НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 14 - Генрих Альтов

Кисч откинулся на спинку сиденья, лишь слегка придерживая руль. Многое еще надо было продумать. Возьмет ли зеленый начальник экспедиции такого отставшего электронщика? Взять-то возьмет — и его, и Рону, но это будет от безвыходности, оттого что людей у него нет. А позже Кисч докажет ему, что кое в чем может разобраться. В институте его ведь не зря считали способным. Только потом он потерял ко всему этому интерес, когда убедился, что технология не для людей стала, а сама для себя…

Небо становилось мутнее, маирисовые поля уступили место кирпичным пустырям, бетонным площадкам. Мобиль несся мимо всего этого, а может быть, все это неслось мимо него, застывшего, терло шуршащие колеса, заставляя их бешено вращаться. Что есть силы назад убегали груды маслянистой щебенки, барабан от кабеля, кучи оранжевого песка.

— Стоп! Да ведь это пустыня!

Кисч притормозил вселенную, подогнав ее обочиной дороги под днище мобиля. Вылез из шоферской кабины, подождал, пока в глазах успокоится торопящийся по инерции мир.

Выскочившая за ним собака бурно встряхивалась всем телом.

Действительно пустыня. И косая башня крохотной черточкой задралась на линии горизонта.

Десять шагов от бетонной ленты, еще десять… Как обыденно и безопасно здесь, если знаешь, что за спиной шоссе.

Метрах в пятидесяти поодаль открытая дверь зияла чернотой в стене полузасыпанного щебенкой низкого здания.

Подошел. Покосившиеся кигоновые ступени исчезали внизу в темноте. Спустился. Желтый трепетный огонек вырвал из мрака серые плоскости стен большого помещения, люк посередине, перила металлической лестницы. Ну, правильно — здесь вся земля должна быть нашпигована технологией.

Хватит ли у него характера идти дальше с зажигалкой? Посмотрел назад. Собака наверху, стоя четким контуром, тихонько повизгивала.

— Джина! Поди ко мне… Ну, поди, не бойся.

Собака опустилась на одну ступеньку.

— Иди. Иди сюда. — Потянулся, взял ее за ошейник, огладил, повел за собой.

Возле люка она уперлась, рыча. Кисч спустился метра на три, ступил на пол. Три коридора расходились отсюда, низкие, неширокие. Правый перегораживала доска с табличкой, где звездочки между волнистых линий — международный знак повышенной радиации. В левом вдали брезжил слабый свет. Возможно, отсюда и начали те двое бесследно пропавших, о которых говорил Тутот.

Рядом послышалось короткое частое дыхание. Собака дрожащим туловищем прижалась к колену Кисча. Он похлопал ее по большой голове.

— Привыкнешь. Мы с тобой на недели, может быть, станем вот так уходить. Набирать с собой воды, пищи, запас света. Работы много.

Наверху было неожиданно прохладно после затхлой духоты подвала. Мобиль на дороге казался совсем маленьким среди безлюдного запустенья.

— Ладно. Поехали.

Мотор зашелестел, опять побежали назад смятый кожух компрессора, кигоновые плиты, бунты проволоки, песок.

Вспыхнул на мгновение заключительный плакат серии.

между

ДУРНЫМ НАСТРОЕНИЕМ

Свяжитесь же

Связаться? Пусть поищут другого.

У Кисча было впечатление, будто нарыв прорвался. Долгие годы он жил придавленный. Махинации с переменой тела, с электродами в башке были попыткой уйти от себя, сложить ответственность, признанием своей слабости. А с этой «Уверенностью» он и Рона уж совсем сдались бы в плен. Но теперь ясно, что не так всесилен гигантский аппарат прибыли, у которого мощь всех машин, хитрый ум лабораторий, железная тяжкая поступь механизированных армий. Не так силен, потому что он против Человека. И оказалось, что даже безразличие Кисча было хоть и слабеньким, но протестом, свидетельством кризиса. Потому что неправ Тутот, считающий существенным лишь то, о чем договариваются в особняках. Ерунда! Существенны не решения, а реакции на них со стороны тех, кто населяет именно многоквартирный дом. Это ведь не просто так, что сотрудник Надзора по ночам становится другим человеком, да и днем предупреждает законную жертву, чтобы она не попалась ему же в руки. И не за здорово живешь магистры уходят бродяжить в пустыню. Мозг не может научиться ничему не учиться. Все оставляет след, вызывает отклик — часто совсем не гот, на какой рассчитывали за стальными стенами…

У переходки возле государственного шоссе Кисч снова остановил мобиль, перелез на заднее сиденье, потеснив собаку. Набрал программу.

Мобиль фыркнул и начал обращать пространство во время. Каждые тридцать километров — в трехминутку.

Борозды кигонового покрытия слились в прямые линии, все, что по бокам, — в ровную серую плоскость.

Вот она, истинная Технология! Неужели отказываться от такого, разбить мир опять на замкнутые пешеходные маленькие пространства, сломать самолетам крылья, кольца магнитным поездам? Неужели перерезать волны радио, телевиденья и в замолчавшем домике зажечь лучину вместо электричества? Пример Грогора показывает, что значит, положившись на одного себя, отвернуться от добытого умом и искусством людей — страшный багрово-черный круг под глазом, ладонь в костяных мозолях, невозможность годами заглянуть в книгу, омыть сердце музыкой.

Стремительное движение, импульс силы и воли. Снова в душу попросился мотив, возвысился и опал волнами. Что-то полузабытое, мелодия из той поры, когда Кисч был молод, смел и уверен. Она силилась проникнуть в первый ряд сознания, звала, чтобы ее вспомнили.

Собака привстала на сиденье, глубоко вздохнула, как человек. Кисч погладил ее.

Трасса выгнулась хищной дугой, мобиль Кисча и сотни других чуть замедлили ход. Со стороны в провале вставал Мегаполис миллионом прямоугольных вершин, меж которых миллион прямоугольных пропастей, и целых полнеба сделало темным его дыхание.

Сердце стукнуло сильнее и… оно прорвалось наконец — начало Тридцать восьмой симфонии. Полилось жемчужными, искрящимися струями. Откуда?.. Из давнего прошлого, от зеленых холмов вокруг старого Зальцбурга, его извилистых тесных улочек, изъеденных плит фонтана перед университетом. От той любви, с которой пестовал сына скромный Леопольд, от дружбы Лоренца Хагенауэра к семейству бедных музыкантов, от ревности, мук и надежд самого Вольфганга Моцарта.

Но встретятся же они когда-нибудь — гений Искусства, несущий идеал, и суровый, могучий гений Техники, который лишь только и способен воплотить идеал в жизнь!

Это была только одна часть

Мы разделяем надежду героя новой повести Севера Гансовского «Часть этого мира», с которой он покидает ее страницы, пытаясь вырваться из всех мыслимых и немыслимых кругов ада, где техника давно вышла из-под контроля разума, где поезда и эскалаторы идут в никуда, а человек не только потерял право принимать решения самостоятельно, но уже и не знает толком про себя самого — он это или, строго говоря, не он…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});