Ослепительные дрозды - Алексей Рыбин

Маркиза и Огурец, несмотря на то, что троллейбус был, за исключением единственного пассажира, пуст, устроились за его спиной. Остальные сиденья не могли таковыми считаться. Где-то не было обивки, где-то она была, но вся в липких, грязных, непонятного происхождения пятнах, а кое-где и сидений-то и вовсе не было.

Оставалась одна, более или менее приличная лавочка - за уставившимся в окно гегемоном.

Солнце всходило и лучи его били в лобовое стекло машины. Несмотря на то, что оно было удручающе грязным, мутным и расцарапанным, лучи эти слепили глаза Маркизы и Огурцова. За спиной гегемона, сидящего впереди, спрятаться от солнца не удавалось. Слишком тощей и узкой была его спина, да и покачивалась она из стороны в сторону, делая невозможным использование ее в качестве тента.

- Пересядем? - спросила Маркиза.

Огурцов снова не услышал ее вопроса. Он вдруг понял, что это тот самый, именно тот самый троллейбус, который он загнал когда-то на киностудии "Ленфильм" ухарям с провинциальной киностудии. Вместе с Мишей Кошмаром, ныне преуспевающим бизнесменом. Он не мог ошибиться. Ему даже показалось, что он вспомнил четырехзначный номер, наляпанный масляной краской над кабиной водителя. Самого водителя видно не было - его скрывала выцветшая от времени и взглядов пассажиров кустарно отретушированная фотография Владимира Высоцкого.

- Пересядем? - повторила Маркиза.

- Ага. Давай. Только куда?

- А вот, назад. Там тоже, кажется, задницу можно пристроить.

- Если очень постараться, - хмыкнул Огурец, поднимаясь с лавочки.

Они пересели на самые последние сиденья. Теперь Садовое кольцо уползало, уползало вихляясь и покачиваясь в такт с нетвердыми и неровными движениями издыхающего средства передвижения.

Огурцов смотрел в заднее стекло. Уползало Кольцо, уползал "Флажолет", уползала еще одна ночь.

"А гори оно все огнем, зато Маркизу встретил! Мы же так дружили.".

Огурец вдруг понял, что "дружили" в прошедшем времени его не устраивает. Они дружат. Они встретились так, словно расстались только вчера. Информации друг о друге не было, ну, последней информации, зато как легко было. Как просто. Давно не испытывал Саша Огурцов ничего похожего. Казалось ему, что и не испытает уже никогда. А вот - на тебе.

- А ты-то как в Москве? - спросила Маркиза.

- Я? Ну. у меня тут круто...Я же теперь писатель. Книжка новая вышла, презентация вчера была.

- Ты? Писатель?

Маркиза отстранилась и внимательно посмотрела на Огурцова.

- И что пишешь?

- Книги, - помрачнев ответил Огурцов. - Прозаик я. Пишу про заек. И про Ленина. Устраивает?

- Ясно. Достали тебя вопросами. Ладно. Не буду терзать. Дашь почитать чего-нибудь?

- Конечно.

"Почитать. Это что же значит, что мы теперь с ней будем видеться? Часто? Или это просто так, треп пустой. Ни к чему не обязывающий. Как вчера на презентации".

Огурцов вдруг почувствовал, что со временем происходят странные вещи. Вот они едут, говорят, пересаживаются с места на место, а "Пекина" все нет и нет. Пешком бы уже давно дошли. Ну и троллейбус, однако.

- Сейчас-то откуда пылишь? С чего тошнишь?

- Да так... В клуб тут один сходил. Музыку послушал.

- Во "Флажолет", что ли?

- Ну. Откуда знаешь?

- Так я же москвичка теперь. Мне это знать положено по чину. Правда, там мои клиенты не выступают. "Флажолет" - не попсовое место. Правильное.

Пролетарий, сидящий теперь за спинами Маркизы и Огурцова вдруг тяжело закашлялся, заперхал, сплюнул на пол и что-то пробормотал.

Тяжелая, по-домашнему теплая, как старое ватное одеяло, волна перегара накрыла Маркизу с Огурцом, лишив возможности слышать, разговаривать, перекрыла дыхание.

- Уф-ф-ф, - выдохнула Маркиза.

Огурцову показалось, что даже свет утреннего солнца потускнел, здания за окном троллейбуса, машины, несущиеся по Садовому, небо - все приобрело синюшный оттенок. Все острые углы сгладились, все прямые пересеклись, а все кривые расправились, мир потерял устойчивость и перестал подчиняться законам физики.

***

Старенькая Анна Каренина застыла за столом ресторана "Пекин" с крылышком бекаса во рту.

Огурец перевел дыхание и понял, что ни в какой "Пекин" они сейчас не пойдут. Пусть там Анна своих бекасов кушает, в тишине и благолепии. У нее еще много дел. Не стоит мешать старушке. Да. в "Пекин" они не пойдут. А пойдут они, или поедут в "Россию". К Огурцу в номер. Вот куда они поедут. А там уж и бекасиков по-нормандски отожрут и манной кашки в столовой для командировочных и черта в ступе - там уж они развернутся. Там уж они оторвутся не по-детски.

- А что, Маркиза, - втягивая носом остатки перегара, все еще тянущегося с переднего сиденья, начал Огурец. - А что, Маркиза, если нам в "Пекин" не пойти? А что если нам в номера завалиться?

- В какие еще номера?

- Ну, не в номера... Ко мне в номер. В "России" я живу. Меня там издатель мой поселил.

- А там мы пожрем? - строго вопросила Маркиза.

- Да ты что, москвичка, е-мое... Там все есть. И кабак, и столовая для командировочных.

- Ну да. Так я и знала. Вы, питерские, все такие. Сэкономить желаете на девушке.

- Да ни в жисть! Ты чего, Маркиза? Давно ли ты так стала - "Вы, питерские"? Пойдем в кабак, а то... Или в номер возьмем...

- Лучше в номер.

- Да, я тоже думаю - лучше в номер. А то достало меня по клубам... По кабакам... Во "Флажолете" этом - представляешь? Ничего съесть не мог. Только пил. Разве это дело?

- А чего пил-то и не ел? Там же кухня клевая.

- Музыку слушал, говорю тебе.

Новая волна перегара спереди, новый взрыв кашля. Огурцов подумал, что букет старика "Хеннеси" с его тонким ароматом никогда не победит, не переломит бодрого, вульгарного, витального запаха крепкого дешевого портвейна. Это все равно что с опусом Куперена выйти супротив "Металлики".

- Ты знаешь, - заговорил Огурцов. - Я там такое видел... Таких ребят... Они играют... ну, как звери просто. В хорошем смысле. Не скажу - как Боги, но рокеры настоящие. Мы все обломались. Ты вот для попсы рисуешь, я дюдики пишу... Мы сломались. Мы же это все начинали, мы хотели побить эту стену. И сами стали кирпичами. В той же стене. Навозом легли в навозную кучу. А они... Им все по фигу. Они так чешут, давно такого не слышал. Я, знаешь, уже и дома музыку почти перестал слушать. А эти парни - они меня просто перевернули. Вот, Леков, не дожил, собака, он-то умел, он мог, но - все в бухло ушло. Все! Что бы он им сказал, этим ребятам? Что портвейн для человека больше значит, чем музыка? Понтанулся бы просто... И все. А они пашут. А мы что играли? Русский рок? Так они знаешь как его называют? Говнорок. И правильно. Так и нужно... А с Лековым... ты знаешь, мы дружили с ним. Насколько вообще было возможно с ним дружить. И о мертвых плохо не говорят, да. Но меня все равно зло берет. Человеку было дано такое, такое, чего даже у этих ребят молодых нет. А он... А, что говорить. Пошли, выходим. Тачку возьмем до "России".

Троллейбус забился в очередном пароксизме осознания работы, как необходимого зла и приступил к торможению. Дело это было для него не простое. Заскрипев всеми своими железными членами, затрясшись от отвращения к обязательному графику он начал замедлять ход дергаясь и даже, кажется, потея.

Огурец встал, его качнуло и он снова рухнул на сиденье рядом с Маркизой.

- Козлы дешевые! - раздался за его спиной сиплый пропитой голос. Козлы вонючие!

- Чего? - успел спросить Огурцов, но тут его прошила очередь такого четкого, отборного, крепкого как фасоль мата, что говорить дальше он уже не мог. Только слушал со злобой, постепенно переходящей в восхищение.

.....................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................................понял, мудила грешный? В "Россию" ползете, плесень?

***

- Ешкин корень! - вдруг прошептала Маркиза. - Не может быть!..

- Ты чего? - не понял Огурец. И осекся.

Маркиза открыв рот смотрела на гегемона.

Огурец снова хотел вскочить, но ему не дали. Грязная лапа с силой надавила на плечо.

- Сами значит жрать... - В сиплом голосе слышалась ирония вперемешку с издевкой.

Огурец вырвался из под лапы. Вскочил. Повернулся и...

.Пролетарий был небрит и грязен. Одетый в дешевую китайскую нейлоновую куртку. Лысый. Землистого цвета отечным лицом и мешками под глазами.

- Васька... - не проговорила - выдохнула Маркиза.

- Хераська, - осклабился гегемон, обнажив остатки зубов. - Вы куда без меня, твари дешевые собрались? Пить?

И вдруг испитая харя на глазах начала меняться, трансформироваться, проходя через множество образов, знакомых и незнакомых, пока не утвердилась в неповторимо наглой роже Васьки Лекова. Такой, какой она у него всегда делалась при волшебных звуках слова "пить".