить над кем-нибудь, как сразу разворачивается целая трагедия. И разговоров потом, разговоров, не оберёшься на целый день, а некоторые особенно невинные шутки припоминаются мне месяцами, и думаю, это ещё не предел. Злопамятные они какие-то, особенно этот мелкий с грубым голосом… как его? О-о, Юриник! Эх, тяжеловато мне порой приходится с ними, но я отнюдь не собираюсь сдаваться, буду воспитывать их, ибо я понял, воспитание есть моё истинное призвание! Я думаю посвятить этому всю свою оставшуюся жизнь, да и твою тоже. Мне с ними хорошо-о. И ещё у меня есть одна отрада, это ты. С тобой-то мы их быстренько доканаем, в смысле, перевоспитаем. Они ведь тебе знаешь, как доверяют! Почему-то даже больше, чем мне. А вот давеча, представляешь, был та-ако-ой случай…

Раздался тихий, раскатистый храп. Максимка уснул, прижавшись лбом к щеке своей подруги, нежно обнимавшей его и слегка раскачивающейся из стороны в сторону, будто убаюкивающей.

Было уже довольно поздно, и мы тоже отправились на боковую, только Коршан, по привычке, решил спать в обличии ворона.

– Чтобы костюмчик не помять и не подпортить ненароком, – пояснил он.

* * *

Глава 14

Последний перелёт

Ночь прошла спокойно, без каких-либо эксцессов. Все дрыхли без задних ног, вот что значит чистый свежий воздух и здоровая усталость!

Утром все встали до невозможности бодрые и готовые к новым походам и приключениям. Размеренное спокойствие и безопасность лагеря даже раздражали, не хватало чего-то остренького, хоть бы лешие обступили ночью наш костёр и завыли неожиданно, что ли!

Позавтракали, чем скатерть послала. Разговаривали мало. Ставшая привычной активная жизнь побуждала к действию, накопленная за ночь энергия требовала выхода. А вокруг скука смертная. Перед отлётом решили прогуляться по лагерю, оглядеть окрестности и унять излишнюю возбуждённость. Кроме того, оставалась надежда отыскать приключения на свою голову, прогулка просто так, чтобы проветриться, нас уже не устраивала.

Коршан тут же оживился и обернулся вороном, принялся куражиться над нашими головами, пикируя, планируя и мастерски входя в штопор. Наверное, это была его утренняя разминка. До чего же ловко у него получалось!

Корнезар, глядя на подобные выкрутасы, метко заметил:

– Ну и прохиндей этот Коршан, как трапезничать, так он человек, а как идти куда, так чики-брыки, и он ворон. Мне целых десять минут пешком тёпать, ноги стирать да из сил выбиваться, а он пару раз нехотя крыльями подёргает и уже сидит на месте, отдыхает. Опять же перекусить лишний раз есть возможность. Где тут справедливость?

На что Юриник ему терпеливо отвечал наставительным тоном:

– А ты пойди, сходи к Джорджиусу, пока ещё не поздно, и попроси его превратить себя в какую-нибудь птичку, например, в попугая или сороку, а можешь и в самочку ворона перевоплотиться, здорово будет! Создашь тогда с Коршанчиком крепкую и дружную семью, совьёшь гнёздышко и высидишь, на радость нам, птенчиков!

– Нет, только не это!

Юриник продолжал ёрничать:

– Хорошо-хорошо, уговорил, не будем об этом сейчас, я имею в виду гнездо и птенцов, поговорим об этом позже. Но ты в птичьем облике поживи с полгодика, а потом Джордж, может быть, тебя расколдует, и тогда уж ты точно сможешь…

– Нет уж, спасибо, премного благодарен, я лучше пешком похожу.

Во время этого разговора мы шли между ровными рядами палаток-шатров. Вдруг совершенно неожиданно из-за угла ближайшей палатки вываливается метла! Ничего особенного, обыкновенная метла с сучковатым заскорузлым древком и густой роскошной березовой метёлкой, а за ней обыкновенный, большой и слегка проржавленный совок. Особенным же было то, что людей рядом не было и в помине, орудия труда двигались сами! Вот они, приключения! На душе сразу полегчало. Изредка метла начинала что-то усердно выметать, а услужливый совок тут же оказывался рядом, галантно предлагая свои услуги. Таким образом влюблённая парочка садово-уличных инструментов медленно и с достоинством продефилировала мимо нас, причём бойкий совок задержался возле Дорокорна, который с аппетитом догрызал яблоко. Усердный совок, по всему было видно, поджидал огрызок, а метла томилась неподалёку, прислонившись к дереву и шевеля ветками метёлки, очищая их от застрявших пылинок и соринок. Как и ожидалось, исполнительный и ответственный напарник-совок направился к ней только тогда, когда получил, наконец, от Дорокорна долгожданный огрызок.

– Здорово придумано! – восхитился я, а остальные, похоже, ничуть не удивились.

Изредка нам навстречу попадались знакомые Дорокорна, Юриника и Дормидорфа. Они вежливо здоровались с нами и, как правило, интересовались результатами похода, из которого мы давеча имели удовольствие вернуться. Наверное, в десятый раз повторяя историю нашего славного путешествия и отвечая на одни и те же вопросы, мы начали слегка утомляться от затянувшегося однообразия. Не сговариваясь, мы развернулись и отправились обратно в шатёр, чтобы забрать оттуда свои вещички и, не медля более ни минуты, лететь обратно в деревню, из которой и началось наше с Дормидорфом путешествие.

За считанные минуты добрались до шатра, собрали скромные пожитки и прямиком к аэродрому, где мы оставили нашу грозную птичку и трёх её воспитанников, ящеров. Те же, как оказалось, уже давно с нетерпением поджидали нас, так как Агрес от нечего делать занялся со свойственной ему строгостью и усердием воспитанием и муштрой птеродактилей, как боевых единиц специального назначения, которые должны были, по его мнению, уметь всё. Это не очень прельщало ящеров. Они грезили наяву как можно быстрее отвязаться, наконец, от дотошного орла и поскорей отправиться хоть куда-нибудь, лишь бы подальше от него. Агрес же был не в восторге от уровня подготовки и интеллекта своих воспитанников и ещё никого не заклевал только лишь по одной причине. Нет, не из-за душевной доброты, а потому, что тогда ему бы прибавилось работы. По его собственному выражению: «тюкнуть одного прямо в темя вполне можно для показательного примера!». Но он справедливо опасался, что войдёт в раж и не сможет остановиться вовремя, ибо все они уже основательно вывели его из себя, а особенно вон тот, с разбитым клювом, подбитым глазом, рваным крылом и выбитыми передними зубами, отзывающийся на кличку «Счастливчик». Какая всё-таки у Агреса творческая и увлекающаяся натура!