Знаменитые писатели Запада. 55 портретов - Юрий Безелянский

— Возможно. Но я уже стар. Сократите историю. И спешите.

Лишь через десять лет пришли они снова в сопровождении молодого слона, на котором было только 500 томов. Теперь они были очень сжаты.

— Правда. Но жизнь моя приходит к концу. Еще сократите!

Через пять лет явился снова секретарь. Он шел на костылях и вел на поводу ослика, на спине которого лежал толстый том.

— Спеши, — сказал офицер, — король при смерти.

— Мне придется умереть, не узнав историю людей, — проговорил король.

— Нет, — ответил старый ученый, — я изложу вам все в трех словах: рождались, страдали и умирали».

Такова сказка Анатоля Франса. А для меня далекий 1954 год был трудным: нищий студент, без особых перспектив на будущее, да еще рано женившийся и заимевший ребенка. Настроение тех дней, записанное в дневнике:

«Сегодня пасмурно и дождливо и на душе не все ясно, холодная равнодушная змея отравляет меня ядом размышлений и сомнений. Змея напоминает мне о моем положении студента, об экзаменах, о дырявом кошельке, об общественном мнении, которое порицает меня за то, что не стою крепко на своих ногах, о том, что завел семью и т. д. И этот внутренний голос совести, голос дьявола портит все…»

И далее в записи от 2 мая 1954 года:

«Но не надо казаться более слабым, чем ты есть. Смелее в будущее! И притом — с улыбкой! И, пожалуйста, уверенно шагайте через лужи и канавы, презирая их. Только нытики и пессимисты не дойдут до цели и погрязнут в мещанской тине покорности.

А ты, слезливая совесть, не ломайся и трагически не отпевай своего хозяина. Сентиментальная щепетильность не идет к моим надменным усам. Цыц, истерика! Все тверже и уверенней мой шаг. И как писал один мой знакомый:

Ты будешь первым,Не сядь на мель.Чем тверже нервы,Тем ближе цель».

Вот так я писал в 22 года, под влиянием прочитанных книг (хотим мы этого или не хотим, но книги исподволь влияют на нас, формируют, корректируют, направляют… но это, правда, было тогда, когда росло читающее поколение, а нынешнее — смотрящее и исключительно визуальное… а мы были вербальным).

Однако, чтобы снять некий возникший пафос, вспомним один из афоризмов Анатоля Франса: «Никому не давайте своих книг, иначе вы их уже не увидите. В моей библиотеке остались лишь книги, которые я взял почитать у других».

От печки к Франсу

Франс — странная фамилия. Когда-то такими географическими фамилиями возмущался Василий Розанов, «мы скромные люди. А то Джек Лондон! Анатоль Франс. Ведь Франс это Франция. Хорош бы я был Василий Россия, да я стыдился бы нос показать».

Франс — псевдоним. Настоящее имя писателя Анатоль Франсуа Тибо. Родился он 16 апреля 1844 года в Париже. Начало биографии дадим по «литературным портретам» Андре Моруа. Француз о французе, писатель о писателе:

«В начале жизненного пути Франса — так же как у Стендаля, как у Бальзака — можно обнаружить немало обманутых надежд, связанных с порою детства и отрочества. Отец будущего писателя, книготорговец и издатель, был легитимистом и милитаристом, он испытал почтение перед своими богатыми клиентами. Мать Анатоля, женщина скромная, болезненная, набожная, обожала единственного сына и на первых порах приобщила его к своей ревностной католической вере, мальчик вырос в Париж; он почти все время проводит в книжной лавке, расположенной на берегу Сены, и совсем не знает природы; строй его чувств будет отмечен печатью урбанизма и книжности… В коллеже святого Станислава подросток получает классическое образование, слегка окрашенное богословием. Почти все его товарищи по коллежу принадлежали к знатным или богатым семьям, и мальчик страдал от сознания своей униженности. В самом Франсе было нечто от Пьеданьеля, подобно тому как в Стендале было нечто от Жюльена Сореля. Коллеж святого Станислава сделал его бунтарем на всю жизнь. Следует упомянуть также о юношеской любви Франса к актрисе „Комеди Франсэз“ Элизе Девойо, которую он обожал издалека. Это вынуждало юношу подавлять чувственность, и позднее в своих произведениях Франс рисовал образы актрис, капризных и сладострастных.

Первые влияния? Прежде всего — Мишле. Франс унаследует от него способность „ненавидеть сильно и страстно“. Он вообще будет развиваться „в направлении, противоположном тому, к которому его готовило полученное им воспитание“. Затем — Вольтер; ему Франс обязан своей иронией и чувством сострадания к людям. Анатоль Франс восторгается революцией, но не любит людей кровожадных: „Жестокость всегда остается жестокостью, кто бы к ней ни прибегал“. Гёте учит его спасительной гармонии, античности и культу богини Немезиды, которая олицетворяет собою не возмездие, а чувство меры и нелицеприятную справедливость. Дело в том, что этот юный бунтарь достаточно консервативен. Режим Второй империи смутно влечет его к себе. Грозная сила Парижской коммуны внушаете ему страх. Он боится и не приемлет яростных революционных взрывов, связанных с ними проявлений жестокости, он считает, что они неминуемо обречены на неудачу…»

А свой небольшой «литературный портрет» Андре Моруа заканчивает таким пассажем:

«В двух своих последних книгах — „Маленький Пьер“ и „Жизнь в цвету“ — Франс стремится описать „самого себя, но не такого, каким он был, а такого, каким он постепенно становился перед лицом старости и смерти“. У Пьера Нозьера был свой учитель, господин Дюбуа, подобно тому, как у Жака Турнеброша также был свой учитель. Но оба эти персонажа, вместе взятые, „в силу обретенного им единства раскрывают тайну их автора — тайну его двойственного существования“. Владевший им дух сомнения превратился в источник мудрости. Разумеется, существуют и всегда будут существовать фанатики и люди крайних взглядов. Анатоль Франс был другим. „Никем еще не опровергнуто, — заключает Жан Левайан (автор огромного исследования об Анатоле Франсе в 900 страниц. — Ю.Б.), — что чувство меры также служит непременным условием для спасения человека“. Таков же и мой вывод, о великая Немезида!»

Ну, что ж, спасибо, г-н Моруа, спасибо, г-н Левайан, вы дали почти готовый портрет Анатоля Франса. Осталось кое-что добавить, добавления касаются прежде всего книг, написанных Франсом. Но сначала два мнения.

Максим Горький: «Анатоль Франс для меня — владыка мысли, он родил, воспитывал ее, умел эффектно одеть словом, элегантно и грациозно выводил в свет…»

Юрий Нагибин: «Только русские писатели до конца серьезны (у нас невозможен Анатоль Франс в качестве национального гения), ибо слова не бросаются на ветер, слово предполагает давление, в каждом — зерно поступка, стон души и начало жеста…»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});